РОМАН С ТЁТКОЙ ТАНЬКОЙ,

или

ПАМЯТИ ПАМЯТНОЙ ДОСКИ ТЁТКИ ТАНЬКИ ГНЕДИЧ,

моей духовной матери

о. б.куприянову, ю.алексееву, г.усовой,

а.щербакову, бетаки-бену и всем-всем-всем…

Вместо дурацкой гробовой доски на доме (да ещё зачем-то освящённой), надо было напрячься и издать мемуары Галки Усовой о Т.Г.Гнедич, ДОПОЛНИВ их воспоминаниями всех выступавших, и – не: Охапкина, Ширали, Кривулина, даже Зойки Афанасьевой и Зойки же Фальковой…

Вот это был бы – памятник.

А доску повесить – раз плюнуть. Доски эти можно изготавливать-отливать на заводе, типовые.

Моя доска уже висит, на Петроградской, где-то рядом со студией ЛенТВ* – как изобретателю газовой турбины Кузьминскому, проку?.. Достаточно довысечь на ней:

“Турбиной, делом рук своих, любовались все. Был здесь и молодой токарь Константин Кузьминский. Стоял, смотрел, как клубится белесоватый пар, слушал жаркое дыхание машины. И вероятно это подсказало ему следующие строки…”

(“Ленинградская правда”, январь? 1961)

… а ныне, о Т.Г.Гнедич – ну, совковая статья – о совковом же мероприятии (освящённом ново-совковой церковью)

нехватает ещё лагерного ордена имени тётки таньки гнедич

выдавать зэчкам, пишущим стихи

или – орден имени людмилы щипакиной:

“щипакину в колонии уважали все…”

(из какого-то детектива, душещипательного*)

или издать антологию переводов студии гнедич

начав с её же, неопубликованных

свои, неопубликованные (памяти её) – я уже опубликовал

в разделе тома 2А моей антологии, посвящённом учителям – “отцу и матери”: Д.Я.Дару и Т.Г.Гнедич

и написал немногое, что помнил и знал о ней

“мне наплевать на бронзы многопудье

мне наплевать на мраморную слизь…”

(следующие две строчки – опустим, по сельвинскому:

“первые две строчки мы пишем как хотим, третья строка диктуется нашей гениальностью, а четвёртая – нашей бездарностью…”)

когда умер безногий гигант борис понизовский, актриса норка грякалова – завалила меня письмами: “собираем на памятник боре!...”

изъяснил ей, в писме, что лучшим памятником борису – была бы книга о нём, о его гениальных, осуществлённых и неосуществлённых проектах

боле писем не последовало

книгу ж надо – делать

а досточку повесить – как два пальца обоссать

пушкину – наворочено памятников едва ли не больше, чем ленину

а ПОЛНОЕ собрание а.с.пушкина – печатается и по сю – по недоделанному в 1937-м юбилейному, и по кастрированному академиком томашевским переизданию такового 1949-го и последовавшему (ещё более кошерному) – 1957-го

зато на спонсорские денюжки англии – осуществляется факсимильное издание писем пушкина

его – но не ЕМУ (письма его друга князя вяземского – ищите в полном собрании злоязычного князюшки, которого – нет, не говоря уж за других, менее великих: туманского, вигеля и т.д.)

и тако осуществляется всенародная любовь к поэту

для школьной хрестоматии – вполне достаточно

а гнедич в хрестоматию всё одно не попадёт, хотя байрона в россии знают лучше, чем в англии (не говорю за америку!)

разве – относительным предком своим, который “крив был гнедич поэт…”

но и того гнедича, практически, никто не читал – ну, по гомеру

так что прибитая доска – не вызывает у меня особой радости: так, порезвились-помянули

на фото похорон гнедич, в антологии, том 4Б – олег охапкин читает свои стихи… читают у могилы – ширали… кривулин… куприянов… (не отсняты)

весь цвет питерской поэзии 60-х-70-х…

неизданные – кроме кривулина – и по сю (я имею в виду – грамотно и полноценно), так, по стишку, изредка…

а доски – доски меня не волнуют

кроме “досок судьбы” хлебникова

/4 декабря 2002/

на открытии доски, в “царскосельской газете” – фото дюжины (пересчитал) грустных стариков

чтящих память легендарной мамки, учительницы, лагерницы, поэта (неопубликованного!), хулиганки, умницы “тётки таньки гнедич” – Татьяны Григорьевны Гнедич

о которой – практически, ничего и нигде

(не считать же “распятых” /коммуняк!/ захара дичарова, в двух томах, мемуар г.усовой – и об этом мною писано, но – кто читал?.. всяко – не её ученики…)

так и sicает слава и время, transitом…

* полновесной цитатой (опять же – лагерь, колония, поезия…):

“ЩИПАХИНУ В КОЛОНИИ УВАЖАЛИ ВСЕ.”

“... Послания свои оставляли шифром на стенах “дальняка” – туалета, стены которого были испещрены множеством надписей, скопившихся со дня позапрошлогоднего ремонта. Там были и интимные предложения, и скабрезности, и крики о помощи, и стихи – от самодеятельных до стихов Есенина и даже Людмилы Щипахиной. Щипахину в колонии уважали все.

 – От души пишет, – говорили одни.

 – И не врет про жизнь. Как есть, так и пишет, – подтверждали другие.

Писать в туалете надо уметь. Он весь просматривается насквозь, и за действиями зечек, чтобы они там не занимались неположенным, постоянно наблюдают надзирательницы. Но всегда кто-то успевает нацарапать пару слов.

Они обменивались посланиями, выцарапывая гвоздем слова между строк Людмилы Щипакиной:

А время летит под откос.

И прячется тело в одежду.

И снова декабрьский мороз

Подаст и отнимет надежду.

Эти строки были выведены кровью. Девчонка, что любила стихи Щипахиной, убила мужа-изменщика, но на воле остались двое детей. Не выдержав разлуки с ними, она здесь, в “дальняке”, покончила с собой. Проглядели это вертухаи.”

(А.Миронов, “Анаконда”, ЭКСМО-Пресс, М., 1997, стр. 142)

Прим., с интернету, 2003:

(*) … и вовсе даже – на васильевском:

“Энциклопедия улиц. Васильевский остров | 6-я и 7-я линии
Васильевский остров. Санкт-Петербург. История. Василеостровский район. Энциклопедия улиц.
Она напоминает о погребенной в 1745 году княгине Г.Н.Амилахвари, дочери кахетинского князя, обер-гофмаршала Н.Георгадзе (Джорджазева).
В 1893 году там снимал квартиру П.Д.Кузьминский – изобретатель газовой турбины.
http://streets.ivo.ru/streets/43.htm – 63К

Средний проспект, № 28/29.
Следующий квартал открывается участком № 31/29, угловую часть которого занимает возведенный в 1997 году ресторан «Макдоналдс», а у границ с соседями стоят два небольших старинных дома. О первом из них, двухэтажном, смотри: Средний проспект, № 29/31. Второй – трехэтажный – примыкает к № 33 по б-й линии. Он возведен в 1871-1872 годах по проекту архитектора А.Р.Гешвенда.
_____За домом № 31 начинается большой разрыв в застройке этой стороны улицы. Металлическая ограда отделяет от тротуара озелененные участки № 33 и № 35, в глубине которых стоят небольшие двухэтажные дома. В деревянном особняке, стоявшем на участке № 33, с 1860-х по 1904 год жил П.П.Фан-дер-Флит – университетский профессор математики и физики, прославившийся как талантливый педагог. Он изобрел ряд приборов для демонстрации на лекциях различных физических явлений, издал «Курс геометрии» – руководство для школьных учителей, «Основания механики» – для студентов. У его сына, чиновника управления по сооружению железных дорог, бывал их дальний родственник, студент А.Н.Толстой – будущий писатель. В жизни молодого Толстого К.П.Фан-дер-Флит сыграл большую роль: «...он познакомил меня с новой поэзией. В мезонине, в жарко натопленной комнатке, почти касаясь головой потолка, он читал стихи... По штукатуренным стенам металась его усатая бородатая тень». Здание для детского сада на участке № 33 было построено в конце 1950-х годов.
_____Участок № 37 с деревянным и небольшим каменным особняками принадлежал в середине 1870-х годов граверу Ф.И.Иордану – автору целого ряда портретов русских писателей и художников. В тот период он заведовал гравировальным классом и мозаичным отделением Академии художеств, являлся ректором ее живописного и скульптурного отделений. В 1893 году там снимал квартиру П.Д.Кузьминский – изобретатель газовой турбины. Мемориальной доской в честь него отмечен существующий дом. В 1909-1910 годах военный инженер Э.Ф.Мельцер построил собственный пятиэтажный доходный дом. В оформлении фасада он использовал классицистические элементы. Интерес вызывает барельеф над воротным проездом со стороны двора. Мельцер был профессором Николаевской Инженерной академии и автором трудов по больничному строительству. Здесь в 1920-1930-х годах жил скульптор В.В.Лишев, в 1930-1960-х – П.М.Татаринов, член-корреспондент АН СССР, один из основоположников геологии неметаллических полезных ископаемых.”

(6 апреля 2003)

(Отрывок из эссе: “ГУЛАГ – НЕВИННОУБИЕННЫЕ КОММУНЯКИ”, по книге:

"Распятые", сост. З.Дичаров, вып. 1, 2, "Северо-Запад", Санкт-Петербург, 1993):

"ПОЭТЫ ХОДЯТ ПО КАНАТУ,

А ОН НЕ ВЫДЕРЖИТ ТОЛПЫ..."

(Г.Усова, 1966?, неопубл.)

   А ещё там моя "приёмная мать", тётка Танька Гнедич... А пишет о ней – моя любовь и подруга, экстра-класс переводчица (и поэт) Галочка Усова...

   Всё, как в жизни.

   И придётся мне заново вспоминать, переписывать, и поправлять Галку: то лагерная подруга Анастасия оказывается "тётушкой" (правда, потом объясняется – про "лагерное семейство"), то немецкая овчарка Чалый превращается в "волкодава", то среднего роста Толик оказывается "высоким", но зато она сообщает ранее неизвестные мне подробности об аресте и следствии, я об этом тётку Таньку не расспрашивал: зачем травить человеку душу? Как баба с бабой, Т.Г.Гнедич делилась с Галкой лагерными воспоминаниями, мне она тоже многое говорила... Об этом, даст Бог, я тоже ещё напишу, помимо вместившихся в Антологию пары страничек... Но мне так по-доброму, по-человечески, как Галка, не написать, у меня получается резче, не портрет, а – штрихи к портрету, ну, да кто-нибудь объединит – и моё, и Галкино... Читатель? Тираж этой, на 90% поганой книги – 2 тысячи, моей Антологии, вышедшей в Америке – и вообще 500... А Т.Г.Гнедич умерла 20 лет назад.

   ... И слава Богу, что о ней – не автор-составитель писал!

Об авторе:

"Дичаров Захар Львович – писатель, журналист. ...

8 сентября 1937 года Захар Дичаров, студент 2-го курса исторического факультета Ленинградского университета, был арестован. ... По приговору Особого Совещания при НКВД СССР за совершение преступлений, предусмотренных статьями 17, 58-8, 58-10 ч.1, 58-11 УК РСФСР (соучастие в террористической деятельности, контрреволюционная агитация и пропаганда) подвергнут длительным политическим репрессиям: 19 лет тюрем, лагеря, ссылки."

(на внутренней стороне задней обложки, вып.1)

   – и всё это ничему его не научило...

   Но можно ли было его вообще чему бы то ни было научить?…”

/14-30 апреля 1996/

(Опубликовано в “Новом русском слове”, май 1996)

ТОПОРОВ И ЕГО ТЕРРАРИУМ

… кинул поиск на тётку Таньку. Первым выскочил – Топоров.

“Я сижу за столиком в том же писательском кафе…”

(Виктор ТОПОРОВ, “Жестяной барабан перевода”, Постскриптум: Литературный журнал. Под редакцией В.Аллоя, Т.Вольтской и С.Лурье. Вып. 2 (4), 1996. – СПб.: Феникс, 1996)

Надлежит добавить и Топорова (его “мемуар” в “Постскриптуме” о Гнедич и Петрове, и ещё трёх переводчиках)

Топорова я никогда не любил (вычетом за потрясающие эпиграммы), и он платил мне полной взаимностью

У Гнедич я никогда с ним не пересекался (впрочем, и бывал я у неё в 70-х достаточно редко)

“Активно” мы с Т.Г. прообщались 1966-69, года два с половиной, когда шла работа над Байроном, для готовившегося “полного”, и она даже прикрыла меня своей широкой юбкой, фиктивно оформив в секретари, поскольку с ленинградского телевидения меня попёрли в 66-м за “тунеядство” (я как раз тогда уволился из эксурсоводов Павловска и Петергофа, и ещё не успел – к ней)

Но в 69-м меня захлестнул роман с Мариной Соснорой, дурдома (по весне и осени), дела питейные, лирика и пр.; “полное” Байрона накрылось медным тазом (нашлись другие кандидаты-переводчики, на “избранное” – вроде, в Москве)

А приезжать к ней на занятия в ЛИТО, слушать девушек и пожарников, мне как-то было ни к чему (да и всех “звёзд” от неё – Бореньку Куприянова и Юру Алексеева – я тут же переманил к себе в ученики), так разве, иногда – послушать Ширали или Кривулина-Охапкина, выступавших и у неё в ЛИТО

Топорова при этом я, почему-то, не помню (равно и Гурвича-Яснова), всяко, стихов они у неё не читали (или такую серятину, что – не помнится)

Потом я навещал её – от силы, пару раз в год, привозил к ней Сюзанну Масси с Алисией Бэйкер, негритяночкой (о чём уже писано), общался с ней, Анастасией, Егорием и Толиком – по семейному, за кухонным столом

И Толик как-то раз пару суток пьянствовал у меня, с Геной Шмаковым (с какого-то очередного тётки-Танькиного гонорара), что запомнилось

Но в переводы, переведя менее полудюжины стихов Байрона и начало Суинберна, “Сад Прозерпины”, я более не лез – за полной безнадежностью

Тогда же охолонел я к Ваське Бетаки (за клиническую глупость его), а эпизодический роман с Галкой – перешёл в спокойную дружбу, не боле

Более меня интересовала Васькина племянница, Машка-обезьянка и подружка её, белотелая Маргарита (которой, вроде бы, даже стихи)

70-м годом значится роман Миши Юткевича с “Кулан-ханум”, дикой ослицей из секции копытных Лен.зоопарка, где я в то лето работал (и что нашло своё отражение в романе), с Сашей Щербаковым, многопомнимым, но малознатым, словом, с кругом учеников-переводчиков “школы Гнедич”

И эпизодические выпивоны с приёмным сыном её, Толиком Архиповым (где-то на фото 1971, рядом с винразливом на Жуковского)

К тётке Таньке я всегда относился нежно и уважительно, она платила мне взаимностью, но “сделать” для меня ничего не могла – а и должна ли была?

Та доброта, внимание (к жизни и стихам), которыми она дарила меня – было куда как более “пробивания” ли в секцию переводчиков, или делёжкой какого халявного пирога, на оные переводы (никогда не припомню даже разговоров – на тему, хлебно-животрепещущую, о переводческой кормушке)

Байрона мы переводили – по любви, к нему и к учительнице нашей, а не “для хлеба”

Так же – переводили и первые ученики её – Лэнгстона Хьюза, чудом вышедшего, в переводах “школы Гнедич”: Щербаков, Бен, Бетаки, Усова и – остальных не знаю, не помню

И по сю мне помнятся “Гарлемские девчонки” Хьюза, в переводе Саши Щербакова, и его же – запоздавший на четверть века – перевод “Алисы”…

А поэты, которых кормила-опекала грудью тётка Танька – покамест ограничились – доской.

(Писано было, в ответ на мемуар Усовой, тройку зим назад – что не упомянула она ПОЭТОВ, выкормленных Т.Г.Гнедич – но мемуар всё одно не напечатан: как будто нужен он кому, кроме меня – в Америке!..)

А Топорова я читать – не могу: это ещё хуже его “Записок скандалиста”, о которых – и об отдельных предшествующих статьях его (злобно-ярких и актуальных) – имеется обширная, естественно, “не опубликованная” критика, писанная мною за последние 5 лет

Одинаково равнодушно (и – суконно) пишет он о Гнедич и С.В.Петрове, и о Штейнберге с Левиком

Неравнодушен он, по-моему, только к Корнееву и Линецкой

И описывая таксу и нюфу Левика и Штейнберга – почему-то ни словом не упоминает овчарку Чалого, Т.Г.Гнедич, которого случалось выгуливать мне (поскольку Толик был где-то в городе, загулявши)

Зато весь гадюшник кормушки секции переводчиков – Топоров знает профессионально, и его и описывает

Словом, Топорова я не любил и не люблю

И нашёл себя, по-моему, он только – в эпиграммах (лучшие из которых – он и сам не помнит, сужу по “Запискам”)

Лучшие – и вошли, в том 4Б творимой мной антологии

А остального Топорова – я дарю – Витковскому, того же пресмыкательного племени (и вроде столь же ядоносного – типа неведомого мне – Льва Гинзбурга)

DIXI

/5 декабря 2002, в День Конституции)

ПАРАША ЭТКИНДА

(начинающаяся – с правды)

“Некоторое время я пробавлялся диссертациями для малограмотных партийцев, изготавливая их, как тогда говорили, “из материала заказчика”. Работа была противная, но не сложная; только раз я столкнулся с трудностями – пришлось сочинять две кандидатские на одну и ту же тему: “Критика и самокритика – движущий стимул советского общества”. Сложно было написать два раза по-разному; второму заказчику я откровенно признался, в чем мои затруднения, и взял с него большую плату – он безропотно уплатил. Эти прохвосты, став кандидатами общественных наук, быстро поднимались по должностной лестнице; выплатив установленную сумму “негру” (то есть еврею), они немедленно забывали о нем. А бедняга космополит перебивался с хлеба на квас. Замечу в скобках, что раза два бывал на защитах моих подопечных; они ничуть не смущались, отвечая на вопросы оппонентов цитатами из моего текста. Однажды после такой защиты меня даже пригласили на банкет. Из нездорового любопытства я зашел в ресторан “Квисисана”, обнаружил там десятка два пьяных жлобов и убежал подальше от греха: боялся, выпив, проговориться.

О Татьяне Петровне* Гнедич.

Когда аплодисменты стихли, женский голос крикнул: “Автора!”. В другом конце зала раздался смех. Нетрудно было догадаться, почему засмеялись: шел “Дон Жуан” Байрона. Публика, однако, поняла смысл возгласа, и другие поддержали: “Автора!”. Николай Павлович Акимов, вышедший на сцену со своими актерами, еще раз пожал руку Воропаеву, который играл заглавного героя, и шагнул вперед, к рампе; ему навстречу поднялась женщина в длинном черном платье, похожем на монашеское одеяние. Она сидела в первом ряду и теперь, повинуясь жесту Акимова, присоединилась к нему на подмостках. Сутулая, безнадежно усталая, она смущенно глядела куда-то в сторону. Аплодисменты усилились, несколько зрителей встали, вслед поднялся и весь партер – хлопали стоя. Вдруг мгновенно воцарилась тишина: зал увидел, как женщина в черном, покачнувшись, стала опускаться, – если бы Акимов не подхватил ее, она бы упала. Ее унесли – это был сердечный приступ.

Татьяна Григорьевна Гнедич, праправнучатая племянница переводчика “Илиады”, училась в начале тридцатых годов в аспирантуре филологического факультета Ленинградского университета; занималась она английской литературой семнадцатого века. Время было трудное: то и дело происходили чистки... Татьяна Гнедич, увлеченная творчеством елизаветинских поэтов, ничего не замечала вокруг. Ее, однако, вернули к реальности на каком-то собрании, обвинив в том, что она скрывает свое дворянское происхождение. На собрании ее, конечно, не было, но, узнав о нем она громко выразила недоумение: могла ли она скрыть свое дворянство? Ведь ее фамилия Гнедич; с допушкинских времен известно, что Гнедичи – дворяне старинного рода. Тогда ее исключили из университета за то, что она “кичилась дворянским происхождением”. Татьяна Гнедич где-то сумела доказать, что два таких обвинения гасили друг друга – она не скрывала и не кичилась; ее восстановили.

Т.Г.Гнедич арестовали 27 декабря 1944 года: она сама на себя донесла. То, что она рассказывала, малоправдоподобно (Татьяна Григорьевна, кстати, любила и пофантазировать), однако, могло быть следствием своеобразного военного психоза. По ее словам, она, в то время кандидат партии (в Разведуправлении Балтфлота, куда ее мобилизовали, это было необходимым условием), вернула в партийный комитет свою кандидатскую карточку, заявив, что не имеет морального права на партийность после того, что она совершила. Ее арестовали; следователи добивались признания, что она имела в виду? Ее объяснениям они не верили (я бы тоже не поверил, если бы не знал, что в ней было что-то от юродивой). Суть объяснений сводилась к следующему: по заказу советского радио, вещавшего на союзников перед открытием Второго фронта, она перевела поэму Веры Инбер “Пулковский меридиан” английскими октавами. Некий сотрудничавший с Разведуправлением английский моряк, прикомандированный к ней в качестве консультанта, якобы сказал: “Вот бы Вам поработать у нас – как много Вы могли бы сделать для русско-британских культурных связей!”. Его слова произвели впечатление, идея поездки в Великобританию засела в ее сознании, она сочла ее предательством – и возвратила кандидатскую карточку. И хотя никаких других грехов за ней не числилось, Гнедич судили и приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей по обвинению в “измене советской родине”.

После суда она сидела во внутренней тюрьме ГБ на Шпалерной, в общей камер и ожидала отправки в лагерь. Однажды ее вызвал к себе последний из ее следователей и спросил: “Почему Вы не пользуетесь библиотекой? У нас много книг, Вы имеете право...”. Гнедич ответила: “Я занята, мне некогда”. – “Некогда? – переспросил он, не слишком, впрочем, удивляясь (он уже понимал, что его подопечная отличается, мягко говоря, странностями). Чем же Вы так заняты?”. – “Перевожу, – и уточнила, – поэму Байрона”. Следователь оказался грамотным: он знал, что такое “Дон Жуан”. “У Вас есть книга?” – спросил он. Гнедич ответила: “Я перевожу наизусть”. Он удивился еще больше. “Как же Вы запоминаете окончательный вариант?” – спросил он, проявив неожиданное понимание сути дела. “Вы правы, – сказала Гнедич, – это и есть самое трудное. Если бы я смогла записать то, что уже сделала... К тому же я подхожу к концу. Больше не помню”.

Следователь собирался домой. Он дал Гнедич листок бумаги и сказал: “Напишите, что Вы перевели, – завтра погляжу”. Она не решилась попросить побольше бумаги и села писать. Когда он утром вернулся в свой кабинет, Гнедич еще писала. Рядом с ней сидел разъяренный конвоир. Следователь посмотрел: листок с шапкой “Показания обвиняемого” был заполнен с обеих сторон мельчайшими квадратиками строф, которые и в лупу нельзя было прочесть. “Читайте вслух!” – распорядился он. Это была девятая песнь – путешествие Дон Жуана в Россию. Следователь долго слушал. По временам смеялся, не верил ушам; в какой-то момент он прервал чтение: “да Вам за это надо дать Сталинскую премию!” – других критериев у него не было. Гнедич горестно пошутила в ответ: “Ее Вы мне уже дали”.

“Могу ли я чем-нибудь Вам помочь?” – спросил следователь. “Вы можете – только Вы!” – ответила Гнедич. Ей нужны: книга Байрона, англо-русский словарь, бумага, карандаш; ну и, конечно, одиночная камера. Через несколько дней он подыскал для нее камеру чуть посветлее других; туда принесли стол и то, что она просила.

В этой камере Татьяна Григорьевна провела два года... В лагере, куда ее отправили по этапу, она провела – от звонка до звонка – оставшиеся восемь лет. С рукописью “Дон Жуана” она не расставалась... “

(Мемуары Ефима Эткинда, под рубрикой “Еврейские мемуары” (не моей!), в: //jewishmagazine.spb.ru/number_22/memuar_5.htm)

… ноги у неё опухли, потому что этот (или другой) добрый следователь – морозил её босиком на цементном полу

… а зэчки – отбирали хлебную пайку и кидали её в сортир (выгребала, плакала и ела)

… об этих мелочах проф. эткинд не распространяется

/5 декабря 2002/

Прим. (“петровне”*): вообще-то, она – григорьевна (как и в тексте), я и не заметил – жена заметила

возможно, еврейский журнал – определил её в сёстры, ефим григорьичу

ПО СЛЕДАМ Т.Г.ГНЕДИЧ, В ИНТЕРНЕТЕ

(E-mail: gazeta@pushkin-town.net)

“Сейчас ученики Т.Г.Гнедич, поэты г. Пушкина и С.-Петербурга, готовят сборник воспоминаний со стихами, посвященными легендарной подвижнице литературы.
К 300-летию С.-Петербурга на стене одного из пушкинских домов, где она жила (ул. Московская или Васенко) появится мемориальная доска. Над ее могилой на Казанском кладбище шефствует Театр комедии им. Н.Акимова.”

Кумедь оно, или трагедь?

“Я дружила с ее приемным сыном Анатолием Архиповым. Он знал в совершенстве английский, а также итальянский (Татьяна Григорьевна обучала его, воспитанника детского дома им. Сталина в г. Пушкине, с 8 лет). А.Архипов умер в Италии, в Милане, в ноябре 1997 года... О нем могут многое рассказать поэты, которые учились у Татьяны Григорьевны (В.Васильев, Ю.Алексеев, Б.Куприянов, Г.Усова, К.Кузьминский (живет в США), В.Бетаки (живет в Париже) и др.). …

Спустя четыре месяца после смерти Т.Г.Гнедич ее сын Толя Архипов подарил мне вышедший посмертно сборник ее стихов “Этюды. Сонеты”. Этот сборник стал вскоре библиографической редкостью. Вступление к сборнику тогда написал поэт Михаил Дудин, и он же произнес речь над ее могилой...
Л.Менчикова”

(“Вспоминая Татьяну Гнедич”, “Царскосельская газета”, без даты, без ничего, с интернету)

Сунулся в Л.Менчикову (явно, Лариску) о Гнедич (поскольку вспоминает свои тёплые отношения с Толиком) – и нарвался на “миссионерскую позу” в разделе “стерва”, в той же “сарскосельской газете”, кликнув на “мансарду”, под заголовком “царскосельский литературный журнал”

(помнится, ею мы и пользовались – гм, позой – за моей ортодоксальностью)

но не в мансарде, а в полуподвале или первом этаже (помню, залезал в окно, 1968?) – где-то в районе синопской набережной и ликёрно-водочного завода

воспоминания более чем приятные

об одной из трёх учениц Гнедич (хотя Лариска ею не была) – “о, лариса, зоя и галина”… “евфросинья, талия, аглая” (б.л.куприяновым)

заодно – вернувшись к литературе, там же – прочитал какой-то интернет-журнал “современник”, с хорошим, но обычным рассказом рида грачёва, плюс его известное эссе о камю (не осилил, обратно)

и началом какой-то бредовой “тайги”

далее пошла поэтическая графомания каких-то прозаиков и “гаврошей”

“Серая крошащаяся фотка:
Девочка в морщинистых колготках”

(л.уланова)

и непонятного полу г.нейман, про гамлета

попутно, почему-то, нарисовалось (в повторном поиске, завис компутор):

“В свои 30 лет О.Р. Менчикова сделала банкротом прекрасно развивавшийся пищекомбинат в г. Слободском и ввергла в отчаяние руководителей 13 колхозов и 2 ...
... что колбасу мы брали как расчет за ранее сданный скот, дело мы проиграли. Менчикова не отрицала, что она не говорила людям об изменении ее статуса на ...
//www.vk-smi.ru/mart1/vk030102.htm – 24К – 14.03.2002 – …”

Но главный шедевр ждал меня впереди:

А.Карлин

 

“ – Вы не обижайтесь на меня, голубчик, просто Окуджаву и Визбора воспринимать проще, а Клячкина или Дольского вот так сразу, с бухты-барахты, не осилить. Тут нужна подготовка, нужен определенный багаж, определенный уровень, так сказать, внутреннего развития. – вступил в разговор студент физического факультета ЛГУ.
– Вот Вы, юноша, сколько песен слышали у Клячкина?
– Две, может три-четыре, – подумав, ответил студент.
– Ну вот, что я Вам говорил? – заявил профессор, – Вы бы лучше, вообще, молчали, раз такой необразованный. Да, именно необразованный, потому, что мое глубокое убеждение, что жить в России и не слышать хотя бы половины песен Клячкина и Дольского, значит вообще не быть русским человеком, – закончил он с жаром.
– Я извиняюсь, но я не совсем согласен с Вами, – тихо, но твердо сказал менеджер. – Я, допустим, тоже песен Клячкина слышал немного – пять шесть, Дольского, может, три четыре.

– Меня от таких песен тошнит, – с несколько деланным равнодушием отвечал студент.
– Первый бард в России в 20 веке это Владимир Маяковский.
– А куда Вы тогда, например Городницкого отнесете, – с нескрываемым интересом спросил молчавший уже какое-то время продавец шведских бензопил.
– Слава богу, хоть про Митяева еще не спросили…

– Моей жене и дочерям Олег Митяев очень даже нравится!

– Я Вам морду набью, если Вы еще хоть слово про Александра Аркадьевича дурное скажете…

– А суть проста, как трусы за рубль двадцать, – с жаром говорил студент. – С точки зрения современного маркетинга, – повернулся он к продавцу пил. – Раз это направление было всегда преобладающим не только в поэзии, но и в искусстве в целом, следовательно..., – студент замолчал. – Допустим, заказываем мы у них кусторезы, а они нам газонокосилки шлют.

… чтоб пил побольше; шведы намекали, что, мол, больше пил…

– С виду, вроде, и не сильно выпившие, – продолжала торчащая из двери голова и искренне удивлялась.

(Продолжение следует.)…”

в тексте издателя журнала А.Карлина – не изменено ни слова, только подсокращён, процентов на 90…
 

Далее следует автор того же журнала –
 

 Оставить мнение о произведении “Не зевай, Михаил Поляков!”

“А не имея коренных зубов, этого единственного настоящего и стоящего оружия, большинство наших читателей никогда не будут способны …”

А.Карлин

 

… Вот и состоялась моя встреча – с пожарниками из тётки-Танькиного ЛИТО…

спустя каких-нибудь 35 лет

нет, не сгинела российская моно-ментальность – каковы кадры!..

/5 декабря 2002, день конституции/

ГНЕДИЧ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В АНЕКДОТ

(на уровне моей героини Даси Асламовой и писателя Вл.Полякова)

"Переводчицу Татьяну Гнедич вызвали в органы:

– У вас сестра в Лондоне. Если бы вы туда попали, то захотели бы остаться. Поэтому мы вынуждены вас посадить.

Позвольте, но это все равно, что сказать старой деве: если бы она была женщиной, то стала бы проституткой...

Следователь засмеялся. Гнедич посадили".

(http://webnick.narod.ru/sleng/Sleng.html)

"Переводчицу Татьяну Гнедич в тридцатые годы вызвали в НКВД и говорят: "У нас есть сведения, что если бы вы сейчас попали за границу, то остались бы у капиталистов. Мы вынуждены вас арестовать и посадить в тюрьму". – "Но это же равносильно тому, что сказать: если бы ты не была старой девой, то могла бы стать проституткой. Не так ли?" – сказала известная писательница". – "Мы ценим ваш юмор, поэтому даем вместо расстрела десять лет без права переписки".

(http://www.nnews.ru/2001/7/9/russia/862.php3)

“Еще одно воспоминание писателя Владимира Полякова: "Было это в 1936 году. Я, никому не известный литератор, очень хотел попасть на похороны Горького. Попросил Зощенко достать пропуск. Иду по Москве к Колонному залу, и вдруг продают сосиски в пакетах. У меня привычка: покупать все новое. Купил пакетик с сосиками и вошел в Колонный, думаю, где-нибудь в гардеробе оставлю. Но меня заводят сразу в круглую комнату за сценой. За столом Ворошилов, Молотов, Калинин, другие вожди и много известных писателей. Меня вызывают по фамилии и надевают на руку траурную повязку. Я, не оборачиваясь, говорю кому-то: "Покараульте мои сосиски". Обернулся – человек с трубкой внимательно смотрит на меня: "Не беспокойтесь, ваши сосиски будут в полной сохранности". Тут меня окружают военные и вместе с другими ведут в почетный караул. Откараулив, возвращаюсь. Подходит ко мне военный в больших чинах, отдает честь и рапортует: "Ваши сосиски, товарищ Поляков*, в полной сохранности".”
(* см. выше!)

“Нынешняя наша политическая жизнь – анекдот на анекдоте. Скажем, вокруг мэра столицы, в частности его знаменитой кепки, вообще сложился плотный слой баек: угадайте, где правда – где нет? На одном благотворительном аукционе кепка мэра была выставлена наряду с ювелирными украшениями и произведениями живописи. С последним ударом молотка она ушла за... 13 тысяч "зеленых"! Или – два года назад во время визита в Казань Ю.Лужков, выступая на митинге, бросил свою кепку в толпу и чуть не спровоцировал Ходынку...”

“Еще один анекдот – предвыборная программа самой продвинутой журналистки Дарьи Асламовой: "Моя программа проста: мир – народам, землю – крестьянам, воду – матросам, а ацидофильное молоко – ацидофилам"...”

“Известна классическая фраза Анны Ахматовой, произнесенная ею во время процесса над будущим нобелевским лауреатом Иосифом Бродским (она называла его Рыжий): "Рыжему делают биографию". В России "биография" да и вся наша история делается анекдотами.”

("Российская газета", анонимно; оно же: Александр Щуплов, “Мы наш, мы новый миф построим...”, http://www.nnews.ru/2001/7/9/russia/862.php3)

Литературоведу Щуплову неизвестна строчка Сельвинского (в “Записках поэта”, 1929, по памяти):

“А за гущей критиков, рифмэтров и любопытных,

В далеком углу сосредоточенно кого-то били.

Я побледнел. Оказывается, так надо:

ПОЭТУ ЕСЕНИНУ – ДЕЛАЮТ БИОГРАФИЮ.”

– хотя куда как не до смеху:

“Иконы старообрядческие – с тонким письмом, обилием позолоты и серебрения. На некоторых из них у святых выколоты глаза. Нетерпимость ведь не в семнадцатом году родилась. Спасибо, хоть работами “богомазов-раскольников” печку не протопили.

Иконы, перед которыми, наверное, осеняли себя троеперстным крестным знамением сильные мира сего. Да только где они теперь и где их слава земная?

Эти слова – из “Мистерии” Татьяны Гнедич. И горькая ирония, заключенная в них, тает, а трагизм становится особенно зримым, если вспомнить, что родились они в блокадном Ленинграде, где люди умирали, а музейные ценности все же пытались уберечь от бомбежек и артобстрелов.

http://www.mirror.kiev.ua/nn/show/279/25852/.”

… а рядом возникает коронами венков сонетов – уёбище колкер, и тоже треплет имя тётки Таньки:

у меня колкер отбил способность воспринимать его – своим “емшаном” (см. в антологии) и своей (с э.шнейдерманом) питерской антологией “острова”, составленной из ошмётьев и забракованного – в моей

“К.Л.Зелинский, в зарубежных публикациях позволявший себе весьма либеральные высказывания о Гумилеве(35), в 50-е годы дополнил биографию поэта еще одним любопытным "фактом". Критик заявил, что Гумилев использовал марку и средства издательства "Всемирная литература" для неких антисоветских действий(36). Это утверждение позднее оспорил филолог И.Ф.Мартынов(37).
В середине 60-х годов отношение властей к Гумилеву несколько смягчилось. Так, в 1967 г. в алма-атинском журнале "Простор" был опубликован венок сонетов Татьяны Гнедич, где есть такие строки о Гумилеве:

В процитированных строках, вероятно, заключено "зашифрованное" указание на возможность реабилитации Гумилева, о чем ходили тогда слухи.

А.В.Мирошкин

http://www.gumilev.ru/main.phtml?aid=5000840.”

легендарный юдофил кандидат/дворник (и муж ф.косс/о.устиновой), и.ф.мартынов, не войдя в антологию, остался в немалых примечаниях-отступлениях в моих стихах, из цикла “полифаиния” (неопубл.; см.)

“И пошли с этого дня страшненькие “кафковые” разговорчики, где все путалось, повторялось, умирало, возникало. Кульминацией был блоковский день в Союзе – меня туда звали и Татьяна Гн<едич> и Оля, но я болела гриппом – сморкалась и кашляла. Я не поехала. Потом Оля рассказала мне по телефону, как она выступала, что говорила, повторила вдохновенно свою речь, читала стихи, была пьяная, бурная, умная, злая, острая и “все к черту”. Через несколько дней звонила Татьяна, я спросила, понравилось ли ей выступление Оли. “Она не выступала, она была в публике”, – сказала Татьяна.

А еще через несколько дней звонила неистребимая Вава Вольтман и деловито, коротко, почти грозно спросила: “Почему Татьяна Гнедич выкрасилась в такой яркий рыжий цвет?”. Вот Вам и комплект. Домашний Кафка. “Фокусы и магические чудеса не выходя из комнаты”. <...>

(МИХАИЛ КРАЛИН, НЕИЗВЕСТНОЕ ОБ АННЕ АХМАТОВОЙ

http://www.friends-partners.org/.../kralin.htm.)”

очень странный материал об ахматовой, неизвестного мне м.кралина, но более чем небезынтересный, и типологический, типа как бы сказать

чо, вполне акмеистические, грамотные стихи, и не стыдно – возложить венком на могилу тётки Таньки…

“… Говоря о турках, Байрон пишет:

Тарас Бурмистров. Россия и Запад

(С) Т.Ю.Бурмистров, вступительная статья, составление, подготовка текста, 2000 Сайт автора: http://www.cl.spb.ru/tb/ E-mail: tb@spb.cityline.ru.)”

вспоминается, так и не отысканная (за 38 лет) автоэпиграмма Т.Г.Гнедич:

Читанная ею мне неоднократно, непомнимая строчкой, и спрашиваемая – у Эткинда, у Усовой, у всех – надоело…

“ГАВ-ГАВ-ГАВ-ГАВ…”

(ещё один ученик)

Библиография:

Время золотое. Экспериментальная повесть. – Ленинград, 1990. – 224 стр. Тираж 15000 экз. Художник ГАВ Траугот.

Следствие было недолгим. Повесть. – Ленинград, 1991. – 176 стр. Тираж 15000 экз. Художник ГАВ Траугот.

Пилигрим. Повести. – СПб., 1992. – 240 стр. Тираж 10000 экз. Художник ГАВ Траугот.

Тетрадь Кона. Стихи. – СПб., 1993. – 128 стр. Тираж 220 экз. Художник ГАВ Траугот.

(Михаил Вершвовский, Ученик Татьяны Григорьевны Гнедич. ЛИТО (литературное объединение) при газете "Вперед" (г. Пушкин).

http://www.litcenter.spb.ru/writers/vershvov.html.)”

… о трау-ГАВ-ГАВ-готе, из мафиозной семейки “слюнявчиков” детской литературки – см. в эссе о в.и.левитине (неопубл.), в.ширали (неопубл.), и в книге “писма о русской поезии. и живописи”, 1950-2002 (неопубл.; частично – на сайте: //www.russkialbum.com/kuzminsky/)

возникают и имена ностальгически-приятные:

“Мишин написал о Пахаревском повесть “Герман-печатник”. В 60–70-е годы она, выпущенная в самиздате, ходила по рукам, ее ценили Татьяна Гнедич, Константин Кузьминский, Давид Дар…

Писать стихи и прозу и рисовать Валерий Мишин начал одновременно. Может быть, его любовь к стихам родилась из другой любви – к Тамаре Буковской (чей поэтический дар ценил Иосиф Бродский).

http://www.chaspik.spb.ru/cgi-bin/pt.cgi?level=36-2001&rub=7&stat=0.”

провёл ночь с тёткой танькой гнедич, и встретил немало друзей

… один из самых сумасшедших (и неуловимых) поэтов в моей антологии – Владимир Евсевьев-Боенко, стихами о Филонове, и о котором знал лишь – легенды, и отрывочные рукописи – и тот:

ШАГ В СТОРОНУ

Татьяне Григорьевне Гнедич, Владимиру Ивановичу Малышеву, Корнею Ивановичу Чуковскому, в трудные годы поддерживавших меня.

1985

И второе (перед тем) посвящение – Козыреву Н.А. … легендарному астроному-лагернику (см. в ант.), ничего себе!.. Да ещё датированное – 1958-м!

Где-то 20 стр. стихов, у меня в антологии – ну, там, 4…

Малоинтерсующихся – отсылаю к сайту

(впрочем, см. PS)

Гнедич становится уже гадалкой:

Муж, настоящий и будущий, возлюбленный, сексуальный партнер

Муж Стрельцы – самые целеустремленные существа на Земле. Их жизненное кредо точнее всего символизирует стрела, летящая прямо в цель. А цель эта вполне конкретна: остаться в памяти потомков.

(http://www.ahmagazine.ru/archiv/1999/12_99/horoscope/horoscope.htm.)”

а снег всё идёт и идёт, скоро нас завалит по уши

чуть не написал девушке: “хорошая песня, татьяна!”, да глянул в заглавие – перевод т.г.гнедич… (* г.гнедич!)

/5 декабря 2002/

PS (после таких стихов – можно, не всё же – ёрничать, хотя Т.Г. это любила, и понимала, поместить и Евсевьева-Боенко. Можно – и всерьёз):

– слово топорову:

“Уже сейчас, готовя к изданию пудовую антологию поэтического перевода завершающегося столетия "Зеркала века", мы столкнулись с проблемой: брать туда из переводов Гнедич практически нечего. Все, кроме "Дон Жуана", тривиально, чтобы не сказать слабо. Столь же – может быть, даже в большей мере – беспомощны ее оригинальные стихи, безнадежно упакованные в венки сонетов.”

(Виктор ТОПОРОВ, “Жестяной барабан перевода”, Постскриптум: Литературный журнал. Под редакцией В.Аллоя, Т.Вольтской и С.Лурье. Вып. 2 (4), 1996. – СПб.: Феникс, 1996)

… а – “норвежскую песню” ибсена? (см. выше)

евсевьев-боенко – тоже не научился писать, в свои 70 (и/или боле?)

но для меня стоит он рядом с тёткой танькой гнедич, где нет места переводческой сволочи, вроде гурвича и топорова

/5 декабря 2002/

… впрочем, и евсевьев-боенко (отродясь, по счастью, не зретый) – по слухам, тот ещё гусь…

информация дополняется, пополняется, изменяется…

/21 мая 2003/

ПАМЯТИ И ВО ЗДРАВИЕ “ТАРБАРМОТА” (“БОРМОТАВРА”) И “ЛИХА ОДНОГЛАЗОГО”, СЛАВЫ ЗАТЕПЛИНСКОГО

(вчера имел телефонный разговор с его учеником, художником и пианицей, Мишей Тарановым, о том, что “Лихо” – ослеп на последний глаз…)

“саши щербакова нет уже 8 лет

а я его 35 лет вспоминаю – а и видел-то 3 с половиной раза”

(из записей-намёток 5 декабря)

“… молодых фантастов, из тех, что – по щербаковскому словечку из "Алисы" – именовались "торбормотниками".

… Не только на "торбормотниках" наших, на заседаниях секции или иных каких-то деловых встречах мы сталкивались – редкий день проходил, чтобы не поболтать по телефону, редкая неделя – чтобы не повидаться. И так – до самого конца, до последнего года, почти полностью проведенного Щербаковым в больнице.”

(Балабуха, см. ниже)

Балабуха намахал дюжину страниц о Саше Щербакове, в деталях и подробностях, исдетства и до смерти, золотые медальки, красные дипломы, участие в семинарах фантастики и пр.

Много я узнал, из нового – от даты рождения, 1932 и репрессированного семейства, детских подвигов и ЛЭТИ, про инженерную службу я знал и так

Не знал, к примеру, что Саша – и был вдохновителем студенческой оперетки-мюзикла “Весна в ЛЭТИ”, многопоминаемой, а что имя его не попало на афишу – так это где-то даже привычно:

“С этого спектакля, кстати, началась творческая карьера нескольких обретших впоследствии известность литераторов. Но не Александра Щербакова. По свойственной ему щедрости душевной он слишком разбрасывался идеями, отнюдь не придавая значения признанию их авторства. И в итоге впервые столкнулся с явлением, в творческой среде не столь уж редким, – на афише своего имени он вообще не увидел. Не ведаю, сколь сильно переживал Щербаков по этому поводу: когда несколько раз заговаривали мы на эту тему, отмахивался…”

(Балабуха, с интернету, см.)

Но о переводе “Алисы”, помимо комплиментарного – всё та же “тихая неясность”:

“Друзья – ленинградские поэты Василий Бетаки и Галина Усова – привели его в семинар Татьяны Григорьевны Гнедич, знаменитой переводчицы Байронова "Дон-Жуана". И вскоре – по писательским меркам, в шестьдесят втором, то бишь через два года – он дебютировал, наконец, опубликовав в сборнике Ленгстона Хьюза несколько своих переводов. …

(следует обширное отступление Балабухи о качестве перевода на западе и у нас. без него известно.)

В своей книге "Льюис Кэрролл в России", вышедшей в Анн-Арборе в 1994 году, доктор Фан Паркер, рассмотрев тринадцать изданий "Алисы в Стране Чудес", выполненных у нас с 1879 года, на первое место поставила два – по жанрам: вольный пересказ Владимира Набокова и перевод Александра Щербакова.”

Боле – об “Алисе” не нашёл я ни слова, вычетом – в списке многих переведённых А.Щербаковым авторов:

“… Ленгстон Хьюз и Редьярд Киплинг, Эдгар По и Алишер Навои, Валдис Лукс и Янис Райнис, Ваан Терьян и Вилия Шульцайте; в прозе – Чарлз Диккенс и Натаниэль Готорн, Льюис Кэрролл и Войцех Жукровский, Артур Конан-Дойл и Ежи Жулавский, Пьер Бенуа и Роберт Хайнлайн, Филип Жозе Фармер и Алгис Будрис…”

Начиная с “Весны” – наблюдаю всё ту же сучью “корпоративную этику” совкового СП (и – Союза Писателей, и – Совместного Предприятия, ныне):

не выносить сор из избы.

Даже мне, 3 с половиной раза видевшим Щербакова, известно и запомнилось, почему не вышел (вышел – чуть не 25 лет спустя, и чуть ли посмертно? насчёт дат я не в курсе) мой любимый перевод “Алисы в стране чудес”, цитированный стихотворно – без конца, в компании Бетаков-Усовой.

Готовый на 1968-ой и посланный в Москву перевод Саши – попал в руки болгарки Демуровой, сидевшей в “Детгизе”, которая “тоже переводила”. Демурова быстренько подправила свой перевод, а, поскольку у неё имелась маза в Софии – “Алиса” тут же и вышла, на роскошной бумаге, и поступила в “ДемКнигу”, застолбивши приоритет. Последующие издания – пользовались Демуровским переводом, кого колышет. И читать его, впрочем, можно.

Щербаковский же – завалялся где-то ещё на четверть века, делов.

Потому я, до Балабухи – и цитировал всегда “тАрбАрмота”, не ведая, а лишь по слуху. (Хотя и валяется наверху, в свалке-библиотеке, грустно запоздавший, любимый Сашин перевод, купленный пару-тройку лет назад.)

Перечитывать его – уже ПЕРЕХОТЕЛОСЬ. (Как с бабой, бывает.)

Но виновники – не названы.

Паче – членом ССП, фантастом Андреем Балабухой.

P.S. вынесенный в заголовок, легендарное “Лихо Одноглазое”, человек с внешностью (и характером) Бурлюка и тремя дипломами, искусствовед Слава Затеплинский, работавший сторожем на автостоянке – возникает “эпизодически” у меня в антологии, начиная с 1-го тома, и далее. Видел я его – одноразово, в феврале 1959, на чтении Яшки Гордина, где и познакомился со своим ещё 18-летним ровесником, Оськой Бродским.

Но запомнил Славу Затеплинского – на всю оставшуюся.

Как и Сашу Щербакова.

Процветают же – члены на “Б” – брандисы, балабухи, бетаки, бритиковы (по списку а.б.), а ныне – и болматы-младшие. Этих – печатают. И даже читают.

/6 декабря 2002/

… вот они:

Л.Карроль, “Аня въ стране чудесъ”, переводъ В.В.Набокова, Берлинъ 1923, репринт “Ардис”, 1982

Люис Кэрролл, “Алиса в стране чудес”, перевод А.Щербакова, Рига, “Лиесма”, 1987, 100 000 экз. (значит, прижизненный!)

Есть ещё “Алиса в Зазеркалье”, М., “ДЛ”, 1980, в переводе и с предисловием какого-то Орла

в моей скудной библиотеке…

буду ностальгировать, читать

8 декабря…

и тут я малость подвинулся репой…

откуда же я знаю эти стихи, с 1967-68(?):

С пояснениями:

“Розгрень” – это полдень, время когда разогревают обед;

“Юрзские” – это “юркие” и “мерзкие”;

“Просвиртели” – это “просверлили” и “провертели”;

“Травас” – это “газон-с”;

А “скаряк” – ну, это всем известно: это такая порода зелёной свиньи…

(текст и примечания – по памяти, из 1968-го)

Переводы Набокова и Щербакова – сверил – практически, почти идентичны в прозе (и боле-мене одинаково хороши*), стихи же – лучше то у одного, то у другого.

(* Если только Саша не был слишком хорошо знаком с переводом Набокова, что не исключено… Для чего требуется компуторный или текстологический анализ, что не по моей части…) 

Но ни “В стране чудес”, ни в “Зазеркалье” – ничего похожего на вышецитированные стихи я не нашёл, и там и там – они вполне “реалистические”.

Откуда же я помню эти? Из какой-то другой книги Кэрролла про Алису?…

Но всяко – неопубликованной (на 1968-й).

Помню, знаю и не помню… Времени прошло – треть века, 33 с гульфиком года…

/9 декабря 2002/

… и возникает, параллельно –

– богомякова я отметил-заметил уже давно (в 95-м уже цитировал в “сиренах”)

… нашёл, блин! – у орла в зазеркальи:

(Л.Кэрролл, “Алиса в Зазеркалье”, перевод и предисловие Вл.Орла, М., “ДЛ”, 1980, стр. 26; замечательно шизо-оформленная Г.Калиновским, коллекционно, можно сказать)

… кому чо. Сравнивайте сами. Кто думает о детях, кто – “о чём”. Издают-печтают – любое. Мне – дорог и близок (напечатанный ли?) Сашин перевод.

и в чьём-то ещё (выскочило на поиск “шнейдерман”), ставшее назывательным:

“II. Варкалось. Хливкие шорьки…”

(Содержание “След Фата-Морганы” Литературно-художественное приложение к журналу “Реальность и Субъект” 2001г.)

А с “торбормотаврами” и историей непубликации – предстоит ещё покопаться…

/9 декабря 2002/

ТАРБАРМОШКИ ЩЕРБАКОВА…

… Остаётся проверить память.

Книгу (за неизданностью) я не читал, в те довольно далёкие 1967-69, а цитировали мне – перевод и комментарии – либо Галка Усова, либо Бетаки. При том, точно – лишь самое начало, 2 строфы (которые и запомнились: лучшие).

Сейчас (28 августа 2003) перевод Щербакова прислала мне Зоя Эзрохи, вместе со своим – чуть не полным уже – тиражом сборника «6-й этаж».

Сканирую и привожу (стр. 135-7, 188-9, 246-7):

“… И вот какое стихотворение прочитала Алиса.

– Очень милые стишки, – сказала Алиса, кончив читать, – только местами трудные (как видите, она даже себе не призналась, что вовсе ничего не поняла). Так или иначе, они разбудили во мне множество мыслей, только я точно не знаю каких.”

“ – Вы, сэр, кажется, очень искусно толкуете слова? – сказала Алиса. – Будьте добры, объясните мне, пожалуйста, о чем написано в стихотворении, которое назыввается* «Тарбормошки».

– Я могу растолковать все сочиненные стихотворения и большинство несочиненных, – сказал Пустик-Дутик. – Прочитай-ка, послушаем.

Это звучало очень обнадеживающе, и Алиса прочла первую строфу:

– Для начала хватит, – прервал Пустик-Дутик. – Здесь трудных слов полно. «Розгрень» – это четыре часа дня, время, когда разогревают обед.

– Прекрасно, – сказала Алиса. – А «юрзкие»?

– А «юрзкие» – это значит «юркие» и «мерзкие». Это как кошелечек с двумя монетками: два смысла в одно слово.

– Теперь я понимаю, – задумчиво сказала Алиса. – А что такое «хомейки»?

– «Хомейки» – это вроде как хомяки и как ящерицы. И еще вроде как штопоры.

– Они, должно быть, любопытно выглядят.

– Еще бы! – сказал Пустик-Дутик. – Они питаются сыром, а гнезда вьют возле солнечных часов.

– А что такое «просвертели»?

– Это снова слово-кошелечек: «просверлили» и «провертели».

– А «травас» – это, наверное, газончик вокруг солнечных часов, – сказала Алиса, изумляясь собственной сообразительности.

– Ну конечно же! Его называют «травас», потому что трава справа от часов и трава слева от часов...

– И трава с любой стороны от часов! – подхватила Алиса.

– Совершенно верно. «Айяяять» – это ясно, а «брыунчейки» – это такие тощие растрепанные птички, у них перья во все стороны торчат, будто швабра ожила.

– А «скорячий»? – спросила Алиса. – Простите, я вас не слишком затрудняю?

– Насчет «скоряков» – я точно не уверен. По-моему, это разновидность зеленых свиней.

– А что значит «рычисжас»?

– «Рычисжас» – это нечто среднее между рычанием и визгом, но еще чуточку с присвистом; впрочем, ты можешь услышать его вон в том лесу; разок услышишь – на всю жизнь хватит. Кто тебе читал такие трудные штуки?

– Это я сама прочла в книжке, – ответила Алиса. – Мне читали совсем другие стихи – гораздо легче.”

* обчитка файнридера – ККК

Приведём и другой перевод, “предвосхитивший в 20-е … самые смелые опыты футуристической поэзии.” (Комментатор О.Гаврилова):

“… Поэма была переведена на латинский, немецкий и др. языки. Известная советская переводчица Т.Л.Щепкина-Куперник еще в 20-х гг. перевела поэму на русский язык, руссифицировав имя “Jabberwocky”. Она назвала свой перевод «Верлиока» (по имени персонажа старинной русской сказки).

Слова здесь как бы разложены на составные части, два-три слова сливаются в одно, перевернуты взаимоотношения субъектов и объектов, существительных и глаголов, прилагательных и наречий. “Jabberwocky” предвосхитил самые смелые опыты футуристической поэзии.”

(Льюис Кэрролл, “Зазеркалье”, на англ. и русск. языке, пер. А.Щербакова, комм. О.Гавриловой, М., ОАО Издательство “Радуга”, 2002)

Сравнивайте сами…

За память я мал-мал пока ещё – ручаюсь…

/30 августа 2003/

P.S. и зачем-то, с горя (в старческом маразме?) – пере-перевёл вчера же неудавшуюся Саше концовку “Алисы”:

(как выяснилось – от мадонны ляльки – переклад есенина, вплоть до “розового коня”… классику-то как раз я и не помню – за ненадобностью: наличием полных, хрестоматий и избранных…)

но и это моё хулиганство-безобразие – всё ж таки “ближе к тексту” (и настроению – престарелого педофила…)

жизнь, иль ты приснилась мне?…

ГУРВИЧ О ГНЕДИЧ

(параллельный текст)

Анекдот в контексте Гурвича:

“Один известный французский писатель приехал в США. Гуляя по Нью-Йорку, он заметил слепого нищего и спросил, сколько тот зарабатывает. Слепой ответил: “Три-четыре доллара в день”. Писатель поинтересовался: “Можно я напишу кое-что на вашей табличке? А когда вернусь через недельку, вы мне расскажете, изменилось ли что-то в вашей жизни…” Нищий согласился. Француз написал какую-то фразу и уехал по делам... Когда он вернулся в Нью-Йорк, слепой бросился ему на шею со словами благодарности: “Теперь я зарабатываю по 30-40 долларов каждый день! Что вы такое там написали?..” Писатель ответил: “На вашей табличке была надпись: “Слепой от рождения”. Я перевернул ее и написал: “Скоро весна. Но я ее не увижу...” Только и всего...”

Рассказав эту историю, Михаил ЯСНОВ, петербургский поэт и переводчик, заключил:

– Для меня это зримый образ, символ того, как поэзия влияет на жизнь каждого из нас.”

(Михаил Яснов: “Я бегун на короткие дистанции...”. Вопросы задавал Евгений Голубев; с интернету)

И народа (в лице НРС):

“Какая нелепая смерть: мужик упал с недостроенной многоэтажки на стекловату, зачесался до смерти.

. . . . .

Слепой сидит с табличкой “ПОМОГИТЕ СЛЕПОМУ”, но почти никто не подает.

Один из прохожих говорит:

– У тебя неправильная табличка. Напиши другой текст, будут подавать.

– Нет, это мне не годится. Я не могу врать.

– А не надо врать. Послушай меня, опытного журналиста. Дай, я тебе напишу текст.

Написал. После этого деньги посыпались дождем.

Слепой никак не мог дождаться, чтобы узнать, что у него написано.

Наконец один из прохожих ему прочел:

“СКОРО ВЕСНА, НО Я ЕЕ НЕ УВИЖУ”.

. . . . . .

Катится Колобок по минному полю… “Вот гад, командир! Говорил – только руки и ноги отрывает”, – успел подумать Колобок, раскинув мозгами.”

(“Юмор. Анекдоты соответствующие”, “Новое русское слово”, Нью-Йорк, 1 августа 2002, стр. 19)

1.

“Михаил Давыдович только что вернулся из Франции – 14-16 марта в Сорбонне, на факультете славистики, проходил коллоквиум, посвященный русско-французским поэтическим связям. Михаил Яснов выступил там с сообщением о ленинградской (петербургской) школе перевода. Коллоквиум был организован Сорбонной с участием Министерства иностранных дел и Министерства образования Франции, Национального центра книги. Доклады на коллоквиум представили выдающиеся ученые…

В рамках коллоквиума было два отдельных заседания. Один – памяти Вадима Козового, выдающегося переводчика французской поэзии на русский язык, эмигрировавшего по политическим мотивам из СССР в 80-е годы.

Другой – памяти Ефима Григорьевича Эткинда, знаменитого переводчика и литературоведа, также изгнанного из нашей страны в начале семидесятых. На втором заседании я и выступил с сообщением о ленинградской школе поэтического перевода, которая была связана в первую очередь с именем Е.Г.Эткинда.

— Так все-таки есть такая школа?

… В Москве были замечательные переводческие альманахи, которыми руководили выдающиеся переводчики – скажем, Морис Ваксмахер или Аркадий Штейнберг, а в Ленинграде – не менее известные семинары Эльги Линецкой или Татьяны Гнедич. Но зададимся вопросом: чем школа Ваксмахера отличается от школы Штейнберга, а школа Штейнберга от школы Линецкой, а школа Линецкой от школы Гнедич? Только тем, что за партами этих школ сидели разные люди со своими индивидуальными творческими установками. Но одновременно мы все были приверженцами одной школы…

И никаких причин выделять петербургскую школу перевода нет...

Мне повезло – довольно рано я познакомился с Ефимом Григорьевичем Эткиндом, он стал моим первым учителем в переводе. Так же как Глеб Сергеевич Семенов (который, кстати, тоже замечательно переводил стихи) – в поэзии. Начал я с детских стихов…

Помню, сыну было 6 лет, когда он спросил: “Папа, ты всегда хотел быть писателем?” Я ответил ему: “Всегда! Так это на всю жизнь и осталось”.

А сочинять я начал лет в семь...

У меня опубликованы пять книг лирики – “В ритме прибоя”, “Неправильные глаголы”, “Алфавит разлуки”, “Подземный переход” и “Театр теней”. Сейчас подготовил к изданию шестую, ищу издателя, как уже повелось, с этим – основные проблемы. Легче с книгами для детей – их вышло уже десятка два…

Что до переводных книг, то их много…

Очень благодарен Дмитрию Евгеньевичу Максимову – я занимался у него в блоковском семинаре, а защитил диплом по творчеству Хлебникова.

А смотрите, что, например, происходит в нашем городе: у нас так и не сложилось ни одного нормального детского издательства – зато последовательно изничтожались и бывшее издательство “Детская литература” (где оно сейчас?), и детская пресса. В 1992 году был попросту уничтожен, может быть, лучший детский журнал того времени – наша ленинградская “Искорка”, носительница замечательных традиций отечественной детской литературы. И что – пришло что-нибудь достойное ей на смену? Кое-как сводит концы с концами “Костер” – кто ему помогает?

Я буду писать и говорить на своем языке – надеюсь, его можно назвать русским литературным языком.

А то, что молодежь употребляет множество английских слов или переиначенных англицизмов – это их дело. Это не моя субкультура, я к ней не имею никакого отношения.

В 80-е годы, когда у нас появились первые панки, я попросил моих молодых друзей и они меня познакомили с такой панковской компанией (крашеные гребешки и тому подобный антураж, вы представляете). Целый вечер я провел с ними. Они употребляли два слова чаще других: “олдовый” (это значит “плохой”*) и “вломный” (то есть “хороший”) с разными вариациями. И пообщавшись с ними, я написал маленькую поэму, употребив множество им понятных слов. Например:

Прошло 10 лет – и где теперь эти слова?…”

(Михаил Яснов: “Я бегун на короткие дистанции...”. Вопросы задавал Евгений Голубев; с интернету, на поиск “татьяна гнедич”.)

(*) Прим. с интернету (сравнения для):

“… Но что же такое хиппи нонче? Можно составить реестрик основных компонентов:

3. Олдовые. Те люди, которые начинали вкручиваться в систему не позднее 1993–94 гг. Эта каста делится на две категории: кто этим гордится, и кто таким остался. С первыми не желаю иметь ничего общего. Среди вторых попадаются отдельные лучи света в тёмном царстве. Например я.

4. Толкиенисты. Любители фэнтези в неограниченных количествах. Лохи. Их ряды в основном пополняет категория номер один.

5. Битломаны. Вот где полный пиздец! Единственные из прихипованных, кто может проявить агрессивность, но только в момент обсирания этих мудаёбов, сероблюев и чмырных лохов; короче, этих облямудевших битлевичей. Но, дорогой читатель, этим пиздюкам вполне спокойно можно дать отпор, т.к. долгое прослушивание Битлс не способствует не только физическому, но и нравственному развитию. Почти все они являются подразрядом тусовщиков с 15.00 до 21.00., и с мозгами там очень туго.

6. Пионеры. Зачморённые детки цветочков, которые, к их сожалению, и моей тихой радости, на асфальте не растут. …”

(“Дети подполья”; http://www.topdream.ru/hist_detipodpolia.html)

 

2.

… где гурвич-курвич – это ясно: на симпозиумах во Франции. Охапкин – в дурдоме, Ширали – грозится четвёртым самоубийством, отец Борис (Куприянов) служит службу… один Эрль ещё поводит усами…

я лежу на другом берегу океана, Дэлавэр уже замерзает…

а слова “эти” – вот они (и в гораздо более талантливом исполнении, хотя и “не любимого мною”, б.г., и далее – “комментарием” – у меня):

ГОРОД Б.Г. И А.Б. (25)

/с присовокуплением и.б. и е.а./

“пуззи-вуззи возникала и опадала кровавыми водянистыми пузырями. вставала заря.”

(Автор, “Хотель цум Тюркен” /”Пансион Беттины”/ [1975], “Мулета-А”, Париж, “Вивризм”, 1984, стр. 58)

* за 7 лет до рождения героини /поэмы/ – Автор.

ЕЩЁ ОДИН НОВЫЙ /ПОСЛЕДНИЙ/ ГОД...

(под вечер 10 июля 1994,

после визита рашида и решетника с сашей серебряниковым)

/из чрезмерно долго– и многописомой поемы “сирены”, 1994-2002, вымахавшей уже за 800 (1365) стр., явно не входящей в сферу компетенции франко-русских коллоквиумов, семинаров и прочей профессорской халявы гурвичей и Ко./

… вспомнилось: тётку Таньку так и не пустили в Англию, ездили туда симоновы и сурковы, панферовы и лившицы – ей, переводчице Байрона – не обломилось

и принимала их – та же и такая же местная сволочь, что и теперь

Щербаков, похоже, тоже – в стране Кэрролла не побывал

не говоря уж – С.В.Петров (побывавший в местах гораздо более отдалённых)

каждому – своё, “eden das sein” (вроде?), немецкий я так за полгода в Вене и не выучил…

/6 декабря 2002/

P.P.S. (оттуда же, и о “поколенчестве”):

(из поэмы “сирены”, “город-9 (без названия)” /5 июля 1994, 8 декабря 1997/, всплывшее;

вошедшее, впрочем, в “зачем я это сделала?”, ант., том 4А,

незабываемое:

“течёт река Печалинка,

как девочка в ночи” –

гурвич-яснов, конец 60-х, тогда ещё не профессор русского языка, но уже дипломант – по хлебникову…)

гурвичей у меня в антологии (4А и 4Б, см.) и в поэме/поэмах/, чего-то, с избытком, и не их только:

(“сирены”, глава “достоевский и кристина, совместное послание мёртвому дому”, /17 генваря 1994(5?), в ожидании, и 26 иуня, по уходе/; неопубл.)

и так далее, – хлебниковым…

/под полночь на 7 декабря – день рождения министра культуры Екатерины Фурцевой – и моей первой “жены”, Ривы Ильиничны Шендеровой, 1957-59, учитывавшей меня лирикой Щипачёва, письма – храню…/

* топоровым:

“ – что это: клоп или прыщ? – у гурвича дева спросила.

– дура! – ответил поэт, и отвернулся к стене.”

(Антология, том 4Б)

“УЧЕНИК КУПРИЯНОВ, ВСТАТЬ!”

(моим пьяным воплем в кабаке СП, в 1969-м)

“Ветер вылетел вспють”

(куприянов у генюк, на сайте прото-антологии: www.math.ohio-state.edu/~genyuk/lagwin.html – 3k)

“Майские чтения – КОНЦЕПТЫ – Александр ОЖИГАНОВ | Показать найденные слова
Литературный альманах МАЙСКИЕ ЧТЕНИЯ Публикации по итогам ежегодного литературного фестиваля в г.Тольятти
"Матерь Божия разлуки, // ненавижу все, что есть!" – воскликнул когда-то Борис Куприянов.
(http://may-almanac.chat.ru/num2/39ozhig.htm – 41К – 22.05.2001)”

(саша ожиганов – см. Ант., тт. 4Б, 3Б)

АКТРИСА ЕЛЕНА ДРАПЕКО: "У МЕНЯ СТАТУС ФЕДЕРАЛЬНОГО МИНИСТРА, ПЕРСОНАЛЬНАЯ МАШИНА, ДВА ВОДИТЕЛЯ И СЛУЖЕБНАЯ КВАРТИРА В ЦЕНТРЕ МОСКВЫ С ПЕРВОКЛАССНОЙ МЕБЕЛЬЮ"

… 30 лет назад на киностудии им. Горького сняли культовый фильм "А зори здесь тихие..." – и Елена Драпеко стала знаменитой. Но то, что образ защитницы отечества не был навязан ролью, а выражал ее истинный характер, выяснилось позже. Елена не только заслуженная артистка России, но и депутат Госдумы. В Думе ее называют "Леди Ферст", и это сбивает с толку тех, кто считает, что успешная деловая женщина должна быть решительной и не бояться никаких конфликтов. Однако жизненная философия Елены помогала ей даже на семейном фронте побеждать без боя.

"Мы все страдаем от недополучения любви"

… Мы все страдаем от недополучения любви, в которой нуждаемся. От этого даже революции и войны происходят. Знаете, когда-то я занималась в литературной студии у Татьяны Григорьевны Гнедич – из тех самых Гнедичей, которые известны с пушкинских времен. В это время меня захватил роман с юным поэтом Боречкой Куприяновым. Он писал бунтарские стихи, весь был устремлен во всемирную революцию. А мне всегда не хватало нигилизма, который подпитывает борцовский дух, и я очень хотела быть такой, как Боречка. Милая моя учительница сказала: "Леночка, эта революционность скоро обратится в свою противоположность. Будьте всегда рассудительной и естественно-эволюционной"... Год тому назад судьба столкнула меня с Борей в Питере. У него семья, дети, а сам он – священник. И глаз его не узнать: ему уже хватает любви – и он больше не нуждается ни в каких бунтах.

Кстати, та же Татьяна Григорьевна научила меня беречь энергию души для главных дел жизни. Посмотрите, сколько сил мы тратим на бесцельные ожидания, изнуряющие обиды, тревоги, страхи, на бесплодные мечтания, наконец. А ведь эти силы нам нужны для того, чтобы выходить на новые жизненные орбиты.

Оставив мужу квартиру, дачу, машину и все его претензии, я уехала с... дочкой и паспортом.”

(Эмилия КОСНИЧУК, специально для "ФАКТОВ", http://facts.kiev.ua/April2001/2504/10.htm)

– ну, это, блин, ваще… (народом)

впрочем, “зорь” (и прочего сов.репертуара) – не смотрел, с меня хватило актрисы – Ольги Бган, см. в Ант. – о ней (и о Куприянове), том не упомню…

ГНЕДИЧ И НОВОДВОРСКАЯ

“Одновременно со мной прочитала Ленина Валерия Новодворская, почти моя ровесница. Прочитала насквозь, всё поняла и не стала философствовать на кухне. Напечатала листовки, купила билет во Дворец Съездов, к слову сказать, на оперу "Октябрь", исполнявшуюся по случаю ещё одного всенародного праздника, Дня конституции, поднялась на верхний ярус и бросила листовки в зал. И отправилась из-под кремлёвских стен в Лефортово. А оттуда в страшную казанскую психушку. Не молчала, как заколдованная принцесса, а говорила и писала всё, что считала нужным. И с тех пор не вылезала из психушек и тюрем при советской власти и всех прочих властях. Не поручусь, что это ей ещё не предстоит.

Валерия Ильинична Новодворская, совершенно безумная идеалистка, но абсолютно бесстрашная, чистая, умница и талант, чем бесконечно мила моему сердцу. Почему она могла, а я нет? Как стыдно. Как горько. Как легко махать кулаками после драки.

“Кто виноват?”

"День скорби" – называли диссиденты 7-е ноября. Татьяна Григорьевна Гнедич, замечательный поэт и переводчик, переводившая в тюрьме Байрона по памяти, выпестовавшая поколение свободных людей, диссидентов и поэтов андерграунда, к началу ноября почувствовала приближение смерти и повторяла упорно: "Только не седьмого, только не седьмого, не хочу соприкасаться с советской властью". Умерла она восьмого – смерть отодвинула.”

(Ирина Стекол, “День скорби”, “Приложение к газете N-53/2001”, с интернету)
– к новодворской, в результате, стал относиться – лучше…

хотя – дура…

ТАБАНЬ, СОВОК!

“Людям, которые следят за литературной и культурной жизнью, немало скажут имена известных деятелей культуры, поэтов, переводчиков Владимира Васильева, Виктора Ширали, Виктора Кривулина, Ефима Эткинда, Галины Усовой, Сергея Некрасова, Виктора Топорова, Юрия Алексеева, Бориса Куприянова, Константина Кузьминского, Михаила Вершвовского. Перечисление можно продолжить. Это те, кто считает себя учениками Гнедич…”

“Освятил памятную доску настоятель церкви иконы Казанской Божией Матери, что в поселке Александровская, отец Борис Куприянов.
Пафосом <…> были проникнуты все выступления участников церемонии.
Участники церемонии выразили признательность всем, кто способствовал установлению мемориальной доски: Обществу возрождения художественных традиций Руси и фирма “Фиеста”, возглавляет которую депутат местного Совета Елена Табанова.”

(Л.Романова, Фото М.Горскова, “Дворцовая, 8. Здесь жила Татьяна Гнедич”, “Царскосельская газета“, Среда, 13 ноября 2002 года № 88 (9410)

… проф. Ефим Григоревич Эткинд, почти ровесник Гнедич и уже покойный, её покровитель-спаситель в послелагерные годы – тож попал в её “ученички”, по уровню образования-воспитания пост-совковой прессы… стиль – тот же…

. . . . . . . . .

… и – не к месту, но всплыло –

Помнится, из-за Гнедич я стал даже … кукольником. Желая дать мне подработать, она предложила для детского спектакля – изготовить голову Волка, вроде бы шла “Красная шапочка” на английском, для какого-то детского кружка. Помимо платы за маску, мне были выделены и деньги на расходы, на материал. Купил я серого плюшу, выплел из проволоки голову, даже нижняя челюсть была на шарнирах и двигалась, вылепил белые зубы, покрасил красным пасть и язык – удивляюсь, что детишки-зрители выжили! И ещё – перчатки, с когтями. И хвост. Спектакль, вроде, удался, я на детские утренники не хожу. Но за 3 дня – заработал, что-то, 10(?) рублей (и столько же ушло – на материалы, я не экономил). Помню, что пропивали. Но не с Гнедич, а с Куприяновым, ныне батюшкой Борисом – с кем ещё?..

На этом моя театрально-бутафорская карьера закончилась.

(из писомых, но ненаписанным мурмуаров, Автор)

/6 декабря 2002/

P.S.-приложение:

… только что (недавно) полученное писмо – полчаса искал на компе! – от Тамары Мишиной-Буковской (она же – поэтесса Алла Дин), из враждебной конкурировавшей “школы конкретной поэзии” (во главе с покойным Витюшей Кривулиным), ныне соредактор “АКТа”, с Валерой Мишиным – касающееся по делу и, несомненно, к месту:

“Любезный К.К.! Вчера вспоминали Вас вместе с Вашими учениками-очниками: б.комиссаром Юрой Алексеевым и настоящим батюшкой отцом Борисом /Куприяновым/. И повод для встречи почти через тридцать лет был преблагонравнейший – Юра и Борис самостийно утвердили доску на доме, где умерла Татьяна Григорьевна Гнедич. За все посланное – благодарствую, а что будет “сактировано”, через “емелю” перепасую Вам на погляд. Искренне рада совпадению нашей переписки с Вами и встречи с давнопрошедшим. /А Боря-то настоящий правильный батюшка, без клюквенного сиропа и квасного духа, и умен, и властен, и проповедует в охотку, а меж тем стихи читал хоть и давние /80-х/, а с “кайфом”, и, хоть и не “колется”, но похоже со стихами “не завязал”/. К слову, последняя Ваша публикация в “Акте” – через Борю Тайгина нарисовалась. Спасибо за поклоны и целование ручек –Тамара.”

(от  ноября 2002, емелей-приложением)

(от другого батюшки-поэта, отца Стефана – в миру Стася Красовицкого, Ант., том 1 – днями ж получил афтограф, с прозьбой печатать только нынешнее, “духовное”, а ГЕНИАЛЬНЫЕ тексты 50-х – похерить, как искушение диавольское… Всё равно читаю их всем, 40 лет уже, а афтограф – с нежностию сохраню…

что-то ещё скажут отец Боб Безменов – том 5А, отец Димочка Макринов – том 4А, рыжий монах Пётр из тома 3Б, неведомый мирским именем…)

“… в 7 часов 50 минут перед началом утренней службы на иконе святителя Василия Великого и иконе Пресвятой Богородицы "Всех скорбящих Радосте" прихожанкой было замечено истечение святого мира. Это было засвидетельствовано служившим в тот день иеромонахом Вениамином (Реутовым), смотрителем церкви Михаилом Вадимовичем Митрофановым, псаломщиком Владимиром Дегтяревым, служащей церкви Тамарой Логвиновой.
По окончании Божественной Литургии Преждеосвященных Даров истечение мира на этих иконах продолжалось, миро было собрано на вату. Миро начало выступать на иконах: Божией Матери "Целительнице", святителя Николая, Мир Ликийских Чудотворца, святителя Алексия, митрополита Московского, святого Владимира, святого Лазаря Четверодневного, иконе Усекновения главы Иоанна Предтечи, Тихвинской иконе Пресвятой Богородицы.

Свидетелями этого благодатного истечения мира были иеромонах Вениамин Реутов, иерей Борис Куприянов, прихожане Людмила Столбунова и Антонина Михайлова, смотритель Михаил Митрофанов.
Впоследствии около 4-х часов пополудни мироточили иконы Вознесения Господня, святителя Алексия, митрополита Московского, выступали капли на Голгофе (на камнях), на иконостасе – икона Спасителя и икона Пресвятой Богородицы. Это видел и может засвидетельствовать иерей Павел Ковальчук.

Подписано: Иеромонах Вениамин (Реутов)
Логвинова Тамара Борисовна”

(с интернета, из “сарскосельской” же газеты)

иронизировать на тему мvроточащих икон, в церкви у батюшки “отца Бориса” (свидетельствуемых изрядным количеством церковной публики, и – неохотно, заметилось! – самим отцом Борисом, “неподписантом”, см. цит. выше), как-то не хочется

ну, точат и точат, пусть собирают “на вату”

“Церковь целиком спроектирована, построена и расписана БСК на свои средства.”

(Герловин Ю.Н., “Восстановление церквей. Городские архитектурные проекты”, там же)

а это что ещё за (О)БХС-ЦСК?… С концептуалистами-соцартовцами супругами Герловиными – мы тут хулиганили в 80-х, в Нью-Йорке, не тесен ли мир…

отметим только, что:

“… в Царском Селе была освящена церковь Казанской иконы Божьей Матери. Настоятелем церкви назначен иерей Борис Куприянов. Новая церковь возведена на месте разрушенной в 1927году, вблизи от места,

171 год назад была обретена Казанская икона Божьей Матери. Произошло это 27 апреля (по старому стилю) 1826 года: крестьянке деревни Александровки Марфе Екимовой явилась на берегу речки Кузьминки икона. Немедленно об этом дали знать священнику Анатолию Игнатьеву. Тот, прибыв в Александровку и увидев икону на указанном месте, донес об этом сперва …”

о том, что батюшка сперва “донес” – отметила уже моя жена (я отмечаю – лишь речку “Кузьминку”)

но на меня не донёс даже полковник разведки Леонид Куприянов, отец отца Бориса, когда я смертно лаялся с ним в Пушкине “за чехов”, в 68-м: крепкие корни в этой рязанско-сибирской семье

благословляю батюшку Борю Куприянова, моего наилюбимейшего ученика, как “зарубежный Патриарх всея “Митьков” (а также – рукоположенный, по пьяни, священник Universal Life Church: кто-то из студентов, в Техасе, выдал мне диплом и креденции, в пивной – и тако “воцерквив” мя, грешного; а что за церковь – не ведаю и по сю, с налогов – всяко, списуемая – для чего и основана, мне налоги платить – не с чего…)

поставить на берегу речки Кузьминки – малую часовенку в память поэтов, юродивых во Имя Господне (хоть – игрушечную), и затеплить в ней свечечку, во Имя ж

и почитать, в память Гнедич – там стихи…

/6 ноября 2002/

… к этому надлежит добавить 20 стр. (451-470) из тома 2А Антологии (15 стр. тягомотины Жоры Бена + 2 стр. моих и 3 моих перевода из Байрона) “опубликованного”, начиная с замечательного фото “Птишки” (Бореньки Смелова), портрета Т.Г. (1974?)

добавляю…:

Из Антологии, том 2А, раздел “Т.Г.Гнедич” (фото Б.Смелова), 1980?:

ПЕРЕВОДЫ НА ТОТ СВЕТ...