на первую страницу 

к антологии

 

50-Е, “МОСКВА”, ПАНКРАТОВ И ХАРАБАРОВ

(и “третий”, истинный – иуда…)

 

о тайга, моя хвойнорукая мать,

в мягком собольем меху…

ты большая – тебя не могу я обнять,

лишь целовать могу…

 

(Иван Харабаров, конец 50-х)

 

 

крыли крышу, забивали молотком

ели кашу – запивали молоком

на отчаянной бричке прикатил

измочаленный небритый бригадир

он горланил, объезжая овраг:

объявляю, объявляю аврал!

но над домом занеся грозный камень

дождик с громом вколотил гвозди капель

то ли молния ударила о брус

то ли с громом раскололся арбуз

кто там хнычет: “переждём, подождём…”

мы работаем под яростным дождём!

 

 

за окном идут бараны, медленно блеющие

я сижу в косом бараке, медный, небреющийся…

 

 

в этом месте волгу

перепрыгнет иволга

начинали волоком

а кончали – выволоком

 

с берега нечётного

прочертила кручицу

и теперь течёт она

ширится, раскручивается…

 

 

(Юрий Панкратов, конец 50-х, «Новый мир»; по памяти…)

 

 

… что он – панкратов – только ни вытворял-выделывал:

помимо полной панторифмы в “крыли крышу…”, он загибал ещё и гипергипердактилические рифомочки:

блЕ-ю-щи-е – небрЕ-ю-щий-ся

(на 4-м слоге)

и даже – гипергипергипердактилическую – 

крУ-чи-цу – раскрУ-чи-ва-ет-ся

на 5-м слоге от конца!...

 

такого в русской поэзии – я не знал НИ У КОГО…

 

повторяю-читаю всем уже 45 (и более?) лет

 

рядом с этим “станция зима” евтушенко – даже с рифмами “зима – зерна”, смотрелась – дешёвой агиткой:

 

смотрели хмуро горожане

на бритых наголо кутил

кому убийства с грабежами

святой Лаврентий отпустил…

 

тогда-то и прозвучал их (двоих*) манифест, с пушкинской рифмой:

 

бери себе шубу

да не было б шуму…

 

и незабываемая третья, Бэлочка Ахмадулина:

 

я думала, что ты мой враг

что ты беда моя тяжёлая

а вышло так: ты просто – враль

и вся игра твоя – дешёвая

 

на площади манежной

бросал монету в снег

загадывал монетой –

люблю я или нет

 

и шарфом ноги мне обматывал

там, в александровском саду

и руки грел, а сам – обманывал

всё думал, что и я солгу

 

кружилось надо мной враньё

похожее на вороньё

 

но вот последний раз прощаешься

в глазах – ни сине, ни черно

о, проживёшь, не опечалишься

а мне и вовсе ничего

 

но как это напрасно

но как это нелепо –

тебе идти – направо

мне идти – налево

 

(до 1959, прочитанное мне Лёнечкой Палеем “за своё” (“от лица женщины”) – у Александровского сада в Питере в феврале-марте 1959, и я – поверил… паче: и сад, и площадь – откуда ж мне было знать – что и в Москве есть такие же?... как и путаница аналогичных реалий в Рождественском романсе Бродского…)

 

PS: * … но охмурил “третий лишний” бэлочку-белочку, увы…

 

помнимое чуть ли не полвека…

вычетом знаков препинания – Бэлочка слово в слово (сверил по инету), как и всё остальное помнимое мною – которого в инете – нету…

 

нашёл у приставкина (или присыпкина):

 

Я стою у ручейка под названием Волги. У того самого начала. Тихая и несмелая, как тонкий лист слюды, она плоско выкатывается под мостик, даже не замочив верха камней. Как оказано у одного поэта: «В этом месте Волгу перепрыгнет иволга...»

http://ostashkov.codis.ru/pristss.htm

 

и – только

кроме этой цитаты из анонимного поэта – на всех поисковиках ничего не выскакивает…

 

и кроме четырёх строчек из “крыли крышу…” в беседе маршака с рассадиным (“дуэтом”) – тож ничего…

 

только в моей памяти

 

(24-26 декабря 2005)

 

… единственный текст панкратова (по памяти же) с сайта rvb.ru** ахметьева:

 

БАНЩИК

 

Пропащий,
Рваный,
Пропахший
Ванной,
Эх, банщик Ваня,
Тебе постылы
Угары бани,
Огарки мыла.
Бредешь устало,
Снежок вминая, –
В конце квартала
Стоит пивная,
В пивнушке этой
Гудит* веселье,
Как в бане летом
Под воскресенье.
[Разгар распива –
Светло и мило,
И пена пива,
Как пена мыла.
В весёлом баре
Тепло как в бане.
]**
В жарище пьяной
Ты снова банщик!
Тебе Марьяна
Поллитру тащит.
От той поллитры
Ты смотришь косо.
На стол залитый
Ложишься носом.
И видишь чётко,
Как в ванне белой
Лучится чьё-то
Святое тело.
И пахнет розами
И теплым мёдом,
И чьи-то слёзы
Текут по бёдрам.
Стряхнув небрежно
Чужие капли,
Она с одеждой
Идет по кафелю,
А ты с надеждой
Стоишь у двери –
Быть может, женщина
Тебе поверит,
Что не пропащий,
Что ты не рваный,
Что не пропахший
Чугунной ванной.
В платке зелёном
Она выходит –
Зрачком солёным
Тебя обводит
И оставляет
Лишь запах жаркий,
Да русый волос
Своей мочалки.

 

Комментарий: АГЛ-1***, с.364-365. Банщик. Было здесь.

 

* вариант: царит

** восстановлено не по памяти – а по «граням»

*** Антология у Голубой лагуны, том 1

 

 

… так что – чему ты удивляешься?... всё было “запрограммировано” ещё в конце 50-х – “банщик” панкратова, “женщина” агеева, ранний николай панченко (в “тарусских”)...

а выжили – нины королёвы и кушнеры (даже не хулиганка слепакова или монстрик райка вдовина – любимая боренькой “сурепка”)...

выживает всегда – дозволенное…

(из письма ККК поэту А.Домашеву, 30 мая 2001)

http://kkk-plus.nm.ru/domashev.htm

 

 

В ПОИСКАХ ПАНКРАТОВА И ХАРАБАРОВА…

 

Потом Юрий Панкратов, Иван Харабаров. О них много говорили. И Ваня Харабаров умер при загадочных обстоятельствах в том же, почти юношеском возрасте.

http://rusograd.hotmail.ru/drozdov1/drozdov1-9.html

 

Иван Митрофанович Харабаров навечно остался молодым поэтом. Наверное, военное детство оставило в организме какой-то вирус, поразивший печень. Встретил друга, отметил тридцать первый день рождения – и утром его нашли мертвым. Харабарова кремировали, прах покоится в первом московском крематории, секция 44, ряд 4, ниша 7712.

http://vsp.ru/index.php?vsp=24473&article=85-2-7

 

Харабаров Иван Митрофанович (1938–1969) – поэт. Окончил Литературный институт (1960). Печатался как в официальных изданиях, так и в самиздате. Участник «Синтаксиса», «Феникса».

«Феникс» – самиздатский сборник (задуман как журнал). Редактор-составитель Ю.Галансков. М., 1961. Перепечатан в журнале «Грани» (1962. №52). В «Фениксе» напечатаны стихотворение «Гамлет» и глава из «Охранной грамоты» Б.Пастернака, стихи поэтов-«маяковцев», а также Н.Горбаневской, В.Хромова, И.Харабарова и других, лирические и публицистические эссе, критические статьи.

http://www.memo.ru/history/diss/books/mayak/persons.htm

 

… только на сайте «мемориала» (и то – “по политике”) приводятся данные о поэте

 

или:

 

Борис Пастернак и власть. 1956–1960 гг.

№ 36

Информация Отдела культуры ЦК КПСС о похоронах Б.Л. Пастернака

4 июня 1960 г.

 

После того как гроб был предан земле, большинство публики покинуло кладбище. У могилы осталась небольшая группа молодежи. Здесь читались стихи, посвященные Пастернаку, но не содержавшие политических выпадов. С чтением своих стихов выступил, в частности, выпускник Литинститута Харабаров, исключенный недавно из комсомола.

Собравшиеся на похороны иностранные корреспонденты были разочарованы.

 

Зам. зав. Отделом культуры ЦК КПСС А. Петров

Зав. сектором Отдела И. Черноуцан

На документе резолюция: «Ознакомить секретарей ЦК. Н. Мухитдинов. 6.VI.60 г.». С документом ознакомились и расписались Ф.Р. Козлов, О.В. Куусинен.

РГАНИ. Ф.5. Оп. З6. Д. 119. Л. 63–64. Подлинник.

http://www.idf.ru/11/36.shtml

 

 

неожиданно (где ж ещё?) – в «Просторе»:

 

ИВАН ЩЕГОЛИХИН…

 

Москва, 24 марта, вторник. Сижу над рукописью с утра до вечера. В субботу ездил в “Октябрь”, встретился с Панферовым. Федор Иванович выглядит моложе своих лет, несмотря на тяжелую болезнь, серые глаза, лицо приятное, был красив в молодости. Костюм темный, на лацкане значок депутата Верховного Совета, сорочка белоснежная, красный полосатый галстук и светлый шерстяной жилет.

 

Другой друг Гольского – Валентин, поэт, печатается в газетах, способный. Как-то попросил у Женьки новый и дорогой макинтош на один вечер, чтобы явиться при параде на день рождения к важной персоне. Женька не мог отказать другу, тем более поэту. Валентин исчез на неделю, потом пришел к Гольскому похмеляться. А где макинтош? Он его продал, деньги пропил и угрызений совести не испытывает. Тут же позвонил митрополиту Алексию, рассказал о своей глубоко верующей бабушке, вчера она скончалась, а похоронить ее не на что. Митрополит выслал ему в подъезд в конверте 300 рублей. В другой раз он прочитал митрополиту по телефону цитату из Библии, опять попросил денег и опять получил. Он знаком со скульптором Коненковым, вхож в его дом на углу Тверского бульвара и улицы Горького, рядом с “Арменторгом”. Как правило, он расстается с Сергеем Тимофеевичем только после того, как выпросит сотню, что сделать не так уж трудно. Однажды они пьянствовали втроем в ЦДЛ, не хватило выпить, Валентин тут же позвонил на квартиру Коненкову, попросил к телефону его жену. “Здравствуйте, Маргарита Ивановна, это я, Валя. Понимаете, какая неприятная история, у меня сестра заболела, она стюардесса, я вам рассказывал. Так вот, лекарства выписал известный профессор, одного биомицина Бог знает сколько! У меня не хватает восьмидесяти двух рублей… Спасибо, спасибо, бегу!” Он мчится на троллейбусе к Тверскому бульвару, жмет пуговку звонка и получает в конверте безвозвратную ссуду в размере 100 рублей.

 

Недавно комитет комсомола Литинститута исключил из комсомола известную троицу – Харабарова, Панкратова и Ахмадулину. Была про них статья в “Комсомолке” – “Чайльд-Гарольды с Тверского бульвара”. Но на общем, причем закрытом, комсомольском собрании все проголосовали против исключения. Скандал! Харабаров и Панкратов ходят гусарами и пишут такие стихи: “Дайте мне женщину, синюю, синюю, я проведу по ней белую линию”.
28 марта, суббота. В полдень приехал в Голицино, в Дом творчества. Здесь всего девять писателей, в основном преклонного возраста. Небольшая дача, персонала больше, примерно в два раза, чем творящих.
Кормят нас за общим большим столом.

 

В последнем сборнике “Новое о Маяковском” есть его письмо к Рите Райт. Дружна с Лилей Брик. Маяковский был очень влюбчивым человеком. Я начал удивляться тому, как жили трое в одной квартире – Брики и Маяковский, что за странные отношения? Оказывается, Лиля отвергла Осипа, как мужа, и жила с ним по-братски. Когда она, попросту выражаясь, спуталась с Маяковским, никаких претензий со стороны законного мужа не было. Мало того, когда они охладели друг к другу, то продолжали жить в одной квартире, каждый имел любовниц и любовников, и никто никому не устраивал сцен. Только Ося никого не имел.

 

Записки интересные, я восторженно сказал об этом Райт-Ковалевой. … В один из вечеров за столом она вспомнила о Хлебникове, и ее дочь, тоже Маргарита, прочитала очень неплохие, к моему удивлению, без всяких выкрутасов стихи Хлебникова.

 

http://prstr.narod.ru/texts/num0903/2cheg0903.htm

(очень даже неслабые дневнички и мемуары…)

 

да в «Восточно-Сибирской правде»:

 

"Услышать, как кедры шумят..."

В этом году поэту, нашему земляку Ивану Харабарову исполнилось бы 65 лет

Татьяна КОВАЛЬСКАЯ, "Восточно-Сибирская правда", 06.05.2003

 

Мужественный, открытый, прямой человек, настоящий сибиряк, приехал с другом к Борису Пастернаку, когда того оклеветали "друзья" из Союза писателей. Сфотографировались на память.

 

Времена наши далеко не поэтические. Но имя поэта середины прошлого столетия жители Черемховского района знают и помнят. Иван Харабаров, как звездный мальчик, явился в таежной деревушке с двойным названием: Камыжи -– по имени речушки, протекавшей там, и Белый Ключ. Жили в деревне в основном охотники, отец Вани тоже охотой поддерживал семью. А детей было много: Ваня родился шестым в 1938 году. И вскоре осиротел. Воспитанием младшего брата занималась старшая сестра Варвара и приемная мать Анна Степановна Евдокимова. Мальчик выделялся среди сверстников пристрастием к чтению, к стихам. В школу он пришел, едва шесть лет исполнилось. Молодая учительница Мария Николаевна Мелентьева Ванюшку любила, занималась с ним, домой приходила. Два класса мальчик за один год одолел. Она же настояла, чтобы после окончания начальной школы Иван переехал в город Черемхово, к старшим братьям, жить и учиться.
Читателям нового века, возможно, более интересна личность так рано умершего земляка-поэта, повороты его судьбы. Но как не вспомнить строки из его стихов, в которых завораживает негромкая, неброская муза. В стихах, как в личном дневнике, звучат и тревоги, и сомнения, и неразделенные чувства, и переживания за судьбу деревни, России:
 

Деревни русские, мы все у вас в долгу,
Перед высокой вашей правотою,
Перед святою вашей чистотою,
Перед росой на утреннем лугу...


Это сколько надо пережить, передумать, чтобы так выразить боль за землю и Россию. Свою короткую жизнь Иван прожил как советский молодой человек, принимая в сердце и хорошее, и противоречивое в обществе. Ему повезло, что в пятидесятых годах иркутский, тогда молодой поэт Марк Сергеев по направлению обкома комсомола приезжал в Черемхово, город развивающейся угольной промышленности. Однажды по эту передали из школы №3 тетрадку стихов школьника, потом Сергеев пригласил Ваню в номер гостиницы, долго беседовал. Узнал, что в Иркутске работает его старшая сестра Варвара, и посодействовал, чтобы та взяла мальчика к себе. Ваня окончил школу и с рукописью сборника своих стихов поехал в Москву поступать в Литературный институт. И произвел впечатление, несмотря на громадный конкурс. Но Харабарову еще не исполнилось шестнадцати, и потому приемная комиссия, посоветовала поработать на строительстве Иркутской ГЭС, "понюхать трудовой лирики", получить рабочую закалку. Через год Харабаров уже студент, а в Иркутском книжном издательстве в 1958 году выходит его первая поэтическая книжечка "Туесок".
 

Темноты черничный сок
В тишине тягуч и сладок.
Небо – желтый туесок,
Полный спелых красных ягод.


Критика сразу обратила внимание на самобытный язык молодого поэта, новые образы и мысли: "Я весь из шершавой коры, я весь из сосновой хвои...", "а хочу я уйти босиком в синий край есть холодную клюкву, чуть покрытую хрупким ледком".
Стихи охотно печатали столичные издательства уже в годы студенчества Харабарова: сборники "Синие камни" в "Советском писателе", "Утром в Ярославле", сборник в издательстве "Молодая гвардия". Кстати, начинал Ваня печататься в газете "Черемховский рабочий", и не только как поэт. В 1954 году в декабре писал зарисовки о людях города, в частности, о народном судье Ю.Кривоносовой, а также о ветеране, инвалиде Великой Отечественной войны, мужественном слепом человеке, закончившем университет и взявшем на свои плечи производственные мастерские ВОС в Черемхове, Г.Мореве. Читая эти довольно большие материалы, никак не думаешь, что автору всего шестнадцать лет, так профессионально они написаны. Неудивительно, что после окончания Литературного института Иван Харабаров некоторое время работал спец.корреспондентом главной газеты страны "Правда". На ее страницах печатались, например, его статьи о строительстве ГЭС на Усть-Илиме.
Надо сказать, повезло Ивану с товарищами по институту. В те годы интеллигенция ощутила политическую "оттепель", а студенчество всегда было за свободу слова. В одной группе с Харабаровым учились будущие известные поэты Бэла Ахмадулина, Фазу Алиева, Юнна Мориц, Юрий Панкратов, Вячеслав Кузнецов. Это было общение талантливой молодежи, вдохновляющее застенчивого сибиряка. Кажется, он был влюблен в Бэлу. Не случайно же родились эти нежные строки:
 

Я раньше считал это сказкою,
Я жил, не тужил, не тревожился,
Белочка моя, ласковая,
Маленькая таежница.

Ты бредишь горными кручами,
О них лишь по книгам зная,
Ресницы твои дремучие,
Свежесть твоя лесная...


Учеба в единственном на всю страну Литературном институте предполагала издание книг молодых писателей и поэтов, воспитание советских авторов, идеологически преданных комсомолу и коммунистической партии. Студенты получали путевки ЦК ВЛКСМ на всесоюзные комсомольские стройки, писали там поэмы, романы, оставались жить и работать.
Иван и его друзья Вячеслав Кузнецов и Юрий Панкратов выбрали иной маршрут. Летом 1965 года они отправились "по Руси", по самой русской реке Волге, где на пароходах, а чаще пешком. Ярославль, Кострома, Рыбинск, Нижний Новгород, Симбирск, Самара.. На каждой пяди земли – следы исторических событий. Появилась подборка путевых стихов "Цветет черемуха в России", и сразу, в 1966 году, – книга "Зеленое дерево", издательство "Молодая гвардия". Во все новые книги Иван включает стихи из сибирской тетради. Многозначно поэтическое вступление в книге "Зеленое дерево". Это и пролог, и лейтмотив всей жизни поэта, и молитва о родине:
 

И не скоро, должно быть, надолго вернусь я назад
В те любимые с детства родные просторы тайги.
Только должен я снова услышать, как кедры шумят,
Как по склонам таежным призывно звенят родники...


Где бы ни скитался Харабаров, член Союза советских писателей, сотрудник издательства "Советский писатель", на Крайнем Севере или на Дальнем Востоке, его думы были о родном крае. Невозможно было забыть военные годы детства, когда спасала таежников от болезней и голода целительница и кормилица черемша:
 

И шептали старушки, о чем-то молясь,
Меж собой вечерами толкуя,
Что, мол, это сама мать сырая земля
Нам ее посылает такую!

Постный суп с черемшой
Нам на первое был.
Черемша – на второе и третье...
Эти годы далекие я не забыл
И вовек не забуду, поверьте.


Иван Митрофанович Харабаров навечно остался молодым поэтом. Наверное, военное детство оставило в организме какой-то вирус, поразивший печень. Встретил друга, отметил тридцать первый день рождения – и утром его нашли мертвым. Харабарова кремировали, прах покоится в первом московском крематории, секция 44, ряд 4, ниша 7712. Не встретил ту, единственную, спутницу и подругу жизни – не суждено. Предрек свою кончину: "Не закроет никто моих глаз...". Ушел, не написав самую лучшую книгу. Но и того, что создал, что прожил, достаточно, чтобы помнили и любили. Мужественный, открытый, прямой человек, настоящий сибиряк, приехал с другом к Борису Пастернаку, когда того оклеветали "друзья" из Союза писателей. Сфотографировались на память. Книги выходили после смерти, в добротных переплетах. В начале восьмидесятых его имя рядом с ровесниками-поэтами вошло в сборник "Второе рождение". Талантливые строки звучали свежо и актуально.
На месте его родной деревни осталось несколько домов, где летом живут, как на даче. Жители переехали в соседнее село Тунгуску. А школу раскатали и по бревнышку туда же привезли, пристроили к сельской школе. Учительница литературы записала воспоминания старожилов о семье Харабаровых и о Ване, стихи собрали, книги. Так что живет на родине память о земляке-поэте, и сам он продолжает воспитывать молодое поколение таежников своими сердцем написанными стихами.

 

При перепечатке ссылка на "Восточно-Сибирскую ПРАВДУ" обязательна.

 

http://vsp.ru/index.php?vsp=24473&article=85-2-7

 

 

остальное – сплошной:

 

ПАРАД ПАТРИОТОВ

 

Валентин обижался, в отношения наши вкрадывался холодок отчуждения. Случалось, не ждал меня на обед, шел или к Прокушеву или же с Панкратовым, или Дробышевым, или Горбачевым. Они были одногодки,– он, видимо, им жаловался.

Назавтра с утра ко мне пожаловала группа писателей и поэтов из Челябинска. Посетовали, что мы их мало печатаем. Я пригласил Сорокина, Панкратова, Целищева.

Встречал я еще в молодости поэтов, которые так ярко и красиво начинали, что их дружно зачисляли в будущие Пушкины, Лермонтовы, Некрасовы. В Литературном институте видел, как загоралась то одна звезда на поэтическом небосклоне, то другая. Быстро они сгорали. Дмитрий Блынский учился в нашем потоке. Стихи писал прекрасные. Парень был по-есенински голубоглазый, высокий, статный. Поехал куда-то – кажется, в Мурманск – а оттуда вернулся в цинковом гробу. Ему было двадцать пять лет. Потом Николай Анциферов. Из шахтерской среды. Писал остроумно, горячо. Строки плел, как кружева, затейливо и крепко. И тоже умер в двадцать шесть лет. Будто бы от опоя. Маленький ростом, а выпил много. Другие пили с ним – ничего, а для него доза оказалась смертельной.

Потом Юрий Панкратов, Иван Харабаров. О них много говорили. И Ваня Харабаров умер при загадочных обстоятельствах в том же, почти юношеском возрасте.

Так же вдруг высоко взлетели имена Фирсова, Котова, Маркова, Кобзева, Ручьева, Рубцова... Евтушенко тоже был в нашем потоке. С ним частенько приходили в институт Рождественский, Вознесенский. Эти искали новые формы, «ниспровергали». Копировали отцов всяких «измов» – Авербаха, Бриков, Мандельштама. Слава Богу, «отцам» мы уже знали цену, «сыновей» всерьез не принимали.

Сыпались, увядали, пропадали русские таланты. Одни погибали, другие, как Сорокин, начинали петь фальшиво.

– А этот... твой дружок Сорокин, если, скажем, власть ему дать,– не станет лупить по своим?

– Я понял: прокушевская сторона двигает Сорокина на пост главного редактора. Сказал:

– Он человек русский. Из рабочих.

– Знаю, что русский. И грамотешка слаба. Ведь даже института не кончил. Но тут... нутро важно. Чтоб в план чертовщину разную не совал и кадры редакторов держал. Да и ты, надеюсь, и вы с Панкратовым... Кадры им не дадите?

– А что Панкратов,– на место Сорокина мыслится? Заместителем будет?

– Карелин с Сорокиным говорил. Тот будто бы, в случае назначения главным, идею такую подал. Панкратов-то как – крепкий мужик?

– Панкратов – да. Стоит крепко. И образован, культура высокая.

– Знаю,– буркнул Свиридов, боясь, что я Панкратова на пост главного рекомендовать буду. Сорокина михалковско-прокушевская рать двигает; председателю надо подпись под приказом поставить, и конец делу. А Панкратова как назначишь? Опять же – прокушевская рать не пустит.

Знал я все это и думал о Сорокине. Все-таки, как мне казалось, душа у него славянская, – конечно, он лучше любого скрытого сиониста – вроде того главного редактора, который женат на еврейке.

За судьбу «Современника» не болел. Сорокин, Панкратов, а теперь еще и Виктор Кочетков, и с ними все заведующие редакциями – молодые крепкие ребята. Славяне, патриоты русской литературы – «Современник» в надежных руках.

(И.Дроздов, Последний Иван)

 

http://rusograd.hotmail.ru/drozdov1/drozdov1-9.html

 

 

И ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТОВ-КОСМОПОЛИТОВ

 

Страница 2

Петрусь Бровко

   Да мы любили...

Франческо Петрарка

   Не раз моя врагиня дорогая...

   Поверить бы, что смерть меня спасет...

Юрий Панкратов

   Эти гордые чуткие плечи

М. Алигер

   Тишина

 

 

Эти гордые чуткие плечи

опускаются скорбно, когда

ты мне тихо и горестно шепчешь

Не любил ты меня никогда...

 

Ничего что живу не людимой,

что на сердце печаль – не беда

Об одном я горюю любимый:

– Не любил ты меня никогда...

 

Море беды минувшие лечит,

но и горькая это вода,

словно женщина милая шепчет:

– Не любил... Не любил никогда.

 

(а по-моему это – тушнова)

                                                           

М.Алигер  Тишина

 

В тот вечер желуди по крыше

Постукивали щелк да щелк

И голос твой звучал все тише

И наконец совсем умолк

 

Ты молча сел со мною рядом

Ты молча руку в руку взял

И долгим взглядом, тихим взглядом

 Всю правду молча рассказал

 

И я была душевно рада,

Что тишине твоей в ответ

Произносить слова не надо

За тем, что слов достойных нет!

 

http://members.safepages.com/aleksey@a1above.net/_private/Poems.ru/Poems%20content.ru.htm

 

 

И ПАРАД ИДИОТОВ

 

Сборник: Улыбка в полрта

Второй сборник поэтических пародий Николая Урядова составили произведения на стихи как популярных авторов (Ахматова, Ваншенкин, Казакова, Лисянская и др.), так и менее известных для широко круга читателей.

"Кто сей?",  Григорий Поженян,  29.10.2000 г.

"Загадочная душа",  Юрий Панкратов,  06.11.2000 г.

"Моя работа",  Леонид Решетников,  07.11.2000 г.

"Жертва любви",  Николай Рачков,  19.11.2000 г.

 

 

Семнадцатого ноября в Москве скончался русский поэт Юрий Кузнецов. Он был редактором отдела поэзии журнала «Наш современник» и преподавал в Литинституте имени Горького.

На его лекциях звучали стихи и Пушкина, и Блока, и Николая Тряпкина, и Владимира Соколова, и других.

Для Станислава Куняева – главного редактора «Нашего современника» – смерть Юрия Поликарповича – большая потеря.

Прилетел из Сибири Валентин Распутин, из Перми – белокурый богатырь, ученик и соратник Игорь Тюленев. В воздушной, неземной церкви Большого Вознесения ко гробу чередой подходили русские поэты: Юрий Панкратов, Геннадий Красников, Геннадий Попов, ближайший друг – Геннадий Фролов. Главная мысль, что звучала везде и витала в воздухе: он был честен в стихах и в жизни. Пухом Вам земля, Юрий Поликарпович.

Ирина Егорова-Крекнина

 

http://courier.sarov.ru/49/txt/2003/21.htm

 

 

С заместителем министра культуры – Александром Ивановичем Шкурко договариваемся…

(Сайт юрия прокушева «молоко»)

 

В этой ситуации опытный дипломат-аппаратчик Андрей Блинов, понимая, что почва уходит у него из под ног, решает попытаться устранить для него главное препятствие – директора издательства или в крайнем случае ослабить его влияние. С этой целью он решает столкнуть лбами директора со своим темпераментным, решительным, но пока еще малоопытным в подобной “тайной дипломатии” заместителем – Валентином Сорокиным. “Помогли” ему в этом неблаговидном деле двое “друзей” Валентина Васильевича, впоследствии злобно оклеветавшие его в КПК при ЦК КПСС. Это другой зам.главного редактора Юрий Панкратов и будущий заведующий редакции прозы – Александр Целищев.

Исполнительный директор

Александр Тотоонов

 

туда же – и:

 

“Бесовские штучки” А.Иванова

(пародией на Ю.Панкратова)

 

На лугу, где стынут ветлы,
где пасутся кобылицы,
обо мне ночные ведьмы
сочиняют небылицы.

 

(Юрий Панкратов)

 

Нечестивы и рогаты,
непричесаны и сивы,
прибывали делегаты
на конгресс нечистой силы.
 
Собрались в кружок у дуба
и мигали виновато,
все пытали друг у друга:
– Братцы, кто такой Панкратов?!
 
Ведьм немедля допросили:
– Что за шутки, в самом деле? –
Но они заголосили:
– Ночью мы не разглядели!..
 
Домовой пожал плечами,
в стенограмме бес напутал.
Водяной сказал, скучая:
– Может, кто его попутал?..
 
Делегаты повздыхали, –
тут сам черт сломает ногу!
И хвостами помахали,
и послать решили… к богу!
 
…Обижаться я не вправе,
но придется потрудиться,
о своей чертовской славе
сочиняя небылицы.

 

cледующим поэтом идёт – лев куклин…

//ivanov.dax.ru/alexander_ivanov/plodiy.html

 

ему что, пародисту – по строчкам платили?...

зарифмовать «ведьмы – ветлы» а.иванову не под силу

(как я РАД – что приглашение от моего «подвала» – молот просил для а.и. – не сработало… а то бы и живьём увидеть пришлось)

скоко поэтов в СП – стоко и пародий

поштучно-построчно

куклина-елисеева от панкратова-поперечного не отличишь

ну и говно…

 

тогда уж лучше:

 

ВЕРА ФИГНЕР О ПАНКРАТОВЕ (В ТЮРЬМЕ)

 

Я написала стихотворения: “К матери”, “К сестре”, “Старый дом” и др. 15

Товарищи последовали этому примеру, и в нашей жизни открылась целая полоса поэтического творчества: стихи посыпались со всех сторон. Объявилось 16 поэтов, и каждый на свой лад забряцал на лире – Шлиссельбург превратился в Парнас; в тюрьме пошла такая трескотня в стену, что Морозов, сидевший в одной из камер внизу, не знал, куда деваться. “Спиритические духи, – говорил он, – завладели всем зданием”. Увлеклись самые трезвые: реалисты Попов и Фроленко и те написали по одному стихотворению. Воздержались лишь немногие, как Лукашевич, Янович, Ашенбреннер и некоторые другие. Писали разное: акростихи и сонеты, оды и поэмы. Панкратов изображал в стихах жизнь ростовских золоторотцев; Лаговский воспевал революционное знамя и другие возвышенные предметы. Писали в героическом тоне, писали в тоне элегическом, кто во что {47} горазд.

В.Н.Фигнер "Запечатленный труд" 14
http://narovol.narod.ru/art/lit/f14.htm

 

 

СТРОЙНЫМИ СТАРЧЕСКИМИ РЯДАМИ – 2002 

 

С новыми стихами, посвященными осмыслению нашего непростого времени, выступили поэты-шестидесятники – Е.Евтушенко, С.Липкин, И.Лиснянская, Ю.Панкратов. На соискание Государственной премии Российской федерации выдвинуты книги стихов последних лет А.Кушнера и Р.Казаковой. Значимым поэтическим событием года стало издание антологии “Поздние петербуржцы”, где впервые в таком исчерпывающем объеме представлена поэзия ленинградского андеграунда советской эпохи. Возвращением из внутренней эмиграции можно считать и сборники стихов А.Пурина и Е.Блажеевского.

07.02.2002 – 196 Kb – //orel.rsl.ru/nettext/bibliograf/lit_isk/lit_...

 

 

ПАЛЬЧИКОВЫМ ДЕЛАННЫЕ, МЕШКОВЫМ УДАРЕННЫЕ…

 

Вячеслав Мешков, Арбат в поэзии
(Материалы к библиографии)

 

ПАЛЬЧИКОВ (Элистинский) Владимир Иосифович (р. 1936). Во махре пустот (1992) // Пальчиков В.И. О купавы торк: 100 новых палиндромических сонетов. М., 1999. С. 95.
ПАНКРАТОВ Юрий Иванович (р. 1935). "Сметая замшелую пошлость домов, прикорнувших горбато..." (1960-е) // Панкратов Ю.И. Волнение. М., 1966. С. 104-105.
ПАРКАЕВ Юрий Александрович (р. 1945). Малая родина [отрывок] // "Москва... как много...". С. 195.
ПАСТЕРНАК Борис Леонидович (1890-1960). Вакханалия [отрывок; 1957]; Двадцать строф с предисловием: Зачаток романа "Спекторский" [отрывок; 1925] // Пастернак Б.Л. Стихотворения и поэмы: В 2 т. Т. 1. Л., 1990. С. 117, 222-223.

http://nlo.magazine.ru/poet/68.html

 

 

НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР,СИБИРЯК

 

Получил диплом 1-й степени за рукопись стихов “Чудница”, которую решили издать отдельной книгой. После необъяснимых проволочек рукопись эту Восточно-Сибирское книжное издательство вернуло мне, а я ее взял да и отправил в Москву на Всесоюзный конкурс им. Н.Островского и стал лауреатом!
Тут же вышла книга в издательстве “Молодая гвардия”, а следом – в Иркутске. Был довольно близко знаком почти со всеми сибирскими литераторами. Не встретился ни разу разве что с Иваном Харабаровым, стихами
  которого зачитываюсь! Дружил с Константином Седых, Иннокентием Луговским, Еленой Жилкиной, Еленой Ячменевой, Василием Трушкиным, Алексеем Зверевым, Сергеем Иоффе, Дмитрием Сергеевым, а с вдовой поэта Ивана Молчанова-Сибирского, Викторией Станиславовной, у меня были особенно добрые отношения.
Особое место в кругу моих старших друзей занимал Дмитрий Сергеев. Он всегда относился ко мне тепло.

www.irklib.ru/fonds/BV/vestnik18/19.htm (32 КБ)  · 20.10.2004

 

 

ПЕСЕННЫЕ БАРДИКИ

 

И.Харабаров – Нет, не к морю…

Стихи Ивана Харабарова

 

Нет, не к морю хочу я, не к югу,

А хочу я уйти босиком

В синий край есть холодную клюкву,

Чуть покрытую хрупким ледком.

 

Хвойным ветром хочу я напиться,

Посидеть у ночного огня,

Там, где старая добрая пихта

Так давно поджидает меня.

 

Как мне хочется солнцем и зеленью

Подышать над далёкой рекой.

Как мне хочется вновь эту землю

Тронуть нежной сыновней рукой.

 

http://www.bard.ru/cgi-bin/listprint.cgi?id=85.049

 

(к югу – клюкву, напиться – пихта, зеленью – землю – типичные рифмы этой троицы пятидесятников…

и что характерно – у всех почти – второй ряд рифм – классицистически-простейший: дабы не перегружать… о чём мы изрядно спорили с лёнечкой палеем – в том же 59-м…)

 

 

Харабара повернувся

Ним став "старий знайомий", депутат міської ради Микола Харабара, який до серпня 2002 року очолював чернівецьку міську міліцію.
Микола Харабара в органах внутрішніх справ з 1978 року.

www.molbuk.cv.ua/article.asp?art_id=5979 (16 КБ)

 

 

ОПЯТЬ ПАТРИОТЫ (пахнущие онучами…)

 

Архив : №48. 02.12.2005

ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ

 

Беседа наша носит вполне виртуальный характер: собеседника моего с некоторых пор нет на этом свете. Но не хочу с печальным фактом мириться – во всяком случае до поры, как дождёмся встречи на свете том. Тем более что слова моего собеседника у всех на слуху – их не вырубишь топором из весьма краткого предисловия к сборнику Ю.Панкратова «Стихотворения» от 1995 года. Тогда Панкратову было 60. Сегодня стукнуло 70. И вот новая книга стихов – «В созвездии Девы». И я вижу: тогдашние суждения покойного тёзки поэта остаются в силе.

Сочетание требовательности и чуткости, свойственное Кузнецову-критику, позволяет знающим дело верить ему на слово. Он явно сознавал это – отсюда и краткость оценок. Однако нелишне было бы развернуть их в диалоге – с тем, чтобы подразумеваемая ёмкость обернулась реальной полнотой. Итак...

Р.В. – Юрий Поликарпович, не уверен, что тот, о ком речь, так уж известен новым поколениям пишущих и читающих. Что скажешь по этому поводу?

Ю.К. – Поэт Юрий Панкратов заявил о себе ещё в пятидесятых годах. Его дебют был поистине ошеломляющим. Его стихотворение «Страна Керосиния» (сатира на соцсистему ещё тогда!) стремительно обошло огромную читательскую массу вплоть до лагерей. Людям хотелось свежего слова, и они его услышали.

Р.В. – Мне также запомнился теоретический трактат, скажем так, вызов, который сделали два молодых поэта в 60-е годы. То были Юрий Панкратов и Иван Харабаров. Речь шла о надобности обновлять русскую рифму. Это, конечно, несравнимо со знаменитой «Пощёчиной общественному вкусу», однако шум был. Было, по сути, именно свежее слово – не очень-то угодное «министерству литературы», как иронически звался бюрократический аппарат Союза писателей СССР. Те же остряки приводили тогда и самую модерновую рифму: Панкратов – Харабаров.

Ю.К. – В стихах Юрия Панкратова чувствуется культура. Цветок и Вселенная – таков диапазон его поэтического видения. Его маленькое стихотворение «Пастух» выдерживает сравнение с античной классикой.

Р.В. – Хм! Столь крутое сравнение хочется пропустить мимо ушей. Однако если даже ты, известный своей бескомпромиссной позицией по отношению к явлениям современной поэзии, готов терпеть рядом с собой еще кого-то на Парнасе, то, наверное, в панкратовских строчках что-то этакое сверкнуло...

Ю.К. – Слово он чувствует на вкус, на звук, на запах, он как бы осязает слово.

Р.В. – Полностью согласен! Вот ты помянул «Страну Керосинию». Но и в стихах, напрочь лишённых «злобы дня», Панкратов с самого начала умел обнаружить и вкус, и цвет, и запах слова. Приведу лишь одну строфу, глубоко засевшую в памяти:

А под синей радугой

в лепете метели

над забытой Ладогой

лебеди летели.

Упоение аллитераций лишено нарочитости, хотя и явно осознано. Вообще Панкратов может много пищи дать придирчивому критику. Ну, например, может ли радуга быть исключительно синей? И совместима ли она, семицветная, с белой метелью? Вполне! – если довериться звуку, мелодии стиха. Радуга ведь перекликается с Ладогой, с её забытой синью. Радуги-Ладоги как бы нет – и она есть одновременно. Некоторое чудо. Ассоциацию же со снегом сами лебеди и вызывают. Это их крыльями навеян образ метели, осеняющей озеро, догоняющей птиц. Всё тут перемешано во цвете и звуке – так что губы невольно готовы переиначивать стихи:

Лебеди метели

в лепете летели...

Снег ли, птицы ли? Сон ли, явь ли? Неважно, если зрению и слуху является абсолютно поэтическая реальность. Она возникает у Ю.Панкратова из того же понимания поэзии, какое слыхано и от Марины Цветаевой: Есть нечто в стихах, что важнее их смысла – их звучание.

Ю.К. – Мир поэта многоцветен, напоен ароматом поля и леса. Подобную радость бытия ощущали древние греки.

Р.В. – Совершенно верно, хотя о греках судить не берусь. Но что Юрий Панкратов художник остросовременный, это точно. Его новая книга «В созвездии Девы» вся трепещет светотенью наших дней. И можно заметить, что многоцветия в стихотворениях поэта заметно поубавилось. Письмо стало более графичным, что ли. Не утратив выразительной резкости.

Адью, пора галлюцинаций,

мы все остались не у дел.

На облака, на тень акаций

облокотиться наш удел.

Явственнее проступила – древним грекам известная ли? – горечь. Она, однако, просветлена прежним ощущением, даже не красоты, – прекрасности окружающего мира! Какая-то внутренняя высокость позволяет хоть на облака облокотиться. Имеющий уши да возрадуется аллитерации. Зримый образ вырастает из игры звуков. Панкратов даже декларативность иных своих строк умеет снять тонким аллитеррированием оных. Пример: Как бездымный порох, мир бездумен...

Ю.К. – Поэма «Зеркала» написана с виртуозным мастерством. Это сатира с прорывами в онтологические глубины бытия. По прочтении этой поэмы остаётся ощущение некой тайны жизни ли, слова ли, к которым прикоснулся.

Р.В. – Не охоч ты, Поликарпыч, до примеров. Что ж, наобум в «Зеркалах» открываются такие, скажем, строки:

Каждый заботкою занят своей,

личного веса прибавкой.

Что бороды нашей редкой милей

с млеющей в ней бородавкой?

Едко.

В новое собрание стихов Панкратов прежних вещей не включил. Да книга и создана как на одном дыхании. А между тем содержит целых две поэмы: «Накануне эры Водолея» и «Виноградный сад». Особого осмысления заслуживающие вещи. Замечу только, что автор теперь преклоняет ухо и к фольклорно-сказовой традиции...

Юрий Панкратов для меня много последних лет пребывал как бы в нетях. Теперешняя жизнь многих разобщила – и в житейском, и в творческом планах. Не забылся только яркий дебют поэта, автора той же «Страны Керосинии». Которая, как выясняется, и не публиковалась аж до 1995 года. Ходила в списках.

Ю.К. – ...За свою лихую сатиру поэт сильно получил по шапке от власть предержащих, но, однако, устоял. Порвал со своим окружением (Евтушенко, Ахмадулина) и стал держаться особняком, отдавшись целиком поэзии.

Р.В. – Стало быть, нынешнее явление панкратовской Музы публике можно счесть как бы вторым пришествием? Если речь о движении, то Панкратов сегодня заводит, на мой взгляд, более крупный, чем в ранние годы, разговор обо всём сущем. Характерны названия циклов: «Времена», «Ритмы Вселенной», неслучайна мыслительная тяга к вечным категориям, художественная потребность между звёзд раскинуть бредень и так далее.

Да, вот ещё что. Высшая честь для всякого пишущего не в достижении ли звания поэта национального? Здесь нет места, так сказать, количественному измерению таланта – Алексей Кольцов такому критерию вряд ли бы соответствовал. Гораздо ближе был к этому понятию Николай Рубцов. Всё решает какое-то трудноопределимое, загадочное качество. У Юрия Панкратова есть к тому известное стремление, не единожды и продекларированное:

Отвергаю духовную узость,

чей недвижен земной окоём.

Прославляю вселенскую русскость –

это главное в слоге моём.

В этом своём стремлении сегодняшний Панкратов, как мне кажется, испытывает себя на разрыв между лирическими и политическими мотивами. У Тютчева, к примеру, они чётко разграничены. Панкратов же порывается к слиянности обеих тем – и дай-то ему Бог. Как ты думаешь?

Ю.К. –

Бывает у русского в жизни

Такая минута, когда

Раздумье его об Отчизне

Сияет в душе, как звезда...

Р.В. – Да, о судьбах Родины много у Панкратова написано – как светлого, так и тревожного. Страстная и странная страна – Россия мечты великой – не уходит ни на миг из души и поля зрения поэта. Ведь и в одном из лучших своих стихотворений – «Другу», то бишь, тебе, Юрию Кузнецову, – он рекомендует тебя именно как поэта русской жизни:

Твой шаг тяжел и слышен за версту.

Нам, пишущим в печальном веке

этом,

ты отчеркнул такую высоту,

что вдруг нелепо стало слыть

поэтом.

Юрий Панкратов, как и ты сам, – художник с патриотическим запалом. Но не столько политического, сколько поэтического свойства. То есть, его любовь к Отечеству гораздо выше распространённого раболепия перед каждым новым руководством. Он такого просто не знает в себе. И презирает в других.

Словотворец – ты вещий оратай,

упреждающий глад и нерод.

Перед будущим твердый ходатай

за отечество и за народ.

В другом стихотворении с подкупающим простодушием вырвалось признание: Я люблю мой сердечный народ. Можно подосадовать на неприкрашенную прямоту этих искренних заявлений. Вообще в «В созвездии Девы» сильна гражданственная, публицистическая нота. Андрей Платонов где-то заметил, что писать надо не талантом, а прямым чувством жизни. Может, панкратовская прямота отсюда?

И крепка в нас крестьянская тяга,

неизбывная нежность к земле.

Признаюсь, мне дороже стихи, в которых эта нежность явлена в неизречённом виде – таком, как:

...завещанный сердцу щемящий

Звук целующих землю плодов.

То поцелуй самого художника в целомудренном акте его творческого поведения. При всей настороженности отношения к пафосным людям не могу не принять близко к сердцу прямую думу поэта про богоносное русское слово. Потому что первая родина писателя – язык, на коем он пишет (это и моя родина). Глубинная русскость Панкратова усматривается даже в языковых мелочах. Например, прибегая к сравнениям, он обычному союзу «как» чаще предпочитает «что». Звезда запуталась в листве, что молодая птица в сети. Чудится в этом некая оглядка на сокровенную речь предков. На мой лично слух «как» разделяет сравниваемое, а «что» – сближает...

Кстати, поэтический язык Юрия Панкратова отражает сложность его самочувствия в современной жизни. Эту сложность, этот дискомфорт выдаёт, например, мимоходом оброненное: бдит паук меж долгот и широт (глобальная паутина неназываемо дана одним штрихом!). А в диптихе «У трёх вокзалов на семи холмах» –

Вот два воина, сизых, увечных,

как стыкуют вагон о вагон,

расставаясь, быть может, навечно,

со стаканом стыкуют стакан.

Для невесёлой сценки и нельзя было подобрать рифму выразительнее диссонанса. В таких парах, как жить – жуть; солнцем – сердцем; помеха – эпоха; событья – собратья и т. п. формальная несхожесть созвучий восполнена их внутренней, содержательной точностью. Тоже вроде бы мелочь, но драматизму мироощущения весьма соответствующая. И ты прав, Юрий Поликарпыч: у Панкратова чувство слова на высоте. Такие словесные сближения, как бронзы – брынзы; изумлю – изумруд и подобные сами по себе навевают грёзу о потенциально чудесных текстах. Расслышать в одном слове благозвучную жизнь другого, внешне непохожего слова, обнаружить их тайное родство – немалый дар. Однако настаиваю, что панкратовские диссонансы суть выражение нашего общего разлада со временем:

Я жизнь свою отдал тебе, эпоха.

Вот почему грядущим дням вдогон

моих слогов медлительное эхо,

не ведая пространственного страха,

коснётся слуха будущих времён.

Ю.К. – ...

Тут молчание моего собеседника неожиданно оглашено посланием, которое тоже о т т у д а:

ЮРЕ ПАНКРАТОВУ

с добрыми предсказаниями

Близится, и, наверное, недалеко Ваше время, то новое время, которое обратится с большими запросами к личности, к своеобычному, к истинной мысли. Желаю Вам как можно полнее выразить себя тогда, в форме ещё неведомой и непредрешённой. Основания Вашего вкуса и Ваша смелая, до конца договариваемая искренность, – единственный источник настоящего творчества, – тому залогом.

Ваш Б.Пастернак

Р.В. – Борис Леонидович, ваш давний добрый прогноз в целом, кажется, оправдался. Что бы вы могли сказать о последней книге уже далеко не Юры, а Юрия Ивановича Панкратова?

Б.П. – Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести – и больше ничего.

Р.В. – А как насчёт мастерства? Мы много об этом говорили с Юрием Кузнецовым.

Б.П. – ...Единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас.

Р.В. – Спасибо! Я, прочитав стихи, которые вы добросердечно предрекли, думаю, что голос Юрия Панкратова, при возможных срывах, всегда верен жизни.

На этом беседу нашу, дозволяющую «сердцем возлетать во области заочны», можно бы закончить. Остаётся добавить, что прозвучавшие голоса убедительно свидетельствуют: поэт Юрий Панкратов реально пребывает в большом контексте русской литературы. У классиков, равно как у родной природы, у народа своего он, по его же выражению, учился светанью глагола.

А кто из нас на каком свете, не имеет значения.

Роберт ВИНОНЕН

ХЕЛЬСИНКИ – МОСКВА

Автор: ВИНОНЕН Роберт

http://www.litrossia.ru/archive/174/criticism/4323.html

 

ВИНОНЕН Роберт Иванович родился в 1939 году в Ленинградской области. В 1962 году окончил Литинститут. Автор поэтических сборников «Вертикаль», «Ипостаси», «Ревность ветра» и др. Живёт в Финляндии.

 

 

есть стихи панкратова-чёрного на сюсе

футболисты и яхтсмены

есть в списках пародий а.иванова (на всю многосотенную графомань совписов, лысцовых и пуцыло и ………)

вратари и машиностоители, дизайнеры и пр.

на поиск «юрий панкратов стихи» в яндексе

 

есть в авторах «знамени» за 1959 (но нет стихов)

 

есть «у маршака»:

 

Если я не ошибаюсь*, Гумилев рифмовал подобным образом:

 

                      Угар и чад. В огне ведро мадеры.

                      "Уга", – рычат во гневе драмодеры.*

 

     Но это он просто озорничал, а вот недавно мне попались стихи,  где  все это делается всерьез, без всякой нужды, но с претензией. Что-то вроде:

 

                      Крыли крышу, забивали молотком.

                      Ели кашу, запивали молоком...

 

     Не помните, как там дальше?

     – Помню. Это Юрий Панкратов:

 

                      На отчаянной бричке прикатил

                      Измочаленный, небритый бригадир... {8}

 

     –  Ведь  у  Пушкина  тоже  можно  найти  несколько   примеров   целиком

рифмующихся строк:

 

                        В синем небе звезды блещут,

                        В синем море волны хлещут {9}.

… Видите, какая разница.

 

(Запись Беседы С.Я.Маршака с Ст.Рассадиным: Писать все так же трудно...

Собрание сочинений в восьми томах. Т. 6.

     М., "Художественная литература", 1971.

     OCR Бычков М.Н.)

//www.kulichki.com/moshkow/POEZIQ/MARSHAK/marshak6_5.txt

 

с примечаниями уровня:

8 Стихотворение Ю. Панкратова "Крыли крышу, забивали молотком...".

9 Из "Сказки о царе Салтане" А. С. Пушкина.

 

маршак не одобряет, рассадин помнит – но соглашается

 

* помнимое мною:

“выпили давно ведро мадеры

выпи ли да внове дромадеры”

(вовсе даже пародией-шуточкой – но гумилёва ли?...)

дромадер, к слову, пишется через “о” (в отличие от драмоделов) – к маршаку? рассадину? осиарщикам?...

 

 

ЕВТУШЕНКО И М.С.ГОРБАЧЕВ (НЕ СЧИТАЯ ДИССИДЕНТА ТИТАРЕНКО)

 

НОВЫЙ РЕКОРД ДЛЯ КНИГИ ГИННЕССА!*
Первый дипломник литературного института нового века – Евгений Евтушенко!
Александр Щуплов

 

После завершения официальной части по старинной студенческой традиции начался фуршет – со стороны ректората было выставлено шампанское, со стороны выпускника – закуска. И под тосты Евгения Рейна началось самое интересное – беседы о литературе. Поэт рассказывал о своих встречах с Пастернаком, истории предательства великого поэта, которое совершили студенты Литинститута Иван Харабаров и Юрий Панкратов, читал последние "крохотки" – стихи, посвященные забытым русским поэтам прошлого... И, конечно, вспоминал о днях учебы в институте и своих учителях:

http://saturday.ng.ru/deeds/2001-01-20/1_gines.html

 

и эта блядь малограмотная – Александр Щуплов – поддерживает-тиражирует парашу…

(* ССать я на него хотел!..)

 

 

ДРУГОЙ ВАРИАНТ

(из психбольницы)

 

Студенты Юрий Панкратов и Иван Харабаров напечатали за границей антисоветские стихи "Страна Керосиния" и "Синие крысы".* И весь курс заступился за них, отказавшись исключать из комсомола!

* “синих крыс” в интернете полно (включая и песенки), 6190 страниц, но – не тех, так, трёп парашный

 

20-03-2001

 

ОПЕРАЦИЯ "БРАТ"

За что упрятали в психушку родного брата Раисы Горбачевой писателя Евгения Титаренко

 

На торжественном вечере в честь 70-летия Михаила Горбачева родного брата его жены среди приглашенных не было. Да и не могло быть. Потому что Евгений Титаренко – несмываемое пятно на его совести. Брат Раисы Максимовны был первым близким человеком, через которого экс-президент СССР перешагнул на пути к вершинам власти. Сейчас Михаил Сергеевич может называть это "совпадением", "трагическим стечением обстоятельств", но от правды не уйдешь. Судьбу Евгения Титаренко, талантливого писателя, по масштабам не уступающего Солженицыну, сломали именно в ту пору, когда Михаил Сергеевич стал секретарем ЦК КПСС.

Евгения Титаренко затравили, загнали в угол. В московских издательствах уничтожили два уже набранных романа. А писателя упрятали в психушку. Возможно, где-то в архивах КГБ эта операция значится под другим шифром. Но мы назовем ее словом "Брат".

 

Титаренко

Максимович жив, но вряд ли его нынешнее существование можно назвать жизнью. Последние двадцать лет он числится пациентом психиатрической больницы в поселке Орловка под Воронежем. Мы уже писали, как брат Раисы Максимовны доживает свой век. Одинокий, забытый всеми. И забывший все.

Медики рассказывали нам, что Евгений Максимович по-своему счастлив. Что хорошо ест, а после успокаивающего укола блаженно улыбается и видит сладкие сны.

Михаил Сергеевич Горбачев тоже может спать спокойно. Брат его жены не напишет больше ни одной строчки. Евгений Титаренко никогда не глянет в его глаза с укором. Не спросит тихо: "Мишка, что же вы сделали с Россией?"

Писателя-бунтаря, борца за правду и справедливость, больше нет. Есть лысый несчастный старик, заколотый психотропными препаратами. Робкое существо, которое соседи по палате бьют из-за стакана компота. Сейчас Титаренко держат в отделении № 13. Несчастливый номер, но что это значит, когда не удалась жизнь!

Евгений Титаренко не может защитить себя. Даже если бы он смог вспомнить прошлое, его свидетельство не примет во внимание ни один суд. Но живы его друзья. Живы люди, которые помогли нам докопаться до истины.

 

Литинститут

После первой публикации о Титаренко нам звонили его одногруппники по Литературному институту. Благодарили за публикацию, делились воспоминаниями. А потом в редакцию пришел седой человек с иссеченным шрамами лицом:

– Здравствуйте! Я Юрий Климов, друг Жени Титаренко. Записывайте! Расскажу вам все...

Он выложил на стол фотографии. На пожелтевших от времени снимках узнаем знакомые всей стране лица – Василий Аксенов, Николай Рубцов, Олжас Сулейменов, Василий Белов... "Птенцы хрущевской оттепели", поверившие, что наконец-то пришло время писать правду.

– Вот это Жека, – показал Юрий Иванович. Не ткнул ногтем, а бережно коснулся до боли знакомого лица. Будто погладил. Провел пальцем вниз, словно закрыл другу глаза:

– Титаренко пришел в Литинститут в 1959 году. Бывший морской офицер из Заполярья, напечатавший свой первый рассказ в газете "Советский флот". Уволенный в запас после того, как Хрущев ополовинил вооруженные силы, пустив линкоры и крейсеры на патефонные иголки. Начавший штатскую жизнь без профессии, без пенсии. Я тоже был отставным офицером, летчиком-истребителем, списанным из армии после авиакатастрофы. Мы быстро сошлись. Жека учился в семинаре Льва Кассиля, и тот считал его лучшим учеником. К Титаренко тянулись яркие люди. В его комнатушке в институтской общаге я познакомился с актрисой Татьяной Самойловой, Василием Шукшиным, писателем Анатолием Кузнецовым – он потом эмигрировал в Англию – поэтами Николаем Рубцовым и Олжасом Сулейменовым. Вольнодумство в Литинституте процветало. Одна из студенток, сдав экзамен по марксизму-ленинизму на отлично, вдруг заявила публично, что ни в какой коммунизм не верит, а верует только в Бога. Студенты Юрий Панкратов и Иван Харабаров напечатали за границей антисоветские стихи "Страна Керосиния" и "Синие крысы". И весь курс заступился за них, отказавшись исключать из комсомола! Мы навещали опального Пастернака. Но когда вокруг начинали восхвалять западный образ жизни, Женьку буквально передергивало. Любовь к Родине у него была в крови! Она сквозила в каждой его строчке.

 

Правдолюбец

Свою первую книгу – документальную повесть о рабочем классе "Трудное счастье" – Титаренко издал еще во время учебы в институте. О том, что народ живет трудно, терпение вот-вот лопнет. Повесть оказалась пророческой: вскоре произошли массовые выступления рабочих в Новочеркасске.

Повесть "Мужчины и женщины", где без всяких прикрас показана жизнь маленького военного городка в Заполярье, Твардовский взялся напечатать* в "Новом мире". Но ее зарубила цензура.

Роман "Обвал" в рукописи пошел по друзьям и знакомым. Кассиль прочитал и вздохнул: "Не издадут!"

"Почему?" – удивился Титаренко.

"Ты что, думаешь, в ЦК дураки сидят, не понимают, что это не про шахтеров, которые живут, как рабы, – про всю страну..."

Но самым опасным для Титаренко оказался роман "Огнепоклонница": в нем один из главных женских образов был "списан" с родной сестры Раисы Максимовны, жены первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС. А Горбачев в ту пору уже метил в ЦК. И брат-диссидент никак не вписывался в его блестящую глянцем биографию.

"Огнепоклонницу" уже взяли в журнал "Москва", отдали в набор, автору уже выплатили гонорар. Титаренко обрадовал сестру: мол, Рая, ты узнаешь себя в моей новой книге...

И тут писателем неожиданно заинтересовалось КГБ. Об этом ему рассказал Юрий Климов – самого близкого друга вызвали в органы и долго расспрашивали про Титаренко:

– Я знал, что Женька близко сошелся тогда с диссидентами, прошедшими сталинские лагеря. Чекистам, конечно, об этом ничего не сказал. Но Женьку предупредил: сматывайся из Москвы, а то загребут. Он посмеялся: "Да у меня знаешь кто зять!" А потом задумался...

 

Психушка

Титаренко рванул в Воронеж. Но это его не спасло: как любили говорить тогда сотрудники КГБ, "у нас длинные руки".

Он смог издать только детскую книгу "Никодимово озеро". На гонорар купил себе два костюма и телевизор родителям. Потом его перестали печатать. От тоски, безысходности он запил.

Виктор ПОПОВ, председатель воронежского отделения Союза писателей России, вспомнил то, что впору назвать сенсацией:

– Роман "Огнепоклонница" мы читали и обсуждали в нашей писательской организации. Сильная вещь! У Евгения Титаренко был несомненный дар великого писателя. Если бы его судьба не сложилась так нелепо...

– Кто поместил его в психушку?

– Обратитесь к Анатолию Кирилловичу Никифорову.

– Он кто, врач, писатель?

– Полковник КГБ. Бывший заместитель начальника управления госбезопасности по Воронежской области.

Телефон Никифорова, несмотря на "засекреченность", удалось найти. Поначалу полковник был сама вежливость. Но когда услышал о Титаренко, в его голосе тут же появились иные нотки:

– Не желаю вспоминать! – отрезал он. – Дело давнее. К тому же я играл в нем далеко не первую роль. Так, выполнял некоторые разовые поручения относительно его персоны.

– Чьи?

– Руководства. Приходилось, хотя душа протестовала.

– Почему?

– По морально-этическим мотивам. Но приказы в нашем ведомстве не обсуждают.

Нам удалось выяснить, что непосредственно делом Титаренко и его препровождением в психушку занимался Владимир Медведев. Начальник личной охраны Горбачева.

Повод был самый гуманный: спивается человек, надо лечить.

Но "лечение" оказалось специфическим: к приехавшим проведать Титаренко друзьям из ворот клиники вышел совсем другой человек. Тихое, забитое существо с трясущимися руками, которые не напишут больше ни строчки.

Брат жены генсека.

 

Григорий ТЕЛЬНОВ.

 «Вечерний Челябинск»

http://www.chelcom.ru/LANG=ru/newspapers/vecherka/archive/20-03-2001/9/1.DOC.shtml

 

* … твардовский («собиравшийся печатать»), впрочем, тоже родных своих в белоруссии оставил подыхать с голодухи, отказавшись от них

(ищите сами, публикацию в «новом журнале», нью-йорк, 1996?; нумер, презентованный поэтом александром пушкиным, куда-то подевался…)

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

АХМЕТЬЕВУ:

иван

ну какая подлость ("толерантность"?) – печатать такое – БЕЗ комментариев...

 

По сообщению Е.Евтушенко в СТР, Юрий Панкратов «был жестоко проработан <в литинституте> за рукописные стихи "Страна Керосиния"... Вместе с ним заодно идеологически выпороли и его друга поэта Ивана Харабарова, написавшего памфлет "Люди ржавые, железные, деревянные мозги". После этой проработки они сломались и попросили у Пастернака, привечавшего их, разрешения предать его, подписав письмо с требованием его высылки. Пастернак милостиво разрешил...»

 

слышал и от евтуха, знаю и от бэлки

у евтуха была МОСКОВСКАЯ прописка, а у этих – вылетая из литинститута, вылетали – и из москвы

пришли к учителю: "что делать?" – "подписывайте покаянку и отречение"

а евтух: "и они поскакали по дорожке, взявшись за руки" (мне)

гадостно-счастливо что соперники (и ЛЮБИМЫЕ ученики БЛ, коим он не был) – в говно сошли

а бэлка мне – "да... жаль ребят..."

 

сегодня в хлам разосрался с денисом иоффе за уважаемого им калоухина: цитировал покойник, сука, в БУРЛЮКЕ – сов.критика ал.михайлова о ХАБИАС и ГОЛЬЦШМИДТЕ – какие они говно, и БЕЗ комментариев

 

а читатель после этого – откроет книгу?!

 

так и вы

 

ЛУЧШЕГО текста харабарова нету (о тайга, моя хвойнорукая мать)

у меня тут на западе 30 лет библиотек нету

только то что в голове

 

панкратов – кроме банщика (от меня – и по памяти, кстати), социального –

нет ни одного ФОРМАЛЬНОГО (перечисленных в антологии или и цитатами):

крыли крышу забивали молотком

за окном идут бараны медленно блеющие

в этом месте волгу перепрыгнет иволга

шедевры какие евтухам не снились

с 58-го года всем и вся читаю

в новом мире-57-58? которого нет

зато – комментарии

(И БЛЯДЬ КЕРОСИНИЮ ВСЕ ПОМИНАЮТ, И В ЛИТРОССИИ: И – КТО?...

ю.кузнецов, который помнится одной строчкой лишь:

“моя жизнь как подошва пропахла”

эх иван

машу на хуй послал

дениса похоже скоро

вас уже неоднократно

 

ОТРАВИТЕЛИ ВЫ ВСЕ И ФАЛЬШИВОМИНЕТЧИКИ...

 

помимо – по-человечески – с новым годом

(и мишу нилина)

 

ККК

 

 

НА САЙТЕ АХМЕТЬЕВА – RVB:

(евтуха уже убрал! 27.12.05. в панкратове, в харабарове – повторено!; остальное говно – осталось…)

 

ПАНКРАТОВ Юрий Иванович

Поэт.

Родился в 1935 г. в Семипалатинске.

Окончил строительный техникум в Алма-Ате, работал прорабом на стройках Средней Азии. В 1955 г. переехал в Москву. Окончил литературный институт (1960).

Публикации

Месяц: Первая книга стихов. – М.: Молодая гвардия, 1962. – 136 с.

Избранная лирика. – М.: Молодая гвардия, 1964.

Волнение. – 1966.

Светлояр. – 1967.

Месяц июль. – 1972.

Праздничный день: Книга стихов. – М.: Советская Россия, 1974. – 208 с.

Лунь-озеро. – 1975.

Волшебный хлеб. – 1983.

Светом березы. – 1986.

Стихотворения. – 1995.

 

*

Синтаксис, № 1, декабрь 1959 (Грани, № 58 (1965), с.113-118). 5 стихотворений.

*

АГЛ-1, с.364-365. Банщик. Было здесь.

СТР, с.791.

РПА, с.626-628.

 

Комментарии

НОЧНОЕ КАФЕ В АРЛЕ (Пиджак беспомощно висел...)
В книге Праздничный день называется НОЧНОЕ КАФЕ (с.77-80, с изменениями, в частности, нет стр.25-32 и 41-44).

ГРОЗА НОЧЬЮ (Когда по небу ходят молнии...)

БАНЩИК (Пропащий...)

ДЕТСКОЕ (В комочке Олиных ладош...)

МЕДЛЕННАЯ ПЕСНЯ (Корабль уходит в море...)
Положенная на музыку А.Петровым, стала популярной советской песней.
В книге Праздничный день на с.186-187 с небольшими изменениями.

 

НОЧНОЕ КАФЕ В АРЛЕ

 

Пиджак беспомощно висел,
глаза худого исполина
смотрели весело. Винсент
Ван-Гог – художник из Парижа
приехал вечером... Закат
светился пламенем бордовым
таким же ровным, как загар
на лицах в городе портовом.
И солнце, крупное, как франк,
над сонной ратушей качалось,
и как республиканский флаг
трехцветной радуга казалась.
Но ты мужайся и твори...
И пусть ты брошен и отвержен –
пылают ставеньки твои,
мой милый, старенький Антверпен.
...Ночное арльское кафе...
Его продавленные лавки,
как парень с девкою в копне,
с трудом ворочаются лампы...
Из-за раздвинутых портьер
с веселой легкостью артиста
меланхолический портье
с глазами старого садиста,
с лицом похожим на портфель,
с прической, крашеной сангиной,
приносит тонкие сардины
и швабский масляный портвейн...
А свечка, свесившись с окна,
дрожит, как вспышка бриллианта,
и освещает край сукна
засаленного биллиарда...
Здесь люди курят и едят,
поют за рюмками абсента.
На них пронзительно глядят
глаза художника Винсента.
Но чья вина, но чья вина –
кто отведет его заботу?
И, отстраняясь от вина,
Винсент садится за работу.
Уже не помня ничего,
как из провинции Мон-Педро
в Париж с провизией – его
глаза привинчены к мольберту.
Его картина непривычна,
как иностранная монета,
его картина неприлична –
какая странная манера!..
На лицах блики никотина,
на стенах старая мадера...
О, злая сила негатива
в тяжелой поступи модерна!
Он видит родину в огне
и вспоминает о Монмартре,
где плачет женщина в окне
и повторяет – О, мой мальчик!
Скрипит тяжелый дилижанс,
уныло тащится по рыжим
бульварам,
первый дирижабль
висит над праздничным Парижем.
А снег над городом летит...
И на погонщика похожий
бредет по улице Лепик
высокий сморщенный прохожий.
Как
   уплывает
           в темноту
фонарь
      последнего
                вагона,
упала
     вяло
         на плиту
рука
    безумного
             Ван-Гога...
И вместо траурной родни
за деревянной колесницей
брели на кладбище одни
деревья длинной вереницей...

 

 

ГРОЗА НОЧЬЮ

 

Когда по небу ходят молнии,
Деревья кажутся лиловыми,
А щеки милые и мокрые
Становятся эмалированными.

Как будто наволочку в прачечной,
Березу кружит и бросает,
А ты стоишь в сирени плачущей
Смеющаяся и босая!

Когда по небу ходят молнии,
Родятся женщины красивые,
И возникают песни вольные,
И умирают люди сильные.

Когда по небу ходят возгласы,
Земля наполнена духами,
А мы летим с тобой по воздуху
И грудь на полное дыханье!

Но как торопко ты померкла,
Сирень в блестящем целлофане.
О, эта робкая примерка
Двух губ при первом целованьи!

 

 

БАНЩИК

 

Пропащий,
Рваный.
Пропахший
Ванной.
Эх, банщик Ваня,
Тебе постылы
Угары бани,
Огарки мыла.
Бредешь устало,
Снежок вминая, –
В конце квартала
Стоит пивная,
В пивнушке этой
Гудит веселье,
Как в бане летом
Под воскресенье.
Разгар распива –
Светло и мило,
И пена пива,
Как пена мыла.
В веселом баре
Тепло как в бане.
В жарище пьяной
Ты снова банщик!
Тебе Марьяна
Поллитру тащит.
От той «поллитры»
Ты смотришь косо.
На стол залитый
Ложишься носом.
И видишь четко,
Как в ванне белой
Лучится чье-то
Святое тело.
И пахнет розами
И теплым медом,
И чьи-то слезы
Текут по бедрам.
Стряхнув небрежно
Чужие капли,
Она с одеждой
Идет по кафелю,
А ты с надеждой
Стоишь у двери –
Быть может, женщина
Тебе поверит,
Что не пропащий,
Что ты не рваный,
Что не пропахший
Чугунной ванной.
В платке зеленом
Она выходит –
Зрачком соленым
Тебя обводит
И оставляет
Лишь запах жаркий,
Да русый волос
Своей мочалки.

 

 

ДЕТСКОЕ

 

В комочке Олиных ладош
Конфетина пунцовая.
В саду идёт зеленый дождь,
По лужам пританцовывая.

Шепнула бабушка: «Надень
Рубашку непомятую»...
Весь этот день, весь этот день
Наполнен непонятностью.

Рука у бабушки дрожит,
Текут глаза болящие.
А мама... в комнате лежит
В большущем белом ящике.

Я не могу никак понять,
Из-за чего хождение.
Быть может, это у меня
Сегодня день рождения?

Мы смотрим с Олей за окно.
Там маму вынесли во двор,
Наверно, маме жарко.

Все это было так давно,
Все это было так давно,
Все это было так давно,
Что мне ее не жалко...

 

 

МЕДЛЕННАЯ ПЕСНЯ

 

Корабль уходит в море,
Корабль уходит в море,
Корабль уходит в море
Далеко-далеко.

А море уходит в небо,
А море уходит в небо,
А море уходит в небо
Высоко-высоко.

А небо уходит к звездам,
А небо уходит к звездам,
А небо уходит к звездам
Зеленым и синим.

А звезды уходят в вечность,
А звезды уходят в вечность,
А звезды уходят в вечность
Всечасно, безмерно.

А вечность уходит к людям,
А вечность приходит к людям,
А вечность нисходит к людям
Великим и малым.

А люди уходят в море,
А люди уходят в море,
А люди уходят в море,
А люди уходят...

 

… да, панкратов писал – и такое говно…

харабаров – кроме говна – не писал ничего:

 

Иван Харабаров

 

Я весь из шершавой коры...

ЕЛКА (Лишь качание /маятника...)

ДРУГУ (О юность, о взглядов яркость...)

Только скроется солнце...

Есть что-то тревожное в воздухе...

 

* * *

Я весь из шершавой коры.
Я весь
      из сосновой хвои.
Я пришел
        эту землю укрыть,
уберечь от болезни и хвори.
Я пришел из тайги,
тяжелы и темны мои руки,
мои корни – туги,
мои ветки – упруги.
А в нездешних очах –

слезы
     жгучи и солоны,
на смолистых плечах
дремлют
       черные соболи.
Принесу я весну
лесам этим
          чахлым и редким,
я прохладу верну
этим
    теплым и мутным рекам.
Я плохого не сделаю,
вам не быть
           на меня в обиде.
Я всего лишь
            зеленое дерево,
не рубите меня –
                любите.

 

 

ЕЛКА

 

Лишь качание
            маятника,
да шорох
        за дверью...
Почему
      я не маленький
и в сказки
          не верю?
Здравствуй, елочка,
                   елка,
золотая иголка,
смуглые лапы,
светлые лампы.
Ты зеленая,
           красная,
темная
      синяя –
такая разная
и красивая.
Ты приходишь не часто.
Ты приходишь, чтоб люди
не забыли о счастье,
не разверились в чуде.
Ты немного смешная
и чуточку грустная –
такая большая
и такая
       игрушечная!

 

 

ДРУГУ

 

О юность, о взглядов яркость,
К красоте и свободе любовь!

Ты из края солнца и яблок,
Я из царства кедров и льдов.

Ты оттуда, где дыни и дюны,
Я оттуда, где ветер да снег,
Но в глазах твоих – холод и думы,
А в моих – теплота и смех.

Нас с тобой подружила Россия,
Наши думы сплела и слила –
Помнишь, летом водила, носила
В дождь и зной от села до села?

Против грязи, довольства, покоя –
Наша свежесть и щек наших шелк.
Нам нельзя разлучаться с тобою,
Почему же ты вдруг ушел?

Ты ушел непонятный и милый,
Отчего, я никак не пойму.
О как холодно в этом мире,
Как мне трудно быть одному!

 

 

* * *

Только скроется солнце,
и мы беспокойно уснем –
зажигаются сосны
темно-зеленым огнем.

Зажигаются сосны,
таинственным светом горят,
непонятно и сонно
о чем-то с землей говорят.

И пока не растает
их синий волшебный –
сокровенные тайны
земля доверяет им.

Что их мучит, тревожит
и спать не дает по ночам –
что-то страшное, может,
почудилось их очам?

 

 

* * *

Есть что-то тревожное в воздухе
И в этой июньской полночи.
За криками паровозными
Мне слышатся крики о помощи.

Есть мертвое что-то во взглядах
Деревьев веселых, шумящих.
Весь мир нераскрыт, неразгадан,
Неясности полон щемящей.

Не знает никто, что будет,
Не жди, не ищи ответа,
Все дышит и пахнет бурей,
Но нету ни тучи, ни ветра.

 

ХАРАБАРОВ Иван Митрофанович

Поэт.

1938 дер. Белый Ключ Черемховского р. Иркутской обл. – 1969

Родился в семье охотника. До поступления в 1955 г. в литературный институт работал бетонщиком на строительстве Иркутской ГЭС.
По сообщению Е.Евтушенко в СТР, Юрий Панкратов «был жестоко проработан <в литинституте> за рукописные стихи "Страна Керосиния"... Вместе с ним заодно идеологически выпороли и его друга поэта Ивана Харабарова, написавшего памфлет "Люди ржавые, железные, деревянные мозги". После этой проработки они сломались и попросили у Пастернака, привечавшего их, разрешения предать его, подписав письмо с требованием его высылки. Пастернак милостиво разрешил...»
После окончания литинститута в 1960 г. Харабаров работал редактором в Красноярске, Ярославле и, наконец, в Москве в издательстве "Советский писатель".
Несколько сборников стихов вышли в Сибири и в Москве.

 

Публикации

Синтаксис, № 1, декабрь 1959 (Грани, № 58 (1965), с.123-126). 5 стихотворений.

Феникс (Грани, № 52 (1962), с.171-174). 5 стихотворений.

*

Второе рождение: Книга стихотворений. – М.: Советская Россия, 1988. Сборник шести рано умерших поэтов. Сост. и автор предисл. В.А.Еремин. С.333-406.

 

Комментарии

Я весь из шершавой коры...
В сборнике Второе рождение на с.338 с небольшими изменениями.

ЕЛКА (Лишь качание /маятника...)

ДРУГУ (О юность, о взглядов яркость...)
В сборнике Второе рождение на с.394-395 двухчастное стихотворение с тем же названием; 1 часть – наше стихотворение без стр.5-8 и 17-20 и с другими отличиями.

Только скроется солнце...

Есть что-то тревожное в воздухе...

 

http://www.rvb.ru/np/publication/05supp/syntaxis/1/harabarov.htm

 

… вот и все немногие страницы – о двух ярчайших (на 50-е) поэтах

 

 

емеля от ахметьева (26 декабря 2005):

 

цитату из евтуха уберу наверно, комменты писать надо разбираться а некогда

евтуха скоро добавлю :)

Панкратов
  Харабаров  авторы не мои  не успеваю

правда считаете что от моей работы больше вреда чем пользы?

 

– – -

 

правда, ваня, правда

увы

 

непроверенная корректно-академическая информация "опубликованного" – приносит боле вреда нежели пользы

и особливо – во всей нашей ВТОРОЙ половине – зацензуренной, лживой, односторонней

 

если правозащитники ещё и добираются до архивов охранки –

то поэты пьют и молчат

 

о "голубом бутоне" многорекомом – 8 лет искал-терял цитату из немцова, фантаста

чудом нашёл

 

теперь искать завалившуюся книжку вистунова, "приглашение в западню" – о ю.вознесенской, довлатове, мне, гене трифонове, е.б.гуткиной ("дело филонова" – по письмам и документам, изъятым при обысках

вистунов попрежнему в редакции "невы", с либералом сашей-соломоном лурье за соседним столом

полковник кошелев-коршунов, спец по лит.диссиде – депутат (материалов собрано – на роман)

 

а печатать по принципу "что есть" (как собачка отметиться), ВНЕ контекста (вне связей-бульона), как делаете вы "бесстрастно" –

это дезинформация, не боле

 

вчера собрал всё имевшееся в сети о панкратове-харабарове (и заодно выскочил ИВАН ЩЕГОЛИХИН, в "просторе-2003", где и помимо много чего...)

но ЛУЧШИХ текстов двух поэтов – не было и нет (кроме у меня в голове)

а харабарова я помню только 4 строчки...

шлю вам, для сведения

 

это они двое (и бэлка) были ЛЮБИМЫМИ учениками БЛ, евтух рядом даже не числился

но – вылез

и открыл пасть...

а вы ему – дали трибуну (вместо – по морде)

 

и тако творится гиштория литературы

на 2005 год

 

орлов молчит и всё шлёт мне набор и обложку

жду

 

ваш ККК-Махно

 

пысы: ПЕРВОПРОХОДЦЫ панкратов и харабаров – авторы действительно "не ваши" – МОИ (том 1)

вам не до поэтов – библиографийку бы (НЕсуществующую) собрать – от которой проку – лишь горечь...

 

ФЕЛЬЕТОНЫ на нас (по глупости и надеясь на американские библиотеки) – не собраны мною и по сю

выскакивает – лишь дежурное "о лауреате"

 

немцов – отосиарен (какой-то сволочью), "голубого бутона" (текстов) – нет нигде

"всё поровну, всё справедливо"

и вы – на ту же чашечку весов – подкидываете, бесстрастно и "беспристрастно"

в помощь евтухам и немцовым-вистуновым

 

ваш ККК-Махно

 

(закончено 27 декабря 2005, поутру; 31 декабря 2005)

  

 

на первую страницу 

к антологии

<noscript><!--