на первую страницу 

к антологии

 

ПОСЛАНИЯ НА
/тексты 1988-89/  
продолжение, см. 

 
 
ЖЕНА МОРЯКА
 
                                [посвящение снимается]
 
я вернусь к тебе, из всех путешествий вернусь
что меня гонит из дому – в холод и мразь, и гнусь?
ЧЕРВИ КИШАТ В КИШЕЧНИКЕ, ДУШУ ТЕРЗАЕТ ГНУС
я вернусь к тебе, из всех передряг,
изо всей этой дряни вернусь
 
я вернусь, потому что солёный бриз
не заменит мне слёз твоих брызг
ты брезгливо мне говоришь: уплывай, не вернись
я вернусь, потому что израненный в битвах корвет
в гавань приходит, где есть кому о потерях скорбеть
 
я вернусь, даже если пасть
захлестнёт петлёю мне снасть
я вернусь, чтоб на камни мола молча упасть
я вернусь, не изверясь – звериной змеиной тропой
избежав, но изведав – локаторов, мин и торпед
 
я вернусь – иссечённый, измученный,
пьяный, глумливый, глухой
чтоб увидеть там, позади, над домом дым голубой
я вернусь – ты не жди, потому что закроют дожди
то, что там, далеко, и тем более, там, позади
 
к возвращению дерево дуб, я прошу, посади
пощадят меня, может быть, волны и бог посейдон
так уходят в моря, постоянная радость моя
потому что на траверсе вновь замигает маяк
 
я молю – пощади, посердись,
когда я вновь до дому вернусь
смоют ветры и волны попутные горе и горечь, и грусть
я вернусь, я ворвусь,
провонявший (и вшивый) не ворванью – в рёв
я вернусь, как на место покражи удачливый вор
 
ты не жди, жадный ветер наполнит мои паруса
полосою прибоя которую “но пасаран”
плюс на минус дают в сочетании выпуклый ноль
я вернусь, а блужданья и странствия будут со мной
 
потому что покой – только буква в славянском шрифте
потому что потом я подумаю лишь о тебе
я вернусь, привезя в организме гангрену и грусть
я вернусь, потому что я знаю, куда я вернусь
 
и поют мои ветры направо налево, маня и губя
я вернусь и к порогу приникнет иссохшая в жажде губа
всё земное зелёное веткой надежды любви
я вернусь, я вернусь, ты напрасно меня не зови
 
позабыв абордажные крючья и клочья изодранных тел
я вернусь в эту гавань, куда я прийти не хотел
только звёзды холодным дождём освещают мне путь
я вернусь, я вернусь, посадить только дуб не забудь
 
из которого сделают мне домовину и выгнутый крест
я вернусь – что ж ты смотришь с тоскою окрест
такова в океане страстей беспечальная жизнь моряка
где подушка души от бессонниц и слёз вся мокра
 
пожелай не вернуться – об этом лишь только молю
не увидеть над домом бесстрастную старость мою
я плыву, я тону, я агонию смеха тяну
я по горло в говне, не гони, умоляю, волну
 
я вернусь
. . .
 
/за четверть часа до полуночи
14 марта 1990/
 
 
 
МНОГИЕ ЗАЧИНЫ МОЕЙ Н.М.
 
С посвищением Н.М./едведевой/
 
и в зад суёт ей автомат
один солдат, второй солдат
и так до рвоты –

... пол-роты
 
 

УРОК ФРАНЦУЗСКОГО
 

le ссу
le блядь
 

/1987/
 
 
наталье ведьмедевой,
со сочувствием
 
я лежала вольно
с попой приподнятой
поначалу больно
а потом приятно
 
 

Н.М.
 
Я была в комбинезоне
И в разрезе рдели груди
И по эрогенной зоне
Он меня пытался гладить
 
 

Н. М.
 
У моей малютки губки
Расположенные в попке
Выражают род улыбки
Ножкой дрыгая в галопке
 
/1987/
 

* остальныя (и многия!) тексты к Н.М. – см. в Ант., том 2Б (где Тат оказался засунутым меж ног Медведевой, стараниями издателя и китайца-печатника); а также в мини-издании “Три!”(см.)
 

 
 
/очеретянскому/
 

РИФМЫ
 
тому же о-му
 
темно
гавно*
давно
 
24 сент 89
 
* (вариант милославского: ....гаМно’)
 
 
/попушкину/
 
СТРАСТИ ПО ПУШКИНУ
ИЛИ СТРАДАНИЯ СЕРАФИМА
САРСКОСЕЛЬСКАГО
 
“и шерстокрылый серафим
на перепутье мне явился”
 
... но серафим недолго злился,
быв частью сарой, часть е.фим
ефимком плавал фимиам
пернатого в обличье сфинкса
 
“нахим!” кричал монах, “нахим!”
ему в ответ гремело: “хаим!”
мы зачастую втуне хаем
в туники облачённый рим
 
заоблачныя выси выся
пересчитав волосья васи
в штанах ея капусту квася
к сему принадлежащу косвенно
 
стояло в горле горе костью
худог талдычил вяло кистью
хамец для хама в бочке киснул
и за пупец его куснул
 
страна не знающая гоя
ползла к закату тихо воя
один стоял на поле воин
и был он гой еси
 
и говорила ему хая
платком и молотком махая
как дам по морде мордехая
ходи и полыхай
 
моё чело полынью пухло
а лоно по полбанке сохло
а семя втуне в яйцах тухло
зелёной охрой ох не тихло
 
и тикало яйцо
кулибина – играли в бабу
сажали на кол куру рябу
прослыть неладно куроёбом
бим-бомом быв ебом
 
звенела русь колоколами
яйцо снёс гусь в волоколамске
пел петухом баран на невке
в санях сидели бабы, девки
 
их мерин нёс стопой упругой
звенели удила, подпруги
ушкуйники садились в струги
пастух козу стерёг
 
но хая начиналась с гоя
а марья начинясь лузгою
корила свёкра с перепою
и перепел не пел
 
“не па, не па” – сказал тургенев
и тигры в камышах тургая
сидели рыбою рыгая
казак* нажал рычаг             (* казах? 1999)
 
взметнулись атомные бомбы
из зуба вылетели пломбы
балда в обед отведал полбы
и младни распирали колбы
 
и над чернобылем взошёл
двуглавый (прах ему) хохол
 
и долго голда хохотал
 
/28 апреля 1989/
 
 
 
Неопубликованная

КНИГА “ПОЛИфаиНА”
(чермная лирика, продолжение;
начало см. ниже)
 
ОДЕССЫ ГОРЬКАЯ ЗАКУСКА
 
“затем Иаков охмурял Рахиль
что тело её пахло как ваниль
сосцы алели словно кошениль...”
 
(Изъ Я)
 
“Библейская Иезавель
чей обольстителен пупок
она была такой бабель
что разом взвод на ней полёг”
 
(Изъ Он же)
 
1.
 
каково 8 месяцев пити и пити
на что дама мечты моей скажет: pity
исихастом в двойном пупу колупати
потребляя питу
купно купаты
 
было с чёрной дамой (ВДОВОЙ) поето
в ресторанах и вне помимо попито
такова не иначе судьба поэта
что испила любовь воды из копыта
 
Его рогатого серного чёрного
испивши рыгала пламенем хлада
чёрная дама полюбила чорта
рая с милым не надо
потребно ада
 
поэт себя вёл не в пример целомудренно
обрушивал БАШНИ на лысин пашни
осталось в памяти рук целование
целина неподнятая
любовь упавшая
 
2.
 
в серебре хладном зелёная кундалини
чёрной меккой (КААБОЙ) на что там капать
далека полина как степь кулундинская
от немногого пламени осталась копоть
 
но копать и рыть в колодце иссохшем памяти
как не удалось цветка её любви помяти
валяные пимы летописца пимена
письмена многия в мышином помлте
 
и поэт поэтому зделался циником
(медником по совместительству) мыслит цитатником
не довелось отведать цимеса
ни даже тохеса остатнего
 
не довелось увидеть белого
лишь глазом чёрных влас касание
и обожания несмелого
едва хватило на послание
 
не то чтобы сосцев кусание
ни даже уст её –
как устрица
поэт замкнулся в созерцании
она же бабочкой капустницей
 
порхала махаоном бархатным
сплошной являясь бутафорией
и оставалось стать брахманом
поэт же предпочёл буффоном
 
3.
 
если не ржать над собой жеребцу гиппокрены подобно
рыжей кобылой ксантиппой сократу на темя цикутой тортугой
если писать о штанинах с кровавым подбоем
(КАНТОМ по новому) к канту склоняясь с натугой
 
нет не охотником кречетом соколом ястребом-тетеревятником
зайцем напротив бекасом барашком закланья
дама мечты пролетает чёрная в небе стервятником
зоб наполняя за клювом (не слышно) за клёкотом
 
чёрная молния в небе сереющем мыслей и масляной похоти
серным зигзагом в мозгу но невидима глазу
имени милого звуки осыплются перхотью
не произнесённые голосом
 
4.
 
на старую закваску свежею дрожжой
и потому я кисну и потому я ржу
рожаю не поэмы – ржавый утиль
проще было б сразу уйти в итиль
 
чапаевым и петькой ног не помыв
трудно быть поэтом и не иметь, пойми
трубы не затрубят и трупы не всплывут
тулово любови лишь я вспомяну
 
воспалённой памятью – календулой промыв
нет не кундалини – кару поимев
карма поэта мечтать о сосцах
вместо каковых карамельку сосать
 
с похмелья вместо закуси одесский фармазон
поэтому спокоен он почти как фараон
мумия не сделает ни звука ни зла
уши маринованные мёртвого осла
 
пахнет поэт наподобие козла
но и от козловского татьяна ушла
я ничуть не лучше и об тех же ушах
любовь не горчица
она мадамъ кисла
 
вспорхнула подрочила
пришла и ушла
 
в тысяча девятьсот восемьдесят который раз
 
/June 28, 1987/
 
 


О ПОЛИНЕ О НУЛЕ
О ЛЮБВИ О ПОДВАЛЕ
ПОЭМА О
 
1.
 
полина
О
полина
А
 
болит живот
болит нога
 
растут рога
растёт живот
 
полина
ГА
полина
ВОТ
 
поляна снов
полина явь
полётом сов
она полна
 
неясыть сыч
к полине ключ
усы усы
люблю люблю
 
полина пол
имав иной
но не со мной
... но не со мной
 
неясыть мню
имеет клюв
маню маню
люблю люблю
 
и на клею
ея ю-ю
ея клюю
ея люблю
 
полина клыч
калёный меч
в качестве количества
её нельзя иметь
 
2.
 
полуполина полулала
бледней опала алее лала
и злее зои тошней танюши
и нюхнут розы и пухнут уши
 
путём полины питьём полбанки
суёт пилюлю взамен поблажки
 
... тут меня обезьян очеретянский
сбил с панталыку
поэтому продолжаю
с выдоха
и выклика:
 


полина ах
любовь в штанах

(цитата из “олеандров в ливадии”)
оледенело
милое тело
о лёд
о небо
о нёбо
(оба)
о балдахин китай-си-ко-го богдыхана
о боговдохновенна
и благоуханна
о манна
о сладкая анна
о полька полина и панна
о возлюбленна и коханна
о жаждама и желанна
 
о – по тебе палимый – воспою и взвою –
 
ОСАННА
 
о сладчайшая
горчайшая
горячая и прохладная
о огорчающая
и погружающая в отчаяние
о отличимая
от личины (лица)
о плод ли-чи
(любимый мною в китай-си-ких ресторанчиках)*
о растворяющаяся в нежности любви моей
о растерявшаяся
о нераскрывшаяся
бутоном цветка забвения
вечного лотоса
о личико скрываемое в чёрных как смоль волосах
о легчайшая
о гейша чай чашка зелёного оного в чайном домике
сквозь бумажную перегородку просвечивающая гибкая тень
тонкой кистью
тушью китайской
изображаю
иероглиф любви
 
ЛЮ
 
о отчаяние в ночи лимонно-жёлтой луны
о лиловатые сны
о чернёное серебро матово-бледной маски лица
о чёрная скорлупа неизвестной птицы яйца
 
о
 
о иероглиф любви
оканчивающийся русским но не аглицким
 
ЛЮ
 
о Ю-Ю
 
о как безнадежно как горько как сладостно больно
 
ЛЮБЛЮ
 
о полина
 
чёрный китайский иероглиф
вонзаемый в сердце
изогнутый
 
клюв
 
3.
 
о озирис изида анубис премудрый тот
и прочие боги
о изогнутые в неподвижности движения ноги
о из головы растущие (цветущие) семенем брошенным роги
о сброшенные к подножию трона окаймлённые
(как у булгакова) тоги
 
о как страдаю я не страдая
о   боги   боги
 
о слагаемые из о-образных нулей многознаковые со знаком
минус
итоги
 
о извивающиеся на голове медузы как змеи речные миноги
 
о окоченевшей любви сладчайшие каталоги
 
о непроизносимое в слове “полина” округлое О нулевое
 
о ощущение из ничего болевое
 
4.
 
о открытый индусами знак ничего
 
это то что у нас
 
о любовь моя
 
О
 
 
/22-23 сентября 1987/
 

(* см. также другое определение “ли-чи” по д-ру Мантегацца, в романе “Хотэль цум Тюркен”)
 
Впрочем, поскольку нигде не увидите, привожу:
 
Прим. к “ли-чи”:
li’tchi’  (le’che’; Chin. le’dzu’),n. [Chin.(Pek.) li’-chih’.]
1. The fruit of sapindaceous tree (Litchi chinensis).
The fruit is oval, the outer covering hard and scaly, and the seed small and hard. The flesh, surrounding the seed when dried is firm, sweetish, and black, constituting the edible part of the so called litchi nuts of commerce.
2. The tree bearing this fruit.
(WEBSTER Collegiate Dictionary, G.&C. Merriam Co. Publishers, Springfield, Mass., U.S.A., 1948)
 
“I find the following written record of the priests of the kingdom of Tchin-la: “Deinde virginetalem aufert digito, quo et frontem subinde rubra macula notat, maculam accipit et mater puellae. Hoc est quod volcant Li-chi.” (“Then he takes away her virginity with his finger, and makes a red mark therewith upon the forehead, and this mark the girl’s mother also receives. This is what they call Li-chi.”)”
(The Sexual Relations of Mankind by Paolo Mantegazza, Eugenics Publishing Co., New York, 1935, p. 308).

[The book was kindly trusted to the author by Mr. Oleg Sohanevich].
 

 

 

 

ПУЗО ПОЛОЕ МУЗЫ
ПОЛИГИМНИИ, ЕЯ ВАГИНА
И ГИМАТИЙ

 
                            п.г.
 
А из Лидии лезли мидии
Улитою ползла Ульяна-Лидия
И удивительно
Как полая Полина
Являлась с тыла пылеуловителем
 
Полная прострация
Идёт реставрация
Яиц
Фаберже
Она его целует в “Ж”
А он её лобзает в “М”
– мммм...
 
Половинка полуботинка
Блондинка
Лобзает алчно мизинец
Танцует польку
Блядинка
На её лядвеях помёт фазана
Изыди, Сюзанна!
 
Мизантропом
Мизагином
Аполлоном
Мусагетом
– мммм ... У суки этой
Кокетства
 
На пятак
Итак:
 
Пользуюсь случаем
Облыжно охаять
Лоно оной с личиной
И Окая Оъхая
 
Неверная – о, неверная она
 
Ах, имя зри начальными на-
 
писанное буковками прописными
и ныне и присно
 
приснилась она,
кончающаяся – о! – не на “НА”
но нет – и не начинающаяся на “ню”
персонажка романа Камю
 
камлать, камлать
и раковины мидии
(выеденные)
в раскрытое лоно класть
 
на лядвеи-перси Полины-Лидии
 
АДЬЕ, Адель!
 
Пудель Нонки – фасс!
 
Полина, псс ...
 
пустопустопустопустопусто
 
биде
писсуар
 
О МУЗА ПОЛИГИМНИЯ
 
Уа-у-
а-минь ...
 
/тринадцатаго октября тысяча
восемьсот восемьдесят седьмаго года
Н И Г Д Е /
 
 


НАБЛЮДЕНИЯ И СОФИЗМЫ
по поводу полнолуния
в заднепроходном
отверстии
 
                                   татьяне
 
шапире в жопу запихаем шапирограф
рачко.м-ефимова
полония подсунем
полине в полнолуние в постель
пистоль приставим к танькиному входу
в  < . . . . . >
лахудру выдру
вы < . . . . >
в  < . . . . >
писташки фижмы ляжки и роброны
о-дэ-колон кулон
за декольте
бобром на брайтоне
бобруйск и сиракузы
на ей рейтузы
тужится рейтар
регочет пани
паника на бирже
барышников танцует па-де-катр
(па-де-катетр)
расправляя фижмы
скрипя взбирается на кафедру
иосип
и лифшиц-лосев
на осях осев
мечтает дима – мню я – об отсосе
сидит р.левин (в холиоке)
сильно окосев
два кофмана упорно делят кофту
кяфиры пьют кефир
струит зефир
пиита армалинский
но пахнет чем-то
(вроде бы, мочой)
сидит орлом
вперяя зрак орлиный
и выглядит коротеньким
драчом
 
сбирает поляк яблаки и шышки
висят на брайтоне 6-ом
как на шесте
проетые татьянины штанишки
и длинный червь
в её копается
гнезде
 
/21 октября 1987/
 


 
ОПОЛЗНОВЕНИЕ*
ПО ПОЛИНЕ
 
                  /памяти ануса Иваска/
 
горька, полынна
любовь к полинам
 
пеленою пеленаю
полуною полулаю
 
пел
пил
пол
пал
 
полно полипов
полон по лону
пчелой под липой
печально ною
 
полоний польку
плясал с поклоном
писах поскольку
пою поклёпом
 
пыл
пал
пли
– плюнь
 
полуовином
и полуовном
пою полину
полувлюблённо
 
пел
пел
пел
пел
 
пил
пил
пил
пил
 
пол
пол
пол
пыль...
 
пли?
плю...
 
спишь?
сплю.
 
/20 апреля 1989
 в полночь/
 
* Компуторная очепятка (было: “поползновение”, буква съелась – 22 окт 1999)
* * См. “пили-пили-пили” проф. Ю.Иваска,
  педерастического патрона Д.Б.
  (Ант., том 2А, “Заумник Иваск”).
 

 

 
 
 

ЗАКЛЯТИЕ ЗЕЛЁНОЙ МАМБЫ
КОТОРУЮ НЕ НАРИСОВАЛ БЫ
НИ ОДИН КРАМСКОЙ
 
как призрак танцующий самбу
лишь челюсть с клыками видна
полина зелёная мамба
качается в тёмных ветвях
 
полина прикинется пальмой
черна она телом стройна
полина оранжевой нельмой
мелькнёт в водопада струях
 
пустынна пустыня заира
где чёрный царил каннибал
полина доила зоила
а он её стан колебал
 
козёл именуемый овном
(так польку любил алеут)
а сверху “задумчивы говны
по воздуху тихо плывут”
 
– цитатой из эрля (неточной)
но в голос её ты пропой
полина водою проточной
манила на водопой
 
полина пыльцою цветочной
бесполых сзываючи пчёл
была гиппокрены источник
и я эту книгу прочёл
 
душа анакондой пиитов
питоном питая их плоть
полина была поразит(ельна)
и да поразит их господь
 
в пустынях и джунглях нью-йорка
являя и лик свой и зад
сожгла как шопена майорка
как дама чьё имя жорж занд
 
змея но изгибами тела
сирену являла смеясь
полина поэму хотела
всем телом виясь и светясь
 
гадюкой рогатой шипела
и ядом на ярды плюясь
она чешуёю шуршала
активно при этом плодясь
 
из длинного острова телом
петлёй захлестнувши нью-йорк
полина поэта хотела
а он был покорлив как шёлк
 
на ложе поглаживал пузо
в японском своём кимоно
читаючи марио пуццо
под взглядом ея каменел
 
полина являлась камеей
каменой, и каменный гость
пред нею склонялся немея
и брал её лядвеи в горсть
 
червём именуемым лярвой
он вяло но в бабочку рос
полина же мнилась пуляркой
и пел ему* песенки хвост      (* а потом – ей. Прим. от 1996-99)
 
она на хвосте танцевала
и слышен был струн его вой
её лиловатое жало
кусало за гланды его
 
власа что черны словно нигер
и тело белее лилей
поэт полосатый как тигр
всё жаждал коснуться ланит
 
но злые хариты хранили
сирены сиреневу цель     (щель?)
что сциллы страшней и харибды
... с тромбоном стоял над ней лель
 
и пели нагие наяды
острог остужал его пыл
плевалась она в его ядом
а он целовал пред ней пыль*
 
* вариант: ея тыл
 
и против течения плыл...
... в ус(т)ах его горкла полынь
 
 
/20 апреля 1989/
 
 

 

ПОСЛАНИЕ НА ...
 
                                   п....е
 
жалко что я не змея
руки целуя твоя
прав тетерятников прав
кляв твой паучий нрав
 
прав и китаец и-пын
в дупу шапирой ибом
эндокринолог любим
лысым и сморщенным лбом
 
рану себе не мастырь
рано тебе в монастырь
разве где ю.кучуков
мнёт дьяволиц кочергой
 
ты буфера бутафорь
шапиро воняет как хорь
сладок и липок язык
лижущий ваши низы
 
ладно одессу сосать
гладить ея по сосцам
думал что сука сюзанна
глядь и почище есть тля
 
то-то татьяны тела
заняли весь туалет
и между ног притулясь
делает гнида минет
 
лысиной лысиной – в –
от наслаждения взвыв
эндокринолог гормон
вводит туда как гурман
 
яйца дрожат фаберже
марья на рю де фобурж
не отвечает уже
пьёт франсуа фрамбуа
 
я же не пью ничего
и в тишине ночной
мню обернуться змеёй
руку целуя её
 
ядом тамарину челюсть
мажу кусить ея целясь
с апреля в ея плюя
коплю и зрею свой яд
 
ах! ненавидя любя
вас а также тебя
 
/30 ноября 1988/
 
 


ПРИУГОТОВЛЕНИЕ жАРКОГА
ИЗъ НЕКОТОРАЙ жЕНЩИНЫ
25 ийюуля 87
 
               Съ посвящением Ыгорю К.
 

                          подыхаю от жары
                          наподобье кенгуры
 
сефард сефардке
забил сифон
се носят фраки
гремит сион
 
се зраком орлим
узрел галлух               (см. у А.Х.В.)
крадутся олим
уйдя в галут
 
се полевело
мапам напалм
шолом севела
адьё мадамъ
 
се спикать foreign
концом чалмы
издаст ли “форум”
мои псалмы               (прим.: издал!)
 
и зри: кохает
арапских чад
меир кахане
топя их в озере чад
 
муар кадаффи
минхер ясир
грядет кадавром
в сей сирый мир
 
кадет сен-сира
сам сен-симон
в защиту мира
палач самсон
 
и се окончив
недетский труд
меир кахане с мэром кочем
играют в блядский хоровод
 
* * *
 
ливия боливия
иран ирак ливан
сарочка болтливая
и хаим бонвиван
 
девочка сопливая
дырочка очко
чей-то соплеменник
учёный в очках
 
вдарим по горбатым
могилою киркой
плечом к плечу с горбачёвым
нам шагается легко
 
трусы перестирала
ложится* да ёжится       (* лажается?)
даёшь перестройку
и гласность даёшь
 
темпы ускорим
на полную спид
и только в кускове
царевна спит
 
совсем растерялась
зовут её идой
над ней реставрация
полным ходом идёт
 
идёт перестройка
этажей на этажи
и только палестинцам
АЛЛАХъ ведает где жить
 
* * *
 
почитаем индусские веды
почитаем варяжские саги
поменяем адидас на кеды
в красный цвет перекрасим всё саго
 
... чтоб у ней нога икра
не болела-нарывала
чтобы красная икра
в каждом доме созревала
 
чтобы шахер-махер гой
научился делать лихо
чтоб кричала игого
баба облепиха
 
чтобы штопать не чулки
у наследницы костаки
а в другой конец чалмы
завернуть свои чувяки
 
... и засаленный талес надев
совершить непременный намаз
и красным саго кусок булки намазав
оглянуться на иудею
 
* * *
 
мусульманин в рот не берёт свинины
а полина в рот не берёт конины
ибо ей как истой стервятинке
хочется рябчиков и тетеревятинки
 
гум не кушает устриц очеретянский жрёт что попало
и слюна у меня отделяется прямо по павлову
когда думаю о фаршированном сельдереем метровом полипусе
хочется поканнибальствовать погурманствовать и попапуасить
 
из кошерного мяса с кошерной же крупной солью
получается не бульон а сказка (добавим) с фасолью
лучше всего похлёбочка а ля крузо с козлятиной
и молоко с кобылятиной
 
мечтаю приготовить на ужин мадамъ Пол(ов)ину
уксусом со хреном и с горчицой политу
вымя в сметане а лядвеи (предварительно отбив) на жаркое
а ты читатель предпочитаешь место какое
 
уделю и тебе кусок а то и иной оной
каковую в воплощении предыдущем звали татьяной
обильно политое оливковым маслом лоно
и левая грудь в томате  (предварительно татуированная)
 
полина татьяна фаина
конина овчина свинина
на жарких угольях томима
и бутылочка оной помимо
 
и всё это посвящается в целом
вайлю-и-гениталису со сотрапезники
а также невесте барабанщика кофмана
КОТОРУю Я ТОжЕ СъЕМ
 
.....................
 
/а писано 25 иуля 1987
 в бенгсонхерсте сисилианском нью-йорка/
         
 
 
РАЗДЕЛ “РАЗНОЕ”
(записки 1988/89. моё, совместное и не моё)
 
 
Я СКАЗАЛ
(латино-азийское хокку)
 
DIXI
НЕ ЕДУ
В ТИКСИ
 
/17 апреля 1989/
 
  Стих. от 20 ноя 1990
 
А  ножки
Аннушки ...!
 
(Совместное с А.Шапиро)
 
 

 
ФИЛОСОФ И ПИВО,
НЕ СЧИТАЯ ДОРЫ ШТУРМАН И РЫБЦА
 
                                              наклеушеву
 
я послал философа за пивом
рыбу чтоб очистить дабы чтоб
 
но имел философ медный лоб
рыбу повыбрасывал в крапиву
 
я стоял и очень писал криво
вспоминая бабу добу шторх
 
чтобы не помянуть дору чтоб
и антона не железный лоб
 
пиво пил и думал я красиво
мне во сне приснился мендель штымп
 
я лежал заштопывая лоб
 
штоб
не думать штоб
 
/1 июля 1989,
 по глухой пьяни/
 
 
торчок на её пучок
(computor graphic poem)
 
 
о ты которая сидела в ниша
о ты которая была аиша
 
 
... за ними шла аиша со спущенными штанами
(из хаггарда)
 
 

 


СПАРТАК ПО ИМЕНИ КЁРК ДУГЛАС
(голливудское кино)
 
взбунтовалися рабы
из-за проданной бабы
 
и Спартак что было сил
за ногу его кусил
 
он был – и зрел я то воочию –
влюблен в столовскую рабочую
 
/26 марта 1989/
 
 
он умер не сразу
он умер потом
(брайтон-бич, услышанное мышью 15 июня 97)
 
 
“когда раскрылся бледный пах родной природы”
(и.м.)
 
“и нужно их заламинировать”
 
“кофе варится в торочках”
 
 

 

ФОНТЫ
 
жопа 2,1 с длинношеей ручкой
и какой-то чёрной штучкой
жопа 2,2 с длинной чёрной
штучкой и какой-то железной
длинношеей ручкой
жопа 2,3 с короткой ручкой в форме “ш” и её шеей
жопа 2,4 с изрядной штучкой и её тётей
жопа 2,5 с круглой внучкой идиоткой шваброй и её тётей
жопа 2,6 с некой шипучкой
 
Конецъ фонтамъ
 
/1988?/
 
 

 

ХОККУ
 
вот и кончилось наше лето
ещё не начавшись
облака улетают к югу
 
/9 июля 1990/
 
 

 

ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЕ СТИХИ
 
лежит! гниёт! воняет! и орёт!
 
(мышь, во сне, от 22 июля 1989; записано составителем)
 
 

 

СТИХОТВОРЕНИЕ
ИМЕНИ
КОМАГОРА

 
бюль-бюль
ОГЛЫ
 
/около 24 октября
1988/
 
 

 

ИЗ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКАГО
 
и померла Кассиопея
сипя, краснея и синея
Хер отрастивши до колЕс
стоял Хераклом Херкулес
 
/октябрь 1988/
 
 
спросил мя Иегуда:
– неушто тебе худо?
спросил мя Иегова:
– пошто тебе хуёво?
 
 
беророзка закачалась
осыпая лепестки
(с.снегов)
 
 


ОБЛОЖКА
(текст)
 
обложка
 
облыжка
 
О, блошка
 
Об ляжку
 
А.Б.Лишка
 
оплошка
 
Об ложку
 
О плешь куй
 
О плошку
 
О, бля... шку..
 
А.Б. – ложь “КА”
 
апло(мб) шка(п)
 
ОБЛО  Ж.К.А.
 
ОБЛОЖКА
 
/1988/
 
 

 


ВЫМЯ ВЕНГРИИ
И ГУННЫ ХУНГАРИ
 
                            л.г-у
 
её поёбанное пузо
внутре похоже на арбузо
и семя семячками чёрными
в ёй бултыхалось над печонкаю
 
мать яркаю была девчёнкаю
мадьяркаю была дощечкаю
у ёй была пизда да щёчки
и очень белыя носочки
 
и вот, я набираю КАКИ
а перед тем, конечно, СИСИ
мадьярки розовые писи
и тихий кашель
 
да, сиси в бледно-синей выси
она косит поглядкой рысьей
за ней лежит погадкой пёсьей
весь брайтон лоном тёти песи
 
лукавы луковки какавы
плоды опунции агавы
её поивши соками гуавы
на гуано наткнёшься гавиала
 
и вострубила труба Гавриила
где ты мой милый, где ты Гаврила?
с хохотом диким она говорила
слёзы фонтаном – и в фанты играла
 
горние выси и борзые песи
снятся мадьярки прозрачныя писи
и гиероглифы именем “СИСИ”
“каки” нафтульева хартии феса
 
вымя с небес наползает отвесно
 
ЗРИМО ТЕЛЕСНО
 
/25-26 октября 1987
ПОДВАЛъ/
 

* “каки” и “сиси” – мои шрифты в программе MLS (Multi-Lingual Scholar by Carl Forsander), где в первой колонке стояла латыница, во второй – ивриты, третью и четвёртую занимали греческий и кириллица; арапский – был на последнем месте (по значимости); пришлось перенести родной славянский на второе, из иврита же, font scholar’ом – сделал “еврейскую кириллицу” (см. “пулемётные лепты / сефардская невеста”, питерский репринт года 1996-го), и многия шрифты (“высоцкий”, “махно”, “бурлюк”), невоспроизводимые в системе Windows 3.11, Windows-95, Windows-98 и далее.


 
 
СТИХИ, НАПИСАННЫЯ НА
“воляпюке”
 
вуаля, воля
дуаля – дуля
вопия холин
джамайка дуду
 
трахнул бах диди
бахнул пах: сиди
пахнул – вах! – айги
пух пахан тайги (н)ъ
 
романэ чаю
вахинэ вайшью
чичисбея моча
вай, хороша
 
ой буй яй манго
трепет трепанга
хвост мангусты
запах мака                    (и ануса макака?)
три листика макао
 
шмен де фер* пёрнул     (дер пферд?)

одессит передёрнул
дева снятая на порно
б(з)дит упорно
 
на эспри цаплю
отдавить цыцки
карашо цимес
сосать соплю
 
вай горшком в рай
жми пешком в траки      
(см. у ю.милославского)
но в трусах раки
вай вай вай    баю-бай
 
тулумбасы и балбесы
и турусы в торока
мокрый белкин блудит лесом
зад щекочет таракан
 
тик в потёмках азнавура
на шурпе закис шурпин
ходит бродит баба дура
у цюруп
 
карацюпа ищет юпа
тигр акбар пошёл в набор
а в амбаре преет дупа
харашо
о позор
 
и на том кончаю чая
что не чика пика в масть
а мастикою качая
в пропасть пасть
 
утерявши речи часть  
  (см. нобеля)
 

/4 ноября 1987
 ПОДВАЛЪ/
 
 

 

ПЯТИКОНЕЧНАЯ ... ЗВЕЗДА
 
                          натурщице пикассо и м.арм.-у

 
я сплету тебе венок
веник положу меж ног
мухой пожужжу – воно
пахнет сладко как вино
 
не селёдкой и не сёмгой
не серёгой и не сёмкой
пахнет самкой пахнет симкой
сумкой кенгуру сиамкой
 
пахнет сайкой пахнет слойкой
ты пирог её кусай-ка
пахнет зинкой пахнет зойкой
павкою не пахнет сукой
 
пахнет розой и мимозой
марципанами глюкозой
и пирожными безе
пахнет музыкой бизе
 
пахнет у жаклин биссет
пахнет просто у жоржетты
ярки пота бисера
и не вытерта горжетка
 
я не нюхаю: давно-с
проку мало в сём вареньи
провалился оный нос
от цветов плодов венеры
 

/12 пареля 1989/
 
 
перепрели перепела

коих нам не вкусить дано
и мычит косули седло
и молчит томима она
 

/1988?/
 
 
всё прости меня проще
всё и проще и чище
как в берёзовой роще
из коей торчат сучища
 
всё прозрачней и проще
примитивней и чище
как в берёзовой роще
левитана сучища
 
популярно попроще
соком белым сочащимся
сучья рубят из рощи
сукотни соучастники
 

/1989?/
 
 

 

ЭПИТАФИЯ НА ШУБУ
 
шуба воняла хорьком и скунсом
шуба на 89-й скисла
дарена с братца плеча
в пятьдесят седьмом...
когда шубу я эту носить начал
пахла порохом и свинцом
нет не волчья – карельской лайки
 
... и тако, начав рассказывать без утайки
про прогнивший гардероб путём потопа в подвале
отложил сие писание подале
поелику стало не до шуб
а и вспомнив осьмь лет едва дышу
как явилась пятнадцатилетняя кровосмешенка
и ея душонка
... писано было где-то в начале лета 89-аго
 
залежалось
 
а и ладно...
 

/25 октября 1997/
 
 
пришла аглая
крича: “гола я!”
любви алкая
– она такая
 
 
катюша вадре
на изле* падре          (* см.
isle, фр.; ам.)
в лагуне мадре
ныряет выдрой
мелькают бёдра
объемом с вёдра
 
 
и серебром покрою
всю жопу в пятачках
 
 
я лежу немытый и небритый
спутник пролетает над орбитой
в член вживляя спутники уркан
располосовал себе уретру
 
 

 

ТЕКСТ  МИШИ  ЛЕВИНА
(шрифт миши левина,
 трудЪ миши левина,
 траты миши левина)
 
еду оставил...
 
на брайтоне едят
 
надо переезжать на брайтон
 
узнай не сдадут ли комнату
 
УЕЗЖАЯ ОСТАВИЛ ЕДУ
 

/august 22-23, 1987/
– первый текст, сочленённый на
компьюторе по имени “Зельда”,
по покупке и установке онаго,
с чего, собственно, всё и началось...
 
 
я тута – говорила таратута
я тама – голосила тиллотама
 
гусар не снявши кивер
давил из бабы ливер
 
пчела поёт: я ж алю
не жаля в жопу жалю
 
ты чево за мной бежишь
ты чево пиздой дрожишь
тычь ево и в глаз и в пах
штобы он розаном пах
 
 

 

УДОТД И ЧАРДЖУЙСКАЯ ДЫНЯ
 
                                               
  посв. е.тэйлор
 
 

Ущчё кохда она манда / баланда отъ дада / ДАДА ухта караганда / АЙДА тудаТУДА / удод опух и пухъ яво / вияся въелся въ – урыт уротъ она орёт / лобзая дыню ВЪ родтъ

 
со сковородки прыгнула печоночка
моя дурашечка, моя девчоночка
утка жарилась в жиру
и я когда-нибудь помру
 
 

 

УКРАIНЬСКОЕ-1
 
испыв горылки кухоль
он выхухоль захлял
и тухес его тухнул
и втуне дух вихлял
 
вона сидила у клуне
варя картопли клубни
а вин играв на бубне

“то нэ витэр витку клонит...”
. . . . . . . . . . . . . . .
 
 
в доме дикий учинил погром
за женой гонялся с топором
топором в дрова ее рубя
он её прикончил и ребят     (и себя)

 
 
* * *
 
на алтаре богини Venus
лежал большой слоновый penis
 
/14 апреля 1989/
 
 
и на алтарь богини Venus
он положил багровый phallos
 
/14 апреля 1989/
 
 

 

ВЕЛИКОЕ БРЕВНО
 

“в имении деда
стояла скульптура.
дурак деревянный
с огромной дубиной...”
(в.машковцев, д/ень/п/оэзии/-87)

 
“нёс Ленин в день субботника бревно”*
и вдруг вступил ногой в говно
путём чего его прихлопнуло (сосновое?)* бревно
а было то давно
но быль то или небыль?
ведь если бы оно –

бревно –

прихлопнуло б подобное  говно
то – был бы днепрогэс, камаз, чернобыль?
 
* (и.ржавский***, “день поэзии”-87)
** еловое? ольховое? дубовое? червивое? – какое? – гишторических указаний не имеется
*** или ржевский? помнить такое...
 
 

 
ОБ ИСТОРИИ НАПИСАНИЯ “НОСОРОГОВ”,
памяти Чаушеску
 
                                 
в.е.максимову и софе
 
майор попеску
вызвав ионеску
всунул ему в зад стамеску
и предложил написать пьеску
взглянув на писку
и узнав по писку
что тот не одобряет риску
всунул ему в рот редиску
отобрал прописку
и не разрешил поездку
тогда ионеску
из протесту
написал помянутую пиеску
 

/11 августа 1989/
 
 


ОЛЕЙНИКОВ Н.М.
 
рожа краской питана
обокрал уитмена

(на маяковского, от в.а.дражинской,
14 июля 1989)
 
 


ЗАПИСАННАЯ (по телефону?)
тонико козлова
 
НАДПИСЬ НА СИНАЙ-ГОСПИТАЛЕ
 
коль ты гэй еси –

гоям эйдс неси!
 
 
полюбила я поэта
и осталась не поета
 
 

пародия на пародию волохонского
 
лежит кузьминский на матрасе
а бутер-бродский – на диване
а волохонский – на софе
а александр сергеич пушкин
на книжной полочке
стоит (лежит)
 

* с прим. автора/-ши/: “мне очень понравилось: а “-кий” – это хуй!”
(сообщ. 25 октября 1987)
 
 

проездом в лондоне
 
мелкий лондонский дождик молотит по
железным добротным лондонским крышам
местный лондонский диктор бормочет о
птицах живущих в оконных проёмах и нишах
о лондонских ласточках и стрижах
свивших гнёзда свои на большом бене
очень хочется выстроить дирижабль
и улететь отсюда к едрене фене
 

/август 1987/
 
 
ах, осенька! очей очарованье,
в багрец и золото одетая лиса...
 
/1970-е/
 
 
– возвращаясь к себе –
 
украiньское-2
 
“видчыны, видчыны поскорийше калытку”
 
вона кричала: вiдчины!
хочу кошерной бо ветчины!
 
/8 февраля 1988/
 
 
под сенью грецкаго ореха
лежала пьяная дурёха
 
 
жоффре де пейрак от любви бежал
всадив в живот анжелики кинжал
и в нём повернул его и нажал
она же лежит дрожа
 
кровавый кинжал источила ржа
жоффре де пейрак принял имя роже
от страсти лежит анжелика, ржа
кинжал меж колен зажав (держа)
 
 
они сидят в гареме
а я теряю время
 
 
одалиски-пиздолизки
 
 
но женщина имеет 2 лица
лицо второе на холстах магрита
оно семью вуалями сокрыто
мужчина же имает 2 яйца
 
 
маркиза дю плесси-белльер
ебла принцессу лавальер
 
промежду ног коня конде
лежал рогами вверх дондэ
 
 
... и если нюхать тяжело,
то высирать того подавней!
(ф.равдоникас – ю.сорокину, сообщ. л.певеар)
 
 
и девушка именем надя
ласкает безстыдныя груди
 
 
русалки-кусалки, русалки-сосалки
играючи в салки, кидаючи палки
 
 
нью-йорк раздирают на части
еврейские мясники
(эзра паунд, перевод ккк)
 
 
the night they raided minsky
i met nastassia kinsky
she was precisely kinky
her labia was pinky
 
 
холодильник для левши
съели заживо le вши
 
 
половая артиллерия
бьёт по точкам и по почкам
 
 
                      звенчику-бубенчику

                      (и гектору-геше...)
 
ты увидел луну в последний раз
в полночный час
под шум прибоя ты взмыл в прыжке
и взвыв упал на песке
 
сирены выли но не о том...
 
/лето 1989/
 
 
ругательски ругая янова
и трепетно хваля шиманова
(казинцев, “наш совр.”, №5, 1989)
 
 
“и уплыли они в решете, в решете...”
(лир)
 
индусы плавают в корзинах круглых
по гангу голубому как а.а.
 
 
пущай китайцы набирают свой роман
а я кладу произведению в карман
 
 
между листами книги лежала её засушенная невинность
 
 
она с утра пришла раздеться
и зрит: бревном лежит поэт
ни просморкаться, ни пробздеться
здоровья нет, болезни нет
 
и жизни нет, поэт лежащий
 
 
так заебись моя черешня
очарование таяща
и титьки родины-уродины
что слаще краденой смородины
 
и ты красавица черкешенка
чья вишенка или черешенка
на мой надета черенок
прочней коробки черепной
 
 
и черубина габриак
как мак алела средь макак
 
/3 марта 1989/
 
 
поэт а.х.востоков и литературовед а.в.западов
(биб-ка поэта, аннотированная библ-ия, 1965, сс.34, 85)
 
 
миша гулько без штанов но с гульковиной
(фотомонтаж с алефтиной)
 
 
ядрёные ядерные хуеголовки
 
я ненавижу группенсекс:
он для меня, а не для всех
 
 
вносили в фонд культуры
вагон макулатуры
(вар.: мускулатуры)
 
 
пока он младую полячку ебал
по коей я тщетно но плотно вздыхал...
 
 
и напечатан Рейн рядом с “Доктором Живаго”
и в “Новом мире” Бродский – тишь и гладь
зрит Лихачев опчественное благо
и накарябал* “Кортик” слово “блядь”
 
* (напечатал)
 
 
детородный поп Василий
к Павсикакию пришед
 
 
со зла солживя оный солженицын
стегал соседа зло лозой и вицей
потом страдая огневицей и трясОвицей
потщился жить не лживя но особицей
 
 
танька – это куриные мозги раком
 
 
и разыскатель в черепе земном
сиречь геолог
 
 
густопердящий густоперченный мальчик
 
 
из е.мальчевской:
клавир вонял мочой кошачьей
 
 
и втуне изучал везде
акупунктуру на пизде
 
 
             И.Б-<лизнецов>-ой
 
субретка-кокетка
в колготках с эгреткой
явилась
и ёбнула табуреткой
 
/13 февраля 1988/
 
 
(... отрывок, вроде бы из дюма,
или эльзасская баллада)
 
– сестрица Амели! проснись!
вставай! беги сюда!
... она трепещет словно лист
из ей текёт вода
 
течёт Рейсуза, охладев
в ней бьют на дне ключи
рейтузы чёрные надев
она шипит: молчи!...
 
  Вагрич Бахчанян
 
палиндром
 
НО ОН
 
(постфактум посвящается кривулину. мною)
 
 

из веры артёмьевны:
 
не по жопе бью, а по столу
без пальто свежо пе-
тру-апостолу
(н.м.олейников)
 
один палач, устав от пытки,
любил напитки
(н.эрдман и н.олейников)
 
 
однажды некий кигель
напхавши злата в тигель
купил ещё брандскугель
и пережёг всё в угель
 
 


МОЛЕНИЕ О КАЙФЕ
В ХАЙФЕ
 
                      и.бейну
 
О!
 
/4 августа 1988/
 
 


МАЛЕВИЧ И КАНДИНСКИЙ
(конспект)
 
                         з запозданием –
                         лёне фёдорову
 
красный треугольник
на белой жопе
белый треугольник
на красной жопе
чёрный квадрат жопы
 
/4 августа 1988/
 
 


КАННИБАЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ
СОКАМЕРНИКУ В ЭТОМ МИРЕ
 
пришёл ко мне с визитом лёнчик
я из него сварил бульёнчик:
из комагоровых костей
навар отменный и густой
 
/4 августа 1988/
 
 
она пи-пи,
она ка-ка,
она пикантна
(из мальчевской)
 
 
и у какой такой старушки
ты покупал свои ватрушки
 
 
не говорила ни о чём
и пахнула густой мочой

(лимонов, о натали саротт)
 
 
борода в харкотине
голова в соплях
след кровавый стелется
во седых полях
 
 
и, взяв её за пенис,
сказал: “сыграем в теннис!”

(лизавете коноваловой, 1998)
 
 
... и вот лубенников, гребенщиков
а рядом коркия, багдасарян, м.исмаил, а.кушнер
роняет пасмы льна а.башлачев
стругацкие, платонов, леопольд абрамович железнов,
его жена васса
поэт мира хусто хорхе падрон
скуси последний патрон
петр спектор
станислав рассадин
е.евтушенко
– содержание “юности”
 
 
королеве стало дурно
и она блевала в урну
(по дж.лондону)
 
 
накладные груди
крашеный фасад
потеряла в церкви
свой фальшивый зад
(я, 1960-е)
 
 
а я тоскую по тамаре,
а не по юпу, не по ю...
 
/11 февраля 1989/
 
 
лежу в полутёмном подвале
и всех посылаю подале
 
/23 марта 1990/
 
 
 
ИСТОРИЯ ХАРЬКОВСКОГО БУХГАЛТЕРА,
НАЧИНАЮЩАЯСЯ ДВУМЯ ЭПИГРАФАМИ,
К ДЕЛУ НЕ ОТНОСЯЩИМИСЯ
 
                              сапгиру унд холину
                              но не вс.некрасову (жопе)
 
ты, присев на парапет
наводила марафет
я стоял как карапет
и терпел не пел
 
наползая на сосок
(соком?) брызгает носок
откусив соска кусок
он уснул
/моё, почти позабытое/
 
на стуле бюстгальтер лежал
на стуле бухгалтер уснул
кричала она: “караул!”
искала ножа
 
бухгалтер проверил гроссбух
бюстгальтер грудями разбух
лягнул её гауляйтер
она заголилась
 
заголосила
заколосилась
заколку искала
нашла
 
бухгалтер нюхал нашатырь
пил гауляйтер скипидар
её звали наташей
его – спиридон
 
поимев от него спирохету
спуталась с пиротехником
звали шапиро
имя: спартак
 
национальность: без
партийность: б/п
годность: б/у
образование: ликбез
 
отец имел лабаз
дядя ломбард
тётя лиза бемоль
бабушка фаня фан
 
мама марина исаковна
обожала искусство
спуталась с инженю
она на ней не женилась
 
тётя соня жила в воронеже
ворон считала и почитала ситникова
баба варя шила варежки
из хлопчатобумажного ситчика
 
бабушка тётя свекровь невестка золовка
не носили лифчиков говоря что неловко
носили семейные трусы пошитые в моссельпроме
и нигде кроме
 
бухгалтер проверил баланс
(дебил и кретин)
заказал гуляш
надел крепсатин
 
снял с неё крепдешин
выпил одеколон
зачинил карандаш
проверил онкольный
 
путём чего переутомился
 
вышел за околицу
взяла его грусть
посмотрел на её грудь
и удавился
 
/25 иуля 1988/
 
 
 
ПОСЛАНИЕ К БэТа
ОТъ 13-АГО СЕГО
 
бора ты шошол ш ума
ты не шлёшь мои тома
там шажают в дурдома
здесь тюрьма полна дерма
 
дерматолог пинхос тут
пидарас и проститут
удалит отсосом он
и бобон и самсифон
 
миша скачет на коне
деревянный конь в говне
и его зовут таир
миша борется за мир
 
машет ложкой есаул
и яви ему саул
чёрной печени кусок
милки сморщенный сосок
 
во вьетнаме дети мрут
и впадает серет в прут
потому что прав на труд
не имеют даже тут
 
раздаётся страшный писк
аркашо вчиняет иск
показав публично икс
сам узрел и быстро скис
 
хорошо живут не тут
ягод тутовых не жрут
мочеточник свивши в жгут
негров на жаровне жгут
 
так идёт за годом год
так ползёт за гадом гад
и народ
рад
 
/13 апреля 1989/
 
 
 
ЭПИСТОЛА МОНАШЕСТВУЮЩЕМУ ПИИТУ ТИТУ ОДИНЦОВУ
В ДЕНЬ СРАКОЛЕТИЯ СКОРБНОБЛАЖЕННОГО АВТОРА
(з двумя запоздалыми эпиграфами)
 
                                           to titunik
 
пойду с папирой
с сумой пустою
бродить по миру
памхой опоен
(а. исачев)
 
я умру не от старости
я умру от тоски
под малиновый благовест
я отшельником в скит
(б. тайгин)
 
Како, Тит, живешь в Анн Харборе суща?
Како океан заливает сушу,
Тако я тебя лобзаю и обнимаю,
Зане душу твою табашну понимаю.
Како всяко брашно и прочие еды
С другом поделивши, отчего и обиды,
Тако в городе французов Париже
Приедешь – и спускай штаны пониже,
Зане окружат тебя беспутные девки,
Творя над тобой бесчисленны издевки,
Грош последний из кошеля вымая
И гишпанским воротничком, сиречь герпесом, награждая.
Я же по-прежнему схимно проживаю в Техасе,
Мечтая о хлебе, такожды и о квасе,
С неодобрением зрю непотребных техасских девок,
Не имея на оных насущных денег.
Како взявши в руци свою иглу портняжну,
Дробной стопою тащишься в массажну,
Тамо тщишься на водяной постели,
Зане желания твои поспели.
Срак миллионов местных дщерей царя Никиты –
Оле! – не похотью, но говном набиты,
За пользование оной щелью взимают мзду велку
И при этом строят похабно целку.
Отчего живу подобно монасю,
Поезии, Деве Пречистой – Ей молюся,
Тщуся сотворить антологию веку,
Зане труд и пост приличествуют человеку.
Отчего пощуся духовно и всяко,
Таинство творю перстового знака,
В сторону твою, друг мой, Тит, на озерах Велких живущий,
Втуне пребывающий, но тако и сущий.
Прими же лобзания пиита-брата
В день сраколетия онаго и обратно,
Како слнце не заходит над Голубой лагуной сияя,
Тако братской любовью заканчивается эпистола сия.
 
Аврелиа 16-аго,
году 1980-аго отъ Р.Х.,
в Техасе.
 
 
 
ЦЮКЦЕВЕДКЕ ТАМАЛЕ ПО ПОВОДУ
ТИХООКЕАНСКИХ ЛАНГУСТ,
СИБКО ПОХОЗИХ НА ВОСЬМИНОГА
 
чтобы с лаской чего-то gэtнуть
надо лапкой в подвале копнуть
а по почте воздушной – не путь
и по пальчикам можно гаднуть
 
и улыбкой что цюкця сулит
у меня ницево не болит
я лежу отставной инвалид
здя цюкцянскую суламифь
 
не лангуст но скорей октопус
восемь пусси примерно на пуд
но и фунта узе не дают
ледяною водой окроплюсь
 
я косею почти на глазах
ночью слышу во тьме голоса
без бутылоцки цюкце низя
созревает желанье в низах
 
цюкця любит дельфинов а ми
череп йорика гложем костьми
филю дельфия так обожгла
что на брайтоне кости нашла
 
и китовый обрыганный ус
сибко цюкце присёлся на вкус
я за цюкцю ницють не боюсь
цюкця кушал* лосося в соку            (* кусял)
 
приеззай угоссю лососём
или костоцки там пососём
ну а зборницек в руцки – и ша
... цюкцю ела блошиная вша
 
[он лежит и поцти не болит
цюкцеведку он здёт попилить
а по поцте не мозно поцти
ты писмо уництозь но процти]*
* строфа, уництозенная
  военно-половой цензурой
 
нос об нос об тебя потеря
я ессё не насёл потерял...
 
/30 ох!тя...бля 1989/
 
 
 
ИЗЪЯЗВЛЕНИЕ ПО ФАИНЕ
Неопубликованная
КНИГА “полиФАИНА”
(чермная лирика)
– продолжение –
 
 
ФАИНА
 
             Генриху Элинсону
 
1.
 
это косс вышел замуж за росс
это коз на прогалинах пас
это козов онассис в рот-с
заправляет прогнивший потс
 
спой мне козин вадим любовь-с
люба-любушка анаша
и на бам выезжает бим-бом
и параша зело хороша
 
когда скажешь по русски стул
и простой студенческий стол
у татаро-монгольских скул
нехороший такой оскал
 
ты мне дочку роди отцом
будет игорь синявин фи
закуси любовь холодцом
назови ты её фифи
 
аризона лежит меж нас
в солт-лэйк-сити жирует мормон
ты не мужняя не жена-с
ты себя отдала добром
 
только тащит багровым багром
за крутые хиллы хипок
чью-то деву и член огром-
ен; она сипок
 
припупофка и жапиндрон*
каралёк костянка манда
ни мадоньих тебе корон
ни партийный тебе мандат
 
светит стэйнбек монтерей
пентагон пятым томом учить
микрофон в стене повторяй
чтоб под партами не дрочить
 
а по хиллам цветущий дрок
не скрывает нудистских срак
и поёт неимущий друг
пятилетний отбывший срок
 
что улыбка твоя хана
ягодиц и лукавых щёк
и стучит как такси шахна
тихим счётчиком щёлк щёлк щёлк
 
..................................................
(стр. в антологии том 2б по моей вине пропущена, возможно, найдётся оригинал)
..................................................
                          – нашёлся:
 
2.
 
когда за крутые пригорки
уходит луна с молоком
в бараке встают на п(р)оверку
баптист иеговист молокан
 
сидят адвентист с сионистом
и осипов дует в дуду
в прогнившем бараке нечисто
под лозунгом слава труду
 
сидит колонист с онанистом
парашу ебёт педераст
троцкист с мудаком коммунистом
ведут первомайский парад
 
а в морге зелёные косы
и белое тело лежит
ебёт словно козочку козов
а сзади пристроился жид
 
начлаг с похмелюги икает
на зоне мудовый трезвон
а в карцере авель и каин
порезали вены ножом
 
сидит ковыряя залупу
наколота муха на ней
залыгин задорнов залшупин
и каждый в душе онанист
 
сыграй мне побудку на блядки
за зоной ебущийся мир
и техник смотритель украдкой
задрочит на женский сортир
 
3.
тело твоё от меня сокрыто
нежное словно крылья цикады
это от ксантиппы сократа
потянуло хряпнуть цикуты
 
греки фрину кутали в складки
иванов стеснялся хером-с
с кладовщицей клавкой на складе
сотворя примитивный эрос
 
ни кузмин и ни сомов – оный
жил с боксёром в париже вешнем
как о том мне поведал лобанов
интернейшенл банка приспешник
 
капитала что вложен в дело
ты была беззащитней коалы
и потело белое тело
лепестками губ ярко-алых
 
в темноте где ни зги не видно
задыхаясь над стопкой прозы
ты родила дочку невинно
и почти не меняя позы
 
ты мадонна из сан-франциско
не приучена ты к подаянью
но франциск ассизка потискав
отпустил его к покаянью
 
эти ноги под юбкой короткой
не сидится тебе егозится
улыбаются ямочки кротко
на щеках и на ягодицах
 
4.
 
позвонил мне сегодня гарик
он семью в монтерее бросит
в монтерее тебя похарят
и ещё повторить попросят
 
он желает сторожем будки
чтобы чем-то платить за стены
рисовать на холсте незабудки
и вполне конкретные члены
 
он в нью-йорке служил лифтёром
не заглядывал он за лифы
на последнюю на пятёрку
он купил кистей и олифы
 
так и будет жить меж музеем
и в ночных сторожах в продмаге
а потом мы вовсю глазеем
что же вылил он на бумаге
 
на холсте трясущейся кистью
на картоне листе фанеры
сексуальные его истины
откровения его веры
 
5.
 
а какой бы ты была моделью
ноги полноватые раскинув
чтоб творцы и зрители мудели
руки пряча потные за стены
 
рисовал бы он тебя пастелью
пот рукой дрожащей вытирая
но уже соски твои поспели
вишней розоватой выпирая
 
но уже налились соком бёдра
белизною-желтизною масла
то что было мягко стало твёрдо
не похоже на сырое мясо
 
там где сыро снова стало жарко сухо
и глаза чернеют словно бездны
так зачем меня ты мучишь сука
и скачу я кобелем облезлым
 
на холсте холстине на постели
стонет не кусок живого мяса
губы цвета розовой пастели
груди цвета сливочного масла
 
6.
 
он тебя воплотил вколотил
как тулуз в бессмертие боли
и осталась ты в колотье
в пузыре мочевом не боле
 
как тулуз на кривых ногах
головою подобной львиной
рисовал тебя в кабаках
прикрывая твой стыд холстиной
 
а потом напивался до слёз
на шальные графские деньги
и висел вяловатый потс
и звенели мудя как серьги
 
не пойду я пардон в массаж
где за сорок долларов палка
только кайфу пойти поссать
а на бабу тратиться жалко
 
потому и эроса боль
не поёбанный не поетый
забивает глухой алкоголь
антология и поэты
 
а ты прозу пиши пиши
прочитает её синявин
на какие такие шиши
я к тебе из техаса слиняю
 
пусть уж гарик ему сам Бог
любоваться велел телами
повернись-ка на правый бок
и займёмся с тобой делами
 
что мне время пространство что
из техаса тебя заневолю
расстилаю твоё пальто
на сыром песке за невою
 
там где яхты застыли в ряд
и валера безрукий мичман
поднимает нам якоря
паруса расправляя птичьи
 
на таити ах на таи-
не таи эти мысли вчуже
мне открыты глаза твои
и тебе я ничуть не нужен
 
7.
 
прощай и в калифорнии не плачь
там говорят и виноград родится
вода ни холодна и ни тепла
и очень необычная растительность
 
прости меня и лучше не зверей
хотел бы я чтоб рисовал вас гарик
на дочку даст капусту монтерей
и кто-нибудь из юнкеров похарит
 
в техасе словно в тохесе один
лежу и сочиняю строки эти
но всё-таки не в лагере – сардин
пока дают но не даются ети
 
прощай там в калифорнии грейпфрут
и лютер бёрбанк где-нибудь под боком
и просыпаться рано поутру
в просторе океанском златооком
 
/15 ноября 1980/
* см. у и.зданевича (ильязда), в:
  вл. марков, russian futurism
 

 

 

 

НАНАЙСКАЯ КУКЛА
 
                        Гр.Л.Ковалёву
 
ВСТУПЛЕНИЕ:
АМУР МАНЗА ХОДИ ЛОЦА
 
нойон собирал албан –
полную майму мехов
ходил джангуй в Албазин
гольд орочон торговать
 
чалдон забродил ханшин
артами плыл гужеед
Шилка Айгун ходил
длинный ганза курил
 
коска – геоли! – кричал
улы пошил из рыбы
платье из синей дабы
талу кушал косил
 
брачный наряд кеты
пятна китайса боиза
ходит анга тайгу
баба лежит на кане
 
полна ангалка рыб
полна чумазка ягод
сулея рисовой водки
Позя олочи обут
 
амба кусал Гао Да-пу
Хогота медведя била
Мангму ходи Амур
торо плати за баба
 
ноньче лаптрюка-дух
прыгал рогатый лягушка
бауска, ай нари!
батьго ханина-ранина
 
геда лоча убить
отоли мало-мало
гохча баба любить
мазали раны салом
 
ехали Дандачуй
чох торговал Айдамбо
диди ложи хачуха
рыбья нога Талака
 
буда Айога кит
Офа кальдук удога
туксе четыре ноги –
и и чжи и! – турге улугу!
 
ГЛАВА ПЕРВАЯ, ГДЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ
ДЕВУШКА-ЛИСА
 
Фаиночка, лисонька чернобурая,
папеньку съела, и маменьку съела –
а горловинка-от белая,
бьётся жилка на ней голубая
 
Лисанька-сиротинка,
мехом плечом поведёт – уйдёт,
есть у неё доминка,
по краям шерстинка,
лисанька хвостом следы заметёт.
 
Мягко качается зыбка,
у лисаньки на губах улыбка
острым зубком,
красным язычком
по полу метёт хвостом-воротником
 
Спи баю-бай
круглый, как колобок
на загнетке с кашей бараний бок
лисанька пушистый лобик-лобок
лисанька воркует как голубок
 
Спи, на палатях
мятая тьма
пахнет мятой
белой мохнатой
мя-атой зима
 
Лисанька свернулась
в клубок-колобок
мягкий животик и мягкий бок
алая улыбка белый зубок
лисаньке снится нежный голубок –
 
пососу я кровушки
поваляюсь во мху я
по колено бровушки
ноги как полено
 
вылезет шерстинка
на белом лобке
тонкая тростинка
у него в руке
 
дуя в эту дудочку
продолжая почку
на такую удочку
не поймаешь дочку
 
Лисанька прелестница
улыбаются ямочки на щеках
в чулане под лестницей
пышным хвостом щекотать – ах!
 
ГЛАВА 2-АЯ,
ОПИСАТЕЛЬНАЯ
 
скуломорденькая, переимчивая
а чистотка сама, шкура дымчатая
узок глаз косой, тонок гибок стан
волоса косой, и огнём уста
 
рыбьей пищей ей не согреть нутра
облепиховой не испить с утра
на какие вши покупать хлеба
или лаптем щи торопясь хлебать
 
ГЛАВА-ОТСТУПЛЕНИЕ
 
тут амба исиндагуха бывает
черти несут обход
медведь-хунхуз ломай лапа моя собака
шкурка кетовая в бабка беззубый рот
 
Позя, нанайский чорт обутая в белые олочи
Позя молись – завтра лучок будет соболь
грудь колесом нос шишковастый у лоча
стягивает белой куропатицы зоб боль
 
гольда скридает сохатого снежною свежей порошей
между двух сосен осин самострел и лучок
баба поставит на лаковый столик корытце с морошкой
нельму морозную крошит и дикий лучок
 
кушай и баба помни на сохатого шкуре
в косы её вплетены много медных и белых монет
девочка сидя на кане длинную трубку курит
ситец и бусы из рыбьих зубов на никем ещё /невпротык!/ непоротой Мане
 
амба хозяин тайги тигр ходит кругами
жмутся собаки к жилью и хвост калачом
крепкая водка в старом медном кумгане
выпил чашечку гольд закурил и сказал: Холосё!
 
тихо Амур свои мутные воды колышет
рыбья чешуя устилает иголками берег
плывёт луна и нанайской девушки песню слышит
туча тайга за одинокою сопкой сереет
 
ГЛАВА 4-АЯ, ЯГОДНАЯ
 
девушка ходила по ягоды в кедрач
маленькие ступни аленький рот
глаза раскосы и чёрные косы
острые груди и впалый живот
 
девушка ходила монетками звеня
маленькие ручки собирали ягоду
сосны и кедры застили зенит
улыбались щёки маленькими ямками
 
прыгало солнце рыжей лисой
в брызгах играло тысячами радуг
девушке было очень холосо
девушка-люча весела и рада
 
красная малина сизый гоноболь
капли костяники сладкие лианы
девушка с яркой розовой губой
и вторые губы красные как раны
 
девушка присела смеются мхи
каплями брызгами жёлтая морошка
утопает в зарослях оранжевой ольхи
маленькая маленькая маленькая ножка
 
полный туесок разноцветных камней
топазы, рубины, лазурит и яхонт
сладких сочных прозрачных камней
не камней а ягод ягод ягод
 
кедровую шишку вылущит зубком
острым и белым как у быстрой белки
ядрышко ореха достанет языком
на губах капельки кедровой смолки
 
девушку невесту украл медведь
зиму жил в берлоге с нею как с женою
по весне случилось ей умереть
и медведь отъел мёртвые ноги
 
проходили гольды косточки нашли
над костром коптили в шкуру зашивали
в шкуру чернобурой дорогой лисы
косточки под снегом зимой оживали
 
вышло три солнца в страшный мороз
косточки встряхнулись потянулась шкурка
улыбнулся красный языкастый рот
и лиса под соснами стройная юркнула
 
бродит по тайге девушка лиса
соболя поймает белку заест
чёрный хвост как пушистая коса
и глаза блёстками золотистых звёзд
 
ГЛАВА 5-АЯ, ГДЕ ДЕВУШКЕ-ЛИСЕ
ШЬЮТ ПРИДАНОЕ
 
рыбьим шилом проколола
шкурку тонкую кеты
жилу-нитку протянула
через беличьи хвосты
 
красит соком алой клюквы
нескончаемый узор
серый жемчуг красит куколь
переливчатой низой
 
оторочка мехом выдры
из щетины кабана
треугольники параллелепипеды квадраты
круги зигзаги лесного духа имена
 
росомашьим сивым мехом
что и иней не берёт
мама женщина со смехом
шьёт шьёт шьёт
 
ГЛАВА 6-АЯ, В КОТОРОЙ ОХОТНИК
КУРИТ
 
трубку чёрным опием набил
трубку с медной чашкой закурил
и спиной откинувшись на кан
мелкой дрожью трясся и икал
 
и покинув тёмные леса
выходила девушка-лиса
сквозь пузырь окошечка внизу
просочилась в тёмную фанзу
 
мягкой шкурой на груди легла
и глаза горели из угла
улыбался яркокрасный рот
колыхался вдавленный живот
 
обняла охотника рукой
раздевала медленно другой
трубку с пеплом на пол уронив
он нахален дерзок и ретив
 
зарываясь в чернобурку кос
он её целует в острый нос
раздвигает белых две ноги
но ему мешают сапоги
 
а она горячею змеёй
то ли плачет то ли же смеётся
вьётся тонким телом между рук
и лисицей сгинет поутру
 
ГЛАВА 7-АЯ, В КОТОРОЙ ОХОТНИКА
СЪЕЛ МЕДВЕДЬ
 
шкуру лапой задрал
с затылка на лоб
охотник орал
нос на пуп
 
скрючен кочергой
головы без
медведь с его ногой
ушёл в лес
 
прибегала девушка-лисичка
привела туда её синичка
косточки складывала
ногу искала
не нашла и плюнула
одноногим стал он
 
так и ходил
на одной ноге
белку бил
свежевал в избе
трубку курил
соболя бил
с лисичкой жил
когда опий был
 
а лисичка уехала в Калифорнию
христианкою притворилась
там её церковная община кормит
но у ней ничего не родилось
 
поэтому написала рассказ
про то как охотник потерял глаз
отдала Синявину в альманах
и ходит не в юбке а в штанах
 
лисичка-сестричка
стала худая как спичка
по ночам поёт ей синичка
пестуя её сыночка
 
а охотник лежит на холме в Техасе
мечтая о лисичке хлебе и квасе
Амур-река течёт водою мутной
нельма в ней ныряет за лодочкой утлой
 
улыбается девушка-лиса алый ротик
ямочки на щеках
и на теле немножко родинок
только в косах звенят белые монетки
золотые искорки звёзд в тёмных глазах мелькают
 
/6.11.80/
 
 
P.S. 2001
 

Фаина Косс /Ольга Устинова/

 

Мой друг Костя

 

“Я к Косте так себя не чувствовала...”

(См. ниже)

 

Костя меня любил. Любил платонически и верно двадцать лет.

Двадцать лет назад в Санкт-Петербурге он мне сказал – занозистой и юной: “Это неважно, сколько писать, важно писать хорошо”. И продиктовал мне стихи обо мне: “... Родила ты дочку невинно и почти не меняя позы...” Как в воду глядел.

 

Двадцать лет назад он называл меня своей ученицей. Он брал меня с собой в походах по студиям признанных и непризнанных художников-нонконформистов и говорил: “Это моя новая ученица”. “Эта девушка с вишневыми глазами учится писать”.

 

У Кости в Санкт-Петербурге, на матушкиной квартире была выставка художников-нонконформистов “Под парашютом”. Костя часто устраивал выставки на дому. Я пришла к поэту Косте и сказала: “Я пятнадцать лет пишу в стол и мне не с кем общаться”. Я погибала от одиночества. Я и не знала, что не одна такая. Я не знала, что в эти семидесятые годы по всей России те, кто много лет в своих берлогах рисовали, стихотворствовали или писали в стол, подняли головы и учуяли друг друга, и те, кто жил в Петербурге, объединились вокруг Кости. Художники прорвались на выставки, поэты и прозаики начали издавать неофициальные сборники и журналы – самиздат.

 

После пятнадцати лет одиночного заключения в коммуналке наедине со своими рукописями, найдя в Косте терпеливого слушателя, вдохновено и много говорила о себе, торопясь, чтобы не упустить момента сказать и о себе свое слово. Я думаю, так чувствовали себя с ним многие.

 

Костя взял меня с собой в белые ночи фотографировать с катера Санкт-Петербург для своего архива. Нас провожали открывшие рты подворотни. Невские мосты развели и нам пришлось ночевать в квартире у шкипера, костиного друга. Я положила голову Косте на плечо и претворилась, что сплю. Костя волновался и не спал. А в пять утра опустились мосты и мы ушли по домам.

 

КГБ выжило Костю из Санкт-Петербурга, а Костя выжил меня из своей квартиры, где я обычно тихо сидела в угловом кресле и читала нелегальную литературу – Костя меня так просвещал. Иногда я печатала на машинке, внося среди других доброхотов скромную лепту в самиздат очередного сборника неофициальных поэтов. Костя отказал мне от дома, помятуя ту ночь на квартире у шкипера.

 

Все собирали деньги на отъезд Кости. Я ему позвонила, и спросила могу ли я принести немного денег, как свою долю. Костя сказал: “Только, если я приду за этим к тебе домой”. Я жила в огромной коммунальной квартире, на Невском проспекте. Каждый посещавший меня мужчина считался у наших старух посещавшим “известно для чего”. В данном случае было бы в чем меня обвинить на самом деле. Я к Косте так себя не чувствовала и не пригласила, а он рассердился и повесил трубку.

 

Я была матерью-одиночкой, работала в НИИ переводчиком, писала и тосковала от одиночества. Костя уехал в Америку, передав меня в наследство Юлии Вознесенской. Юлия продолжала начатое Костей издательство подпольных журналов поэзии, и ее вскоре отправили в концлагерь.

 

Я опять осталась одна. И тогда я решила тоже уехать. Сказать “прости” своей коммуналке. Мой бывший муж не давал мне разрешение на вывоз ребенка. Пришлось пройти через эмоциональный ад, когда мой паспорт уже был сдан в ОВИР, и я уволилась из НИИ, когда оставалось только пять дней до конца визы.

 

Юлия не верила, что я уеду, мама и папа не верили, хотя и дали мне деньги на отъезд. Мама сказала: “Если ты не получишь разрешение на отъезд сейчас, во второй раз я тебе денег не дам. И вообще, если тебя посадят за твою подпольную деятельность, я стара, чтобы поднять ребенка. Делай что можешь и уезжай”.

Я превратилась в комок нервов. Дочка находилась в туберкулезном санатории.

 

Костя в этот момент уже преподавал русскую литературу в техасском университете, а Юлия пересылала из концлагеря свои дневники.

 

Я собирала подписи в Москве и Санкт-Петербурге за освобождение политзаключенных из концлагерей, и КГБ пригрозило меня саму заключить за это и за распространение нелегальной литературы, которую я либо перефотографирывала, либо делала копии на печатной машинке.

 

Неожиданно я получила вызов в Израиль от Кости, и это помогло мне выехать, ОВИР пропустил. Я сделала, с помощью подпольщиков, семнадцать фотопленок своего архива, которые потом пропали неизвестно куда при пересылке “по каналам”, съездила за дочкой в тубсанаторий, загрузила ее в самолет и улетела в Вену. Толстовский фонд отправил нас в Италию.

 

В тот момент, когда я попала в Италию, Костя уже создавал в Техасе свою “Голубую лагуну” – восьмитомную антологию писателей-авангардистов. Труд его жизни.

 

В Италии, в маленьком приморском Ладисполи, собрались русские беженцы в ожидании визы в Штаты. Здесь русский полковник Володя, которого наказали за желание уехать заключением в дурдоме, познакомил меня с итальянскими миллионерами Айко и Джулианой. Айко был немец-полиглот, Джулиана – итальянка. Мы общались по-английски. У них была своя яхта и они научили меня кататься на водных  лыжах.

 

Эмигранты мне завидовали и объявили агенткой КГБ – очень популярный прием среди враждующих русских эмигрантов. Из-за постоянно растущей ренты мы с маленькой Маргошкой меняли квартиры восемь раз. Я восемь раз тащила через Ладисполь свой скарб, пишущую машинку и Маргошку. Галка, с которой мы делили одну из квартир, из ненависти ко мне, уезжая в Америку, позвонила хозяйке и сказала, что “мадам квартиру больше не хочет”. Меня выселили. Начался курортный сезон, снять что-либо было невозможно. И тогда нас с Маргошкой приютили Айко с Джулианой. Мы прожили в их кондоминиуме с круговой террасой и видом на море четыре месяца.

 

В Толстовском фонде после моего приезда объявили новое правило – выпускать в Штаты только по гарантиям родственников или друзей – спонсорство. У нас никого не было кроме Кости. Но я постеснялась к нему обратиться, считая, что он все еще на меня зол. Я перешла в фонд мирового совета церквей, где мне подыскивали спонсором какую-нибудь американскую церковь.

 

Мы провели в Италии год. Толстовский фонд предлагал мне работать у них переводчиком, но я отказалась, потому что нужно было держать на море больного ребенка. Каждое утро я, как часовой, сидела с Маргошкой на море – зимой и летом, в любую погоду, закаляя ее и спасая от возможности новой вспышки пневмонии. Море мне стало уже не в радость. Я знала, что в Америке придется много работать, и если Маргошка не вылечится от хронической пневмонии, это будет невозможно.

 

Когда я пришла в Толстовский фонд к директору прощаться и упомянула к слову о петербургском подполье, он спросил: “А почему вы раньше об этом не сказали, мы бы вас отправили в Америку по специальному каналу для диссидентов”. Моя подпольная деятельность казалась мне чем-то таким естественным, дело совести каждого, я и не подумала, что за это можно получить привилегии. И кто мог подтвердить? Костя? Но ведь он, я считала, был на меня зол. И вообще Костя был для меня, как и для многих, мудрым мэтром, лидером петербургского нон-истэблишмента, потомком футуристов в своей поэзии, и я стеснялась обратиться к нему в трудную минуту по мелочам.

 

Костя в это время совершал свой многолетний подвиг – том за томом издавал накопленные рукописи нон-конформистских поэтов и прозаиков с иллюстрациями художников-авангардистов. Издание охотно брали американские университетские библиотеки.

 

Раз в неделю я ездила на автобусе в Рим, на дешевый эмигрантский рынок за продуктами. Тащить было тяжело, стоять час в переполненном автобусе – тоже. Чтобы сделать “из дерьма конфетку”, простаивала у кухонной плиты много часов. Маргошка, страдавшая в транспорте морской болезнью, создавала мне этим очень серьезную проблему. Она не переносила ни самолет, ни автобус, ни айкину машину и яхту. Все время приходилось упрашивать кого-нибудь из эмигрантов пригреть ее на время моего отсутствия. При их ко мне нерасположении это граничило с унижением. Платить было нечем.

 

Я все время боялась, что Маргошка заболеет, а у нас не было медицинской страховки. И когда она заболела пару раз бронхитом, итальянский доктор не взял с нас денег. Просить помощи у Айко с Джулианой я бы никогда не стала. Я делала вид, что счастлива.

 

Костя в Америке опубликовал книгу своих стихов “Вавилонская башня”. Кто-то из эмигрантов дал мне почитать. Я поняла: наш мэтр без сомнения поэт от Бога.

 

Мой фонд нашел для меня церковь-спонсора в столице Небраски – Линкольне, и Айко с Джулианой отвезли нас с Маргошкой в аэропорт на своем БМВ. В Линкольне мы жили при церкви. Пустой город, где нет пешеходов. Из машин смотрели на меня, бодро шагающую по раскаленным улицам, как на сумасшедшую. Наш молодой пастор был уверен, что граница России – это Урал. Я затосковала. И тогда я позвонила Косте в Техас. Неожиданно для меня он обрадовался: “Что ж ты раньше не звонила?” “Если бы ты жила в Техасе, мне бы лучшей секретарши и не надо”. Я почувствовала себя счастливой – кому-то нужна. Мы часто перезванивались.

 

Наша баптистская церковь оплачивала мою учебу в школе бизнеса. Я также делала перевода на английский для аспирантов университета. Пятилетняя Маргошка пошла в американскую школу, в первый класс и моментально заговорила по-английски. Жара стояла невыносимая. Я заболела

одиночеством и сбежала в Сан-Франциско, где мы жили уже в здании русской баптистской церкви. Это старое двухэтажное здание кряхтело и потрескивало по ночам, что наводило на меня ужас.

 

Костя прислал мне первых два тома “Голубой лагуны”. Два толстых тома поэтов, прозаиков и художников. Признанные и непризнанные – документ эпохи. Предложил мне написать о Сосноре. Я написала, он опубликовал в одном из следующих томов.

 

В Сан-Франциско я нашла работу в банке и переехала, наконец, в собственную студию. Костя звонил. Прислал посвященную мне поэму.

Его дружба мне очень скрашивала существование. В Сан-Франциско на меня наводило тоску общение с чопорной второй эмиграцией. Но я, наконец, начала понимать, что одна с маленьким ребенком в эмиграции заболела депрессией. Общение по телефону с Костей помогало мне

выбраться из очередного приступа отчаяния. Он всегда звучал весело и оптимистично, и всегда по-дружески.

 

Костя решил переехать в Нью-Йорк. И там вокруг него, как возле мощного магнита, снова собрались художники, поэты и прозаики нон-истэблишмента.

 

Я поняла, что если где-нибудь и есть мое место, так это там, среди них. Что я принадлежу к чему-то.

 

Я начала планироватъ побег в Нью-Йорк, под костино крылышко.

 

/Часть вторая/

 

В Нью-Йорке Костя продолжал творить историю поколения. Я их для себя обозначила “никчемисты” – не нужные ни там, ни здесь.

 

Я начала восстанавливать но памяти импрессионистическую повесть о Петербурге и рассказы с моих пропавших фотопленок.

 

С ними я пришла к ныне покойному, доброй ему памяти, Якову Моисеевичу Седыху в “Новое русское слово”. Он опубликовал пять из моих рассказов, но каждый раз вздыхал, приговаривая: “Олечка, если вы будете так писать, вы умрете голодной смертью. Но с чувством удовлетворения”.

 

Яков Моисеевич был маленький, шарообразный человечек с добрым сердцем и летящей богиней Нике в ауре. Яков Моисеевич доживал свои последние годы и был в склеротическом состоянии. Каждый раз, как я тащила свой очередной рассказ к нему, он меня не помнил и всегда начинал: “А теперь, Олечка, расскажите о себе”. В середине моей речи, вдруг спохватывался: “Ну конечно я вас помню. Вы очень талантливы, Олечка, очень талантливы”. “Давайте сюда что вы написали”.

 

В Нью-Йорке Костя поселился в подвале многоэтажки, купил компьютер и зирокс и организовал издательство “Подвал”. Четыре костиных великолепных борзых возлежали на диванах. Мышка – костина жена, пошла работать архитектором.

 

Костя издал моего любимого Алика Мандельштама – петербургского поэта-нонконформиста 50-х. В мой последний год житья в Петербурге я собрала стихотворения Алика из самиздатовских архивов, с помощью его современника Рихарда Васми и остальных друзей Алика – художников пятидесятников. Их иллюстрации делали книжку уникальной. Я сделала книжку с моим предисловием, и Рихард Васми отправил книжку по каналам за границу. Один из экземпляров попал в Париж к сводной сестре Алика Мандельштама – Лене Томиной. Она написала мне в Италию разгромное письмо, потому что в предисловии я сказала, что она и мать Алика не могли оказать ему финансовую помощь перед его ранней смертью. И что она этот сборник не опубликует.

 

Косте не удалось получить в Америке архивы самиздата, которые он посылал перед отъездом из Петербурга по своим каналам. Но Алика он сумел набрать от эмигрантов и издать в своем “Подвале”.

 

Магентическая сила Кости снова собрала вокруг него художников, поэтов и прозаиков-нонконформистов. Кто-то добился признания в Америке, кто-то – нет.

Костя, как мощный катализатор мысли, стимулировал меня на идеи рассказов.

 

Как-то в Петербурге мы шли с Костей через подвисной мостик с грифами. Я страдала внематочной беременностью рассказа “Губка”. Я хотела, чтобы Костя принял роды. Было больно раскрываться. Но Костя сказал: “Когда, ты будешь готова, все произойдет само собой”. Это был рассказ о человеке, который всю жизнь стимулировал свои несчастья, получая взамен энергию творчества.

 

Такова моя судьба: за десять лег я накопила 500 страниц набросков к “Губке” и в конце концов родила рассказ на пять страниц. И никто из моих знакомых не понял правильно (как я это видела) того, что я хотела сказать.

 

Костя все еще был влюблен в мои ножки. Я приехала к нему в Бруклин помочь мыть стекла витрины. Забралась на стремянку со стороны улицы. У Кости кто-то был в гостях и он ему говорил: “Посмотри, посмотри какие ножки”.

 

Времена прошли, Костенька. Ножки изменились и по ним уже стреляют. Но я тебе благодарна, что в твоей компании я чувствовала себя красивой. Спасибо за твое великое джентельменство.

 

Однажды в Нью-Йорке Костя вошел в запой, и Кишка, [обчитка Файнридера - ККК] его жена, попросила меня с ним побебиситерствовать. Костя возлежал, как обычно на тахте, а я сидела за стенкой бара и пыталась читать.

 

Костя курил и засыпал с непогашенной сигаретой в руке. Для этого меня Мышка и пригласила – чтобы он не устроил пожар. Время от времени Костя выкарабкивался с тахты, нападая на меня, таща в постель. Я отбивалась, понимая, что он просто очень пьян.

 

Обычно Костя выходил из запоя медленно, сокращая дозы алкоголя. Как он выражался: “На цирлах выползаю”.

 

Как-то, приехав на Брайтон, мы с мужем постучали Косте в дверь. Он закричал: “Я болен, и никого не хочу видеть”. Я поняла, что он в запое.

 

Мы решили ему помочь: сходить в магизин, покормить с ложечки бульоном и все такое. Мы продолжали стучать, крича, что хотим помочь.

 

И тогда мой любимый, мой многоуважаемый Костя послал меня “на хуй”.

 

Больше я к Косте не приезжала. Остались только воспоминания, в которых я ему навсегда благодарна.
 
/июнь-июль 2001/
 
Претворилась и помятуя, перефотографирывала, делала перевод
а, подвисной, магизин –
орфография (и опечатки) моей машинистки и несостоявшейся секретарши.
/Сканировщик, он же корректор – ККК/
 
 
... продолжение (1986-89) –
 
Из книги “ФУЙ”
(послания фаинам)
 
Съ посвящениемъ
“фуистам”и”акойтистам”
1920-х
 
 
ФАИНА И ЕЯ ФАУНА
 
       фаине косс которая
       ольга устинова
 
ВВЕДЕНИЕ ВО
(влагалище):
 
фаина косс
имеет вкус
сначала росс
потом кус-кус
 
сначала негр
а после венгр
от этих игр
немеет нерв
 
фаина косс
мадам в соку-с
не носит кос
имеет вкус
 
жуёт кокос
пьёт молоко-с
фаина косс
устина ольгс
 
христина тсс
татьяна тэсс
и некий ас
агентства тасс
 
синявин потс
синьора псс
явился босс
и сделал писс
 
молчите мисс
фаина косс
ваш оптимизм
дыханьем роз
 
и дохлых крыс
возник вопрос
был негр крис
стал доктор пропс
 
и миша крепс
обличьем краб-с
не носит кепи-с
имеет-с скарб
 
фаина пупс
фаина мопс
не даст мне губ-с
не даст мне поп-с
 
фаина тсс
фаина псс
ты мой КУС-КУСС
И КУПОРОС
 
* прим. позднейшее: “кусс” – (арабск.) – пизда
 
И далее –
ЦИТАЦИЯМИ:
 
“пораскинь распутница
параскева пятница
опороса спутница
с купоросом задница”
(1969?)
 
фаина начинается на фы
мадам я всё равно иду на вы
из древлих вывезены фив
молчат немые бабольвы
 
на брег где грек барыгой стал
где в честь варяга много стелл
где девушка прозваньем стелла
постель мне некогда стелила*
(* такого – не было, поэт. вольн.)
 
где греки дробно кормят раки
где львиных дев обширны сраки
где князь ухтомский* носит фраки
где буера и буераки
 
где буайбес иуда* варит
где конопаты ртом и харей
совписовцы мадонну харят*
и соплетают оной вервие
 
где невский ветерок сиверко
похож неправда ль на сирокко
и сирано серьёзным усом
похож пардон на галю усову*
 
где мелко прыгали бетаки*
вокруг их бегали собаки
и и.одоевцева вдово
несла ко петербургу слово
 
там на брегах реки неглинки
матросы чистили ботинки
и в ботиках ходили дамы
и ботик ходко в море плавал
 
приплыв на мелководье водей
он их ижорцами натешил
варяг шёл конный или пеший
и вотяки писали оды
 
затем взяв псевдоним айги
они свистали в три ноги
в горах кахетии ни зги
тбилиси спит в сплошной ночи
 
о коей пишет пастернак
и по стопам растёт стерня
увы там не было меня
сказал г.и.* осатанев
 
кошерной птицей тициан
рекомый некогда табидзе
сплошным тебризом плыл в тбилиси
и пел он твилисо
 
но героиня но фаина
она двоих коров доила
далила выбрила зоила
и зоей назвала
 
и фенаминчик по утрянке
спать не давал глухой крестьянке
крестя крестец она кряхтела
она кахетии хотела
 
она сванетии верна
хевсурам робкая жена
она жила в “каком-то поти”     (ю.м.*)
и ночи проводила в поте
 
со сна соснорою восстав
она ласкала свой сустав
она протез вдевала ловко
она ему была золовка
 
и павел золкин* грыз ногтя
за недостанием локтя
о чём поведал мне петрунис*
быв каковой в родстве с петрушкой
 
а также с хреном с пастернаком
с барвинком, сыром пармезаном
он вкупе глезеру* служил
и буйну голову сложил
 
фаина же женой не бывши
имела сладостный обычай
детей втихую зачинать
и ночью прозу сочинять
 
кормила дочку и собачку
курила их за пачкой пачку
жила с собой за ночкой ночку
держась лишь изредка за почку
 
итак гремите же фанфары
звените черепки фарфора
плывите же погонофоры
и отворяйтесь семафоры
 
фаина уфф видна уфа
и много всякого фуфла
тебе не нравится туфта
тебе куда милей тафта
 
а мне мадамъ мила тахта
наследник кровный тохтамыша
лежу и животом колышу
не вспоминая вас тогда
 
фаина фрр фаина брр
нас ФБР напрасно ищет
и нищий на кладбище свищет
и говорит продрогши: брр
 
зачем городим мы сыр-бор
зачем мы нянчимся с собой
шиманский* созерця пупки
куда как дальше от тоски
 
его песчаны ели мухи
а он персты сложа на брюхе
на южном бреге голодал
и реготал и гоготал
 
... да фаина попоститься и простится
проституцией не можно богатеть
ждёт меня в конце карьеры богадельня
но не размышляю я про стиксы
 
пусть уж бродский в лету в ахеронт   (1987!... – Sic!)
ну а нам всё это по херам
я и так почти совсем анахорет
и пишу я ямбом не хореем
 
да к полтиннику мы все хиреем
холодеем бдеем и худеем
стал один совсем уж худяков*
толстый* затмевает толстяков
 
толстиков ещё послит в китае
а гослит печатает китабы
пища бедняков поесть кита бы
(см. “анжелику” а. и с.голон)
бабу называючи кинто
 
пой моя фаиночка бель канто
и носи штаны зане без канта
каковая в переводе на
также прозывается шахна
 
я тебе поэму ты компьютер
ты меня уже не кормишь грудью
ты мне звонишь нынче на фортране
я б играл с тобой на фортепьяне
 
я б тебя нагую на рояле
чтобы зричихи и зрители рыдали
медяков бы полну шапку накидали
фимиама славы накадили
 
шли бы мы с тобой по пикадилли
кадиллаки по дороге находили
ах фаина запах роз и лилий
от твоих мадамъ исходит лядвей
 
... перси ланиты уста
греция что чиста
персия от хвоста*  (* а.х.в.)
бродский и чистота
 
соция резервация
как костаки* что ль разорваться
надобно разоружаться
в результате идей резерфорда
 
не позвоночник а хорда
грядут немытые орды
орлы глядящие гордо
филины с диким хохотом
 
свистят снаряды и флейты
хиосского в горло мне влей ты
фалернского или хирсы
при этом сними трусы
 
фаина ты нотою фа
а я несомненно ля
на тебе надета фата
стоимостью в тридцать три рубля
 
на тебе надето не то
поэтому нотой до
поэтому нотой соль
свою изолью я боль
 
фанфары трубите марш
фаина в тебе есть шарм
о чем я тринадцать лет
не устану твердить тебе
 
ПОДТВЕРЖДАЮ:
 
всё написанное – правда
подтверждаю: всё изложенное –
враки
и на хилой сраке носим фраки
потому потому что мы дураки
 
это все цитации, не боле
дело не в тебе не в алкоголе
ах как я хочу увидеть голой
эту вожделенную валгаллу
 
чтоб персты и пясти ты влагала
чтоб алела и при том алкала
стану я подобием варяга
а потом подамся в греки
 
впрочем, игры это все и враки
 
пребываем мы фаиночка во мраке
 
/2 иуня 1987/
 
 
ЛАКОНИЧЕСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ, ИМЕННИК
(абсолютно ненужный):
 
князь ухтомский* (он же борис иванович дышленко, прозаик, худог)
иуда* (еремей иудович парнов, автор “ларца марии медичи” и пр.)
“где конопаты ртом и харей
совписовцы мадонну харят”* (см. черноморский поэт иван рядченко и мадонна лялька, адресат “вавилонской башни”)
галя усова* (поэт, переводчик, лучшая студийка школы т.г.гнедич)
бетаки* (нечто неприличное, явствует из текста)
г.и.* (георгий иванов, классик)
ю.м.* (ю.милославский, лучший стилист зарубежья)
павел золкин* (поэт круга гробмана)
петрунис* (московский поэт, ныне нью-джерсийский, составитель антологии “русские поэты на западе”)
глезер* (культуртрегер/гешефтмахер)
шиманский* (биолог, псевдо-йог, путешественник)
худяков* (поэт-звуковик, художник)
толстый* (в.котляров, издатель “мулеты”, он же бывший парторг реставрационных мастерских)
костаки* (георгий дионисиевич; также аллюзия с прутковским “разорваки”)
хвост* (см. а.х.в. – алексей хвостенко, анри волохонский)
... “более известные” имена не комментируются.
 
 
ПОЭМА О МАГНЕТИЗМЕ
В 2-х ЧАСТЯХ
(челюстях)
                        фаине, татьяне и ольге
 
Ч(елю)аСТЬ 1-ая
 
меня в тебя магнитом тянет
мой магнетизм органом стонет
и я тебя намагнетя
лежу один миног хотя
 
жую оставшейся десною
и грежу прошлою весною
тебя нагую зрю во сне я
но палки нет. могу доскою
 
съев буженины тонкий ломтик
лежу один кусаю локти
и мнятся мне твои лопатки
и почек нежные лоханки
 
вокруг их органы различны
на них взираю неприлично
вбираю цвет впиваю запах
о чем пишу тебе эзопом
 
грудя раскрашены узором
на них ты мню разводишь розы
а море делаешь как боря
с волною жёлтой пены споря
 
читаешь ты макулатуру
о ольга зри мою культуру
помянут боря море розы
вторгается художник розин      (с.россин)
 
художник М. художник Ж.
художник И. прозаик Б.
И.С.  М.Ш.  Е.Е.  и  ЮПП
– дабы воспеть лишь грудь твою
 
не пуп не пуп!
 
*
 
а если я возвысюсь духом
(от уст Эзопа легким пухом)
то перейду затем к устам
Устиновой и ей воздам
 
зачем взирать на девы брюхо
которое к ученью глухо
и в пустоте утробы эхо
ответит пенью тихим смехом
 
о ольга я люблю твой смех
в котором некий тайный смак
когда ты произносишь: ах
то эхо мне доносит – ох
 
так радость боль рождает мню я
десну вставной напрасно мну я
юницы требуют юнца
и то чего нет  у скопца
 
но ты полнеешь молодеешь
я стал с тобою малодушен
совсем не пьёшь и мало ешь
и от смущения алеешь
 
как роза или маков цвет
гряди иуда маккавей
на этот цвет ея граната
и вкруг её ложись гарниром
 
но нет, урок маккиавелли
не впрок – меня влечет магнитом
ЖИВОТный твой эзотеризм
(который состоит из клизм
 
что наблюдал я этим летом
быв в некий дом введен поэтом)
энигма! клизма! очищала
всю душу в ней – она тощала
 
и разговоры о блаватской
сливалися с моим блеваньем
и блеяньем ангорских коз
которых я как отрок пас
 
теперь я пас, татьяна ольга
мне вас не надо вот настолько
ты как полынная настойка
она как старый квас
 
 
ЧЕЛЮ(а)СТЬ 2-ая
 
два полюса есть у магнита
два пениса гермафродита
который сам себя ебом
любил однакоже её
 
однако ЖЕ её тощала
она царапалась пищала
в пушную лавку не впущала
она редуты защищала
 
послушай дядя эта тётя
страшней француза ведь недаром
она спалённая пожаром
сожгла его в конечном счёте
 
в огне магнит теряет сил
в себе я пламя погасил
и никого теперь не в силах
любить а паче изнасиловать
 
*
 
я приглашу тебя на завтрак
сперва ты сделаешь зарядку
потом польёшь розанов грядку
и мы приступим по порядку
 
сначала чай потом беседа
кого ебёт жена соседа
и с кем живёт марина катц
каков живот таков и потс
 
всё в прошлом мы сидим у грядки
смотрю с тоской твои на грудки
оне не вынесли нагрузки
они как высохшие грузди
 
а ведь когда-то невский ветер
играл в трусах и парусах
и в щёлочку глядели дети
на эту попу в волосах
 
и в дырочку тянулись робко
в которой не взирая пробка
поскольку ты уже прабабка
поэт же дважды дед
 
*
 
гузно на берегу гудзона
не прибавляет в нём озона
не шелестит на нём осока
и ветер не свистит
 
свисают пряди груди флаги
любовь осталась на бумаге
и откололось бумерангом:
мастит колит цистит
 
поэт в подвале подыхает
и вяло брюхом колыхает
в нем пламя страсти полыхает
подобием костра
 
летят говешки головешки
и изредка заходят жешки
герой измучился без женщин
но он уже кастрат
 
не ветер вентилятор веет
и чио-чио-сан немеет
к ногам его склонивши веер
приди ко мне сестра
 
пигмалионом галатею
создав и аз тебе глаголю
сердца и яйца жечь глаголом
премерзкая игра
 
и я тебя маню магнитом
в ответ хотя б молю мигни ты
я заболею менингитом
от мыслей о сосцах
 
похожих некогда на розы
о чём писал ещё наврозов
о них о них навзрыд неврозом
и семенем сочась
 
послушай тётя скажет дядя
в монокль и бинокль глядя
не разглядеть что здесь что сзади
назавтра и сейчас
 
магнит иссяк иссякли мысли
и сикает шаршун как мальчик
который шаловливый пальчик
обрезал вместо я
 
ведь телефон не телевизор
и потому тебя не вижу
набух тоской которой вызрел
а выразить нельзя
 
прощайте все – татьяна ольга
на бреге дня морская галька
и чайка пролетит как галка
и палка не нужна...
 
/25 июня 1986, N.Y.C./
 
 
МОНОЛОГъ РУСЛАНА
обращённый к русалкам
наине, татьяне, полине, ане и фаине
 
                         “о дайте, дайте мне пизду до”
 
А.
 
и спелый абрикос ея пизды
знаком был до
как мойдодыр до дыр
 
абракадабра не доводит до добра
абрам – кадавр и в стать ему двойра
буфетчица с соседнего двора
что нижним естеством зело добра
 
что грудью смело города брала
портвейном налитая до горла
её душа горела и звала
но с мужиками полный был завал
 
зане минетчица перебивала бал
и кто её ибал и колебал
качала двойра младня колыбель
абрам над нею хером колыхал
 
закат в сто тысяч ваттов полыхал
уехавши мадам на колывань
младенец алименты получал
над ним бастардом эстер злопыхала
 
свою утёрши грязным лопухом
любавичей знакомка лопоухая
совой нетопырихой громко ухая
и тря свою поросшую пушком
 
татьяна-эстер, двойрина двойня
она везде водилась тварь двуногая
жевала с хрустом оный уд миногою
мандою и монистами звеня
полина, тест: ОР – и на нём оря
занявшись сексом (частию) оральным
орала и пахала в номерахъ
где уринарием стоит урыльник*
 
истому пота оным утирала
вотще в нощи усилья утрояла
 
подобием троянского коня
имела за прозаика меня
 
* заменённый государём императором николаем 1-м у пушкина на “будильник”, см.
 
Б.
 
но нет поэт предпочитал манить
он в д(УД)очку свою свивал профессорскую мантию
страдая с юных лет провалом памяти
он продолжал мутить и молодеть
 
полянок земляничных не иметь
клубничкой пользовать не борова какова
не нонкиного пуделя каткова
но впрочем был доволен он и тем
 
во тьме стоял столбом его тотем
а в терему краса девица вяла
надежды пастернак коснувшись кляпом ватным (*)
гэй запорiжець возлегал куря тютюн
 
В.
 
сушоным абрикосом
узря ея угря
поет был обрисован
отсутствием уда
 
ему удача мнилась
и кожаный МАНДА(т)
полина ему снилась
и муж наоборот
 
фаина ему длилась
и он как ерусланъ
но фауну девица
в лоханке развела
 
прощай прощай наина
он ей наивно спел
он поглядел на ину (**)
и абрикос поспел
 
и косточкой в заначке
она манит змея
поэт же взяв кусачки
перекусил ея
 
на том роман закончен
с полиной ясных снов
как гроб он заколочен
и ничего не ясно
 
“прекрасное опасно” (***)
 
грядущее – преснО
грязнО тошнО теснО
поелику
прошедшее онО ...
 
/28 октября 1987/
 
(*) “А если поточней – не ватный кляп?” (Надежда Пастернак, Кишинев/Израиль, “Время и нас”, нумер не упомню)
(**) Близнецову
(***) Марго Фролова
 
 


МАНДАРИНЫ В ЧУФУТ-КАЛЕ
ИЛИ ЭКОЛОГИЯ Ч.Ф.
 
                                    г.чугунову и ф.к.
 
она легла в трусах и в лифчике
забыв на миг о белом чепчике
как физкультурница из лесгафта
и подражая ие чуриковой
 
над ней чудак слюнявым чубчиком
склонялся вынимая челюсти
происхождением чучмек
он сто десятым был челюскинцем
 
и человеконенавистником
писателем чулаки в чепчике
багровых губ её трилистником
закусывал сжимая чувственно
 
а я лежу на оттоманочке
добро бы на живой турчаночке
добро б на добрыш алевтиночке
лежу не сняв с неё ботиночки
 
фаина самочка котёнок
тебя хотят уже с пелёнок
твой половой но верный орган
меняет цвет меняет форму
 
и пахнет персиком салатом
его ты прячешь под халатом
показывая по знакомству
мужьям особенно законным     (знакомым?)
 
ты пребывая в коммуналке
не ведала ни сна ни палки
твои попойки на помойке
сродни старухе полоумной
 
ты анонимный алкоголик
но почечных не знаешь колик
доколе взяв тебя католик
котёнком молоко лакает
 
и груди нежные ласкает
и за уши тебя таскает
он по полам твоим тоскует
и аще дщерь твою алкает
 
шерсть седоватая клоками
гнездится над его клоакой
католик никогда не какал
а только спал и горько плакал
 
свой признак – зри – скрывая в плавках
с тобою он делился планом
как старшина подползший лихо
к в окопе стихнувшей врачихе*
(* из эрля)
 
и квакал низколобый квакер
сокрыв при девах страсть к клоаке
сухой и постный словно крекер
он ставил в позу тя креветки
 
миссионерским положеньем
устав он вставил с напряженьем
в жену законную – закала
оскал, не приподняв забрала
 
и снова в деве страсть взыграла
труба вструбила гавриила
путем химической возгонки
в змеевике та смесь горела
 
и в заднике та страсть хирела
и сама в садик ты всадила
и в позе всадника хотела
и в пизе писю простудила
 
два отмороженных придатка
скрывает вялая тридакна
гнездится в ей трихомонада
она давно уже протухла
 
лицо тощало а не пухло
она пищала
паклей пукли
писец завёрнутый в буклет
она хотела в туалет
 
на островах её и шхерах
химера висла мерой хера
кружил над головой мартын
монмартра пшют гардемарин
 
как борзописец и.мартынов
книгоиздатель н.марьтянов
и возбуждение моторно
в притворно стихнувшей марьяне
 
как сок китайский в мандарине
как страсть по деве в мадригале
как семя трупа в мандрагоре
сокрыла тайный двор в мадриде
 
так ты фиалкой сев на фаллос
локтями секретарш пихала
свои секреты выделяя
змея под знаком водолея
 
но взяв художник тя за голень
и заголив он недоволен
конструкцией твоих щедрот
щелям предпочитая рот
 
заняв его насущным делом
он занялся несущим телом
лениво на кулак крутя
твои не винные грудя
 
и верхняя губа не дура
поскольку он платил натурой
а чем заплатит те поэт
за мимолётный (вздвой!) минет
 
... поэтому поэта тело
в подвале лежучи потело
ты от художника хотела
картинку на дыру
 
твои слова не изменяя
тебя вполне я извиняю
лежу в подвале и воняю
“и жизнь не ко двору”
 
цитатой ширушки искомой
кусочек лакомый с тоскою
по коему я истекаю
главу себе дурю
 
по ком – по дуре анонимной
по той что пахнет анемоном
чьи губы дольки апельсина
лежу страдая анемией
прощай мой мандарин
 
в чуфут-кале в тоске и кале
нагие пленники икали
и вошей в голове искали
дабы насытить плоть
 
так я прощаясь с мандарином
спущу стихи на модерато
лежу любуясь мондрианом
прости меня Господь
 
за эти злые излиянья
любви и боли изъявленья
за мысль нагу и изъязвленну
похожую на плоть
 
прости меня и ты девица
к те не протянется десница
и жизнь моя не прояснится
аз гол и зол и подл
 
в подол тебе скатившись мандарином
молю: не мажь мне оный маргарином*
ты смотришься увы рене магритом
а я конечно потс
 
ПОСТСКРИПТУМ:
 
мой фиал любви глубок и полон
бери меня в фиалковый полон
пока ещё не дремлет аполлон
и обладаю некоторым полом...
 
/дата неявственна, 1988?/
 уточнена: (закончено 17 иуня 1989)
 
* попробовано, в конце того же года – чудовищная вонь! (см. “поэма АДА или девочка из Днепропетровска”, неопубл.)

 
 
finis
 

 
 
ХАРЬКОВСКИЕ ВЫБОРМОТЫ –
О ВЫ ОБЕРИУТЫ
имени Проф. ЕГОРА КУЗЬМИЧА РЕДИНА
 
                                харькiвчанке минне и бахуле
 
1
 
обучать минету минотавра
на конце двутавровой вертясь
с харьковым потерянная связь
награждает тело немотою
 
голубые лошади в пизде
крылышками чёрные махают
бабочки
та я же ж воно пыв здесь
пид струёй хрустальной махавона
 
и в обмотках каменных бинтов
мотрич чичибабину глаголет:
чи то баба?
вагрич головою
с бабичем подчеркивает связь
 
и в обмотках каменных бинтов
полон харькив маленьких котов
речка хорь течёт по нём
виясь
 
2
 
но сколь обширно многолюдье мест
в москву спешащих за лимит невест
о чём коротич тлеет “огоньком”
виясь в ЦК проворным лысым окуньком
 
страна экономических реформ
и пишет писма от руки рабкор
но заседает харьковский ревком
пизду поднять одним большим рывком
 
а зэк сидит и дрочит на драча
в райкоме поголовье дурачьё
и едут на прядильно-ткацкий дырочки
дешёвым прополаскивать пипирочки
 
напрасно панки люберов ебут
встаёт страна на подвих и на труд
и первыми в ряду идёт евтух
который ровно как петух протух
 
он пишет в крым в защиту от татар
он родиной торгует сволота
и померанцем маковым зардев
подол у дев израильских задрав
 
вопя истошно матово “да здрав...”
он ДАЗДРАПЕРМУ* вытер до мездра
во всём ему сопутствует МИНЗДРАВ
и МИННА тож, мине не разобрав
 
евтух типичный харьковский поэт
поЕт он – и поетому поёт
но БЕЛЛА мелко сделала пипи –
нью-йорк кипит
 
* Женское имя, сообщено бахчаняномъ
 
3
 
поэт пиша проблемные статьи
немедля поступает в институт
где коз ебут но также и пасут
пасомым стать – таков уж тут статут*
 
а как же кисельов и вася стус
но вероник тушнов душнов цветут
душманы крылья вывертев базук
являют неприкрытую злобу
 
о нех напишет сам тимур гайдар
и сын боровика зовом артём
а я кричу: изгнанники, гайда!
изгои, гои – гей, славяне! – ртом!
 
рычит б.ельцын пельцын на бельцы
а пельше больше – он уже скопцы
кто там? кто там? сэр гамлет восклицал
офелия скрывала воск лица
 
 * см. “петушок” д.маркиша
 
4
 
а в харькове воняет не хорьком
лимонов местный воодушевя райком
поставил душек раком – и реком
лизомым негром помавал херком
 
о харьков сколь силён блакытный дух
сколь герцен огарёв хлебнули дум
читаючи тарасов “заповит”
и бди – Москва на мове завопит!
 
елико хендрик худяков москаль
взяла кацапов лютая тоска
крылами рея горный армянин
ей лоно кахетинским оросил
 
орясина, отбрось ты потсух свой
взяв в руци уд от наслажденья взвой*
на харьковские горные холмы
легла рязань налётом хохломы
 
о чём поэт скажи мне бормотать
о чём орать петюней на заре
о чём мадамъ
 
и пьяный минотавр
взбирается урча на минарет
 
сколь гармоничен в харькове рассвет!
 
/дата утрачена, 1987/
 
* а.пушкин у в.я.брюсова, см.
 
 
 
РУССКАЯ БЛЯДЬ НА “ВОДКА-ПАРТИ”
У ШАРЫМИХИ
(романс и баллада)
 
                                        наташе и танюше
 
                    “широко раздвинув громадные ...”
                        (штильмарк и василевский)
 
не могу ни забыть: не простить
не хочу но готов просить
 
око за око и веко за веко
ибо – пардон ми – подонку завидую
 
ибо – проклятье! – по ней, ненасытной
лону её – до тисков, до насилия
 
до – хотя было уже, даже – после
молча страдаю кишкою слепою
 
гадина, родина, вредина, злыдина
мир заслонила отвиснувшим выменем
 
тянется болью глаголом и временем
в снов небесах ненасытная задница
 
ладно меня ты наездила всадница
в лоно твоё оголённый не всунется
 
всуе строчу – страховидная, пьяная
ты и поныне жива и желанная
 
жало змеиное – злобное, жадное
ты вызываешь желанье утробное
 
будто лежу, ублажённый, у трупа
слыша дыханье зловонное, жаркое
 
ведьмины ночи, июля юление
зреет под копчиком где-то желание
 
рожа твоя словно жопа жеманная
льётся столичная и юбилейная
 
пьётся, стаканы грызуще на закусь
задницей сев на зардевшийся запад
 
молот и серп – созревают колосья
дабы стернёю пожухлой проснуться
 
жуткая, жаркая, жадная, жёлтая
ты вызываешь желание жопное
 
и всенародно, рабочекрестьянски
ты мне мигаешь шахною ромбической
 
как у сосноры* – и брёвнами сыра
тычут в тебя, там где сладко и сыро
 
пьяная таня, пия в два горла
чернь у шарымовой, жря, развлекла
 
что и заснято на плёнку шиманским
таня – и в пасти два горла шампанского
 
тем-то и телом по сю мне мила
пьяная сука – такие дела
 
/23 июля 1988
 брайтон/
 
* прим.:
“брызжет в жаровнях говяда,
РОМБАМИ вырублен сыр.”
(первая редакция)
“БРЕВНАМИ вырублен сыр”
(вторая редакция)
Виктор Александрович Соснора,
поэт, прозаик, член ЛО ССП.
 
 
 
ПОСЛАНИЯ
сэр мишелю, который жалуется на скудость дедикаций
 

“выпей миша перно чуток...”
(“биробиджан”, 1974)
 
пять найденных поэм:
слава
ингуши в париже
мадьярские дырочки
карнавал
панька
(не считая не найденных поэм и стихов, и пространных упоминаний в различных текстах далеко не безразличного Автора)
 
 

 

ПРОСЛАВЛЕНИЕ АМЕРИКАНСКОГО

ГРАЖДАНИНА М.ШЕМЯКИНА
И ЕГО ДОБЛЕСТНОГО ВЪЕЗДА
В МОСКВУ, В ДОМ ХУДОЖНИКА
ВЕРХОМ НА ТАИРЕ САЛАХОВЕ,
 
ИНАЧЕ ИМЕНУЕМОЕ
 
СЛАВОЙ НЕ ПОДЕЛИШЬСЯ
ИЛИ ПОСЛАНИЕ
ИЗ ПОДВАЛА В ПЕНТХАУЗ
ОТ КОШЕРНОГО ПЕТУХА ККК
МЕЖНАЦИОНАЛЬНОЙ КУКУХЕ ММШ
 
“письма пишут разные
слезные болезные
иногда напрасные
чаще бесполезные”
(симонов-кузьминский)
 
“кукуха хватит петуха
за то что хватит он кукуху”
(иванов-кузьминский)
 
слава бывает разная
слава бывает грязная
слава бывает пресная
слава бывает тесная
слава бывает грозная
слава бывает розная
слава бывает росная
слава бывает слёзная
слава бывает склизкая
слава бывает близкая
слава бывает узкая
слава бывает русская
 
слава бывает давняя
слава бывает плавная
слава бывает главная
слава бывает славная
слава бывает бывшая
слава бывает сплывшая
слава бывает громкая
слава бывает ломкая
слава бывает постная
слава бывает звёздная
слава бывает тусклая
слава бывает тухлая
слава бывает пухлая
слава бывает ушлая
 
слава бывает с запахом
слава бывает с отдыхом
слава бывает с ладаном
слава бывает с гадами
слава бывает с прессою
слава бывает с прописью
слава бывает с припиздью
слава бывает спрыснута
 
слава бывает стиснута
слава бывает скислая
слава бывает низкая
слава бывает вязкая
слава бывает всякая
слава бывает якая
слава бывает тыкая
слава бывает тыквою
слава бывает титькою
слава бывает митькою
слава бывает лестная
слава бывает полезная
слава бывает помпезная
слава бывает телесная
слава бывает нелестная
слава бывает нечестная
слава бывает трупная
слава бывает крупная
слава бывает мелкою
слава бывает целкою
слава бывает блядская
слава бывает цацкою
слава бывает царская
слава бывает псарская
слава бывает гусарская
слава бывает горская
слава бывает трубная
слава бывает грубая
слава бывает грузная
слава бывает гнусная
слава бывает разная
 
СЛАВА БЫВАЕТ КРАСНАЯ
 
/3 апреля 1989/
 
иллюстрация:
порутчик шемякин
верхом на холощёном жеребце
по кличке “таир салахов”
(из породы соцреалистов,
которых шемякин в интервью
назвал “героическими кастратами”)
фото 1989 года, дом художника
 
 

 

ИНГУШИ В ПАРИЖЕ
 
                               флейтисту Дикой дивизии
                               М.Шемякину и Есаулу
 
                       “Скончался Тартак”
                       (похоронка в НРС, 1980-е)
 
1.
 
скончался тартак
и начался бардак
и скакал на коне есаул
под копытами луг
под копытами мак
и на каждом глазу по бельму
 
там где маныч река
ты не жди казака
ибо лезет на берег чечен
в длинной шашка рука
в мятой шапка башка
по обличью ингуш и чучмек
 
газыри на грудях
волоса в бигудях
с золотою насечкой кинжал
и коня сжав кольцом
полосатых кальсон
есаулу кричит он: кунак
 
хочешь кушай кумыс
хочешь Алла молис
хочешь девушка русый бери
шашка-машка башлык
уружо и шашлык
медной пулей заряжен бердан
 
в пятигорске поэт
не сносил эполет
и закутался тучей машук
лезет в гору ингуш
ишака взяв за гуж
закусивши губою мундштук
 
2.
 
цыганку волкодавами травил
пластинку цинка в кислоте травил
жену и дочку чуть не отравил
и поутру с бургундского травил
 
но всё-таки он на глазах трезвел
мудей его задумчивый трезвон
сливался с нотр-дамом
он прозрел
за дебоширство вызван быв к прево
 
бил булкой по болгарина башке
и в кожаном ходил он пиджаке
он попугая называл жаке
и член сжимал зачем-то в кулаке
 
3.
 
спой мне ростропович под гитару
полякова песню про любов
и роскошная марина шмара
и со свежей лысиной панов
 
посадивши голую елену
на вполне троянского коня
эдиком он припадал к колену
бубенцами между ног звеня
 
ах мечтами в кивере солдата
с чубуком моржового хуя
спой про то что очень бородато
и в техасе пропадает зря
 
и танцует голая графиня
с тушей освежеванной быка
и свиными глазками в графине
есаул напрасно ищет дна
 
и жену он загоняет в раму
делает из морды натюрморт
и в нью-йорке вспоминает маму
и с тоскою смотрит на трюмо
 
4.
 
то глезер то нахамкин
подложат в чай соплю
он припадает к мамке
фарцующей в сен-клу
 
и красными штанами
сверкает есаул
который между нами
точил свой оселок
 
и песни пела дина
и вторил ей максим
и тела половина
усохла от тоски
 
тогда элен ли-хантша
на протяженьи лет
и очень элехантно
его вводила в свет
 
на карпантье с гобером
наслали тьму девиц
поэт остался с хером
художник без яиц
 
5.
 
и войдя в контингент
он пошёл в континент
и максимову там показал
оторвав у коня
бубенцами звеня
и мундштук янтаря покусал
 
нет ни шашки нет ни
темляка что звенит
ни ружья ни патронов к нему
то ли шпоры звенят
то ли что из меня
вытекает скрываясь во тьму
 
взявши в руки иглу
гениальный ингуш
начал пластик карябать опять
получился офорт
что похож на аборт
и на реку с названьем оять
 
за окошками лувр
запах крашеных мымр
и джаз-банды гремят в мулен-руж
никуда не ходил
и в себе находил
много мелких и сморщенных груш
 
каковые поклал
на холсты и пока
всё не продал нахамкину Ко
корку хлеба жевал
и опять наживал
капитал что добыть нелегко
 
6.
 
не приживясь в париже
он двинулся в нью-йорк
сначала дал по роже
какому-то нуво
 
потом попал на теле
в составе русских звезд
девицы были в теле
имея много пизд
 
этаж снял на бродвее
в котором жить нельзя
и брежнева бровями
макаровой грозя
 
сидит и пьёт он пиво
и на душе тоскливо
заводит патефон
шульженко ставит он
 
а рядом в исподниках красных
сидит есаул безобразный
и звонят и звонят в техас они...
 
/13 августа 1981/
 


 
ПОЕЗДКА В ОСТРОВ ЛЮБВИ
по Тредиаковскому
или сеанс фотосекса петербуржско-парижской
метафизической школы
с телом прекрасной мадьярки
 
                                      посвящается ю.
 
                        “спина от венгерской груди”
                        (негатека Эрмитажа, Тарасюк?)
 
на ужин свежая пизда
с венгерским хлебом
журнал по имени “дада”
зародыш в колбе
 
и ожидания шаги
и запах розовой ноги
и грудь подобием нуги
тянучки сливочной коровки
 
все письма сложены в коробки
и поцелуй невинный робкий
услуги < . . . . . >* арабки      * юзанной?
с гусиной кожей на лобке
 
на потолке свисает копоть
она кусает жирный локоть
в её < . . . . . >* тепло и слякоть             * гм-гм
и лапоть – взвизг! – на кочетке
 
минуты тянутся тугим презервативом
она его в < . . . . . >* превратила               * говешку с жешкой?
нисколько не любила презирала
и спать с ним было тяжко и противно
 
всё то же слово оловом из ложки
раздвинуты < . . . . . >* ножки                     * манительные? томительные?
арабка вьётся  (вереницей)  кошки
и венерические сны в лукошке
 
венгерский хлеб и чуть солоноваты складки
она влагает во влагалище облатки
играя в оловянные солдатики
 
“лиловое лоно опалово оплакав”
 
цитата если не из северянина то из анны
шемякин назвал меня богом бадузаном
поскольку есаул не преуспев глаз пером выткнуть задрых упившись
а сарка отчаянно в телефон вопила
 
вливается в слог смог смак обретая
голова у венгерки  (см. ниже)  обритая
хрен мой опавший жёлтыми листьями облетает
пусть мишаня мне будет арбитром
 
хочу портрет мадьярки между ног и ниже
в стиле кубистическом с элементами фотосекса
иные же
и из собак предпочитают фокстерьера
 
ах! пиита тредиаковский поймёт мя мающегося
чем-то не тем занимающегося
и взяв за цыцки моню цацкеса знаменосца
многия ордена мающего
 
кающейся цецилией агатой коей отрезали грудки
после чего таковые оказались в желудке
великого инквизитора на досуге предающегося людоедства пороку
а в малых половых немного и проку
 
так пососать пожевать кусочком вяленой воблы
живот который наоборот не вмят а вогнут
она ноги раскинула вольно
цитируя наизусть былину о вольге
 
в ольге побывать мишаня напрасно тщился
в богдановой либо в устиновой устюговым в устье
преподавая помаванием онаго уроки ташизма
держа за уздечку себя в узде
 
побывав недоумевая зачем в пизе
и отдавая предпочтение верховой езде
посвящал я некогда изе
следующую стрепиздень:
 
“давно хотелось изе
помацать бабу в пизе
и напевая песни
попеть в её гнезде”
 
ломтик оной на ломтик мацы
и кошерные два яйцы
 
бурливы воды янцзы
велик косоглаз и жёлт мао цзе-дун
 
мала узкоглаза и розова она
(посмотрим на портрете) снятая на
фото
мадьярская
дырочка
 
/12 августа 1987/
 
 


КАРНАВАЛ В СТУДИИ СЭР МИШЕЛЯ,
его модули, модели и дули.
 
                                    М.Ш.
 
дай зайду в ателье отолью –
так люблю я твою ателью
в унитаз я аделью блюю
соловей моя роза бюль-бюль
 
в ателье манекен на столе
наливай же худог по стопе
а фаина модель не стони
а не то топором по кисте
 
и в баталии стен ателья
возникают ошмётки белья
ты давай моя крошка ла бель
покончай для кота в колыбель
 
не бюль-бюль а брыластый бульдог
поместился уютно меж ног
нонке боже ужасно смешно
и нисколько не больно
 
и лимонов что в белых штанах
весь лощён и лосьоном пропах
а по сути пижон и шпана
уважает он слово пахан
 
он-то знает как пахнет шахна
дырку негру лизал как шакал
и небрежно перстом шевеля
нонку взял в шенкеля
 
ну а тугрик свои бугорки
поместила во длань богатырску
и бесстыдно раскрыла пипирку
совокупно кака и пипи
 
а савенко сидел и писал
как он негру лиловый сосал
как сюзанне промежность кусал
как он ёб её колоссально
 
волос смольный и голос сальный
лик елейный холёный сусальный
и страшны его описания
когда он ей колготки мусолил
 
но зачем же пускать в ателье
гомосеков в лиловом белье
ножки белые жопки жаркие
и с собой привносят подарки
 
под дубовым столом аркашо
член у юпа сосёт карашо
а поближе к жратве есаул
оседлал своим задником стул
 
дерматолог премного дерма
пинхос пенис почёл за корма
и с нахамкиным плыл пантелей
по нахалке водя пятернёй
 
и каплан разжирев как каплун
под нахамкина вяло копнул
и шарымова шарма копну
подносила на цырлах ко рту
 
неизвестный сидевший в углу
говорил и творил ни гу-гу
он ужасно хотел в гугенхайм
утверждая что снизу он хайм
 
евтушенко блюющий в лохань
рядом зайцев скакал как блоха
а семёнов свои семена
приберёг для родной посевной
 
и иуда андропов строчил
не жалея ни жоп ни чернил
он гарлема горилл очернил
в сохо он старожил
 
и рыдала шульженко на всю
ателью про любимого васю
и сидела сюзанна накрася
поредевшую волосню
 
а художник меж тем рисовал
нескончаемый свой карнавал
потому что моделей навалом
косожопых тупых криворылых
 
окружали его хороводом
и не кистью он – хером водит
по холсту по бумаге по
возникают гофман и по
 
запорожцы прут за дунай
жид задавится за денье
аэрографом задувает
на подхвате крихели задники
 
и расходятся тиражом
нескончаемым виражом
раскупаются ох хорошо
вереницы не лиц а жоп
 
каждый жаждет узреть себя
будь он сабр саид сибарит
достают бумажник сопя
по бумаге художник собрат
 
и уносят повесить в дом
ад гернику гоморру содом
а худог повернувшись к ним задом
молчаливо стоит пред холстом
 
/12 ноября 1987/
 
 


НОСТАЛЬГИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА О НИЩЕМ ХУДОЖНИКЕ
И НИКАК ОТНЮДЬ НЕ ТОЩЕЙ ДВОРНИЧИХЕ ПАНЬКЕ
 
князю шемякину-карданову,
не ингушу, а кабардинцу,
в прошлом – просто мишане
 
“а когда она в июле
съела мыши колбасу –
я за то твои кастрюли
разобью и обоссу”
 
у меня папанька –
кавалерист
а ты сука панька
гнида и глист
 
ходит по коридору
грудьми тряся
опухшая морда
в фиолетовых трусах
 
ходит и блекочет:
“художники бля
квартуполномоченный
а за свет три рубля
 
а в двоёх сортирах
насрано – страсть”
андрюху-солитёра
ухватила за снасть
 
доська бежала
“панька бабку повела!” –

кобылою ржала
коровою срал а
 
роняла лепёхи
на путя в сортир
полковник в папахе
прятался за портьеру
 
жидовка ида
диэтических котлет
по причине гастрита
не кушала в обед
 
а за цинковою дверью
где рядом сортир
индивидуальный
скрывался мир
 
ободраны обои
покрашен кирпич
колесо толщиною с оглоблю
белила и краплак
 
на стенах чеснок (от вонь-силы и вампиров)
лук для поедания отнатюрмортенных мяс
буфет рококо кресла в стиле ампира
музыкальная шкатулка играет вальс
 
ривка красила гравюры
пиндыр рисовал
юлик росточкин хмуро
тухлую тушу в холщовый мешок совал
 
доська сопя изображала куку
чарлик куриную гузку украл
шемякин поил чаем коку
в третьем часу утра
 
говорили об искусстве фуке и о паньке
художник у мольберта зарабатывал варикоз
и о том как кока по пьянке
откусил куке нос
 
за окном море крыш и лысина исакия
пили не саке а цейлонский чай
в коммунальной квартире причмокивая и сопя
спали панька ида и кто-то ещё
 
с дюжину жильцов жили сдержанной жизнью
сообща варили на кухне харчи
дышали дерьмом и харкали желчью
древовидные папоротники и хвощи
 
иногда вылезало туловом бронотозавра
панькино тело в сиреневом трико
двигала кастрюли шипела и базлала
квартира жила как терем-теремок
 
не влезали в рамки бородатые рожи
в кожаных штанах треуголках плащах
за железной дверью парад ряженых
остальное в квартире напоминало плакат
 
вычетом халата и вислых сисек паньки
вычетом идина на идиш шёпотка
вычетом когда художник по пьянке
таньку шаповалову за пизду щекотал
 
хохотала танька показывая колготки
в коих дырища размером в кулак
ривчик давно перестала колоться
и в отличие от арефьева никогда не пила
 
приходил палыч критиковал картины
как всегда не словами а оборотившись взад
по углам стояли кариатидами
сигитов и геннадиев и пиндыров целый взвод
 
шемякин крутил но не клаву а алёшу
братьев рубашкиных и дину верни
панькина мамаша насрала в калошу
и от этого на всю квартиру воняло
 
так и тянулись трудовые будни
на стене бычья туша на полу кокин торс
кока желал играть на трубе и на бубне
а ему совали фисгармонию под нос
 
отчего пиита блевал в медный тазик
лёжа с голым чарликом на голом полу
дабы не видеть ляжки шаповаловой таньки
а паче паньки
вообразив ея дыру
 
двадцать лет со свистом и дристом пролетело
за окном не питер а вовсе нью-йорк
но не сгнило паньки-дворничихи тело
а ожило в рисунках и ассамбляжах наоборот
 
панькины ляжки и танькины замашки
ожили на брайтоне – выдь и погляди –
в коммунальном подвале
с знакомым запашком
 
и что там вам кукла оскара кокошки...
 

/5 июня 1989/

 
 

ОДА ОТ БЛУДНОГО СЫНА КОКИ
ЮЛЕНЬКЕ НИКОЛАВНЕ

 
матери нашей главной
сыном немалым славной
дворянке священно-сословной
преображенской суть
сутью своею женской
присно и вкупе блаженной
сердцем что обнаженно
чует глаголы уст
 
юной в восемь десятков
кавалеристке десантнице
что достаёт до сердца
оду слагаю поя
кукольнице актрисе
слов моих малых акриды
и славы ея аркады
хилая песнь сия
 
той что прошла с ордою
награждена орденами
славы знамёна о рдейте
в честь жития ея
вырастив сына со дщерью
выпестав их со тщанием
во славу своих соотчичей
сущностью бытия
 
юленька николавна
мать наша славна главна
славься колоколами
преображения
юленька мама птичка
да пребудет вовечно
душа ея человечная
не знающа поражения
 
в день восьмого десятка
мне ея вспомнить сладко
и внучка ея доська
такожды дщерь моя
я же в семье не уродом
помню всех каждым годом
и поздравляю оптом
со многолетия
 
/16 iуля 1996/
 
 
 

ЗДРАВНИЦА ГАРИКУ ЕЛЛИНСОНУ
 

“коля вечтомов наклеил на холст кальсоны
и поссал на них.
тоже акт творчества”
(м.гробман, из “дневников”,
рукописная газета “левиафан”, 1980-е)


здравствуй гарик элинсон
не похож ли ты на сон
мы с тобою в унисон
тоооненько поём –
взасос
 
здравствуй гарик элинсон
те завязки от кальсон
обвились вкруг нас кольцом –
помнишь ли, кацо?
 
здравствуй гарик элинсон
жизня вертит колесо
вырастет ли колосок?
кой в нём прок?
 
здравствуй гарик элинсон
мне совсем не хоросо
на хоккайдо мы не будем
цто ессо?
 
здравствуй гарик элинсон
некто еллин видит сон
и во сне им снится зельдин –
каково-с?
 
здравствуй гарик элинсон
не болей не бзди не ссы
есть анютины трусы
– колоссально!
 
здравствуй гарик элинсон
ты во сне рисуешь нос
я его проиллюстрировал –
ну и сто?
 
здравствуй гарик элинсон
товбин с. к тебе присол
а ко мне он не присол
некарасо
 
у некрасовых я жил
помотали много жил
гарик элинсон а где ты
в это время был?
 
гарик элинсон, сто лет
восседал я на столбе
ты ж при том херметом не был –
как тебе?
 
в ленинграде ты служил
в монтерее ты сложил
домик из костей звенящих
ждёт нас ящик
 
и вадима нет и не
мы вообще сидим в говне
между прошлым настоящим
и во вне
 
гарик элинсон – молюсь
нам судьба поставит плюс
а жизня поставит минус –
вот чего боюсь
 
гарик элинсон, пиши
то что надо для души
а душманов ты не слушай
нюхай но не опиши
 
здравствуй гарик элинсон
наша жизнь пройдёт как сон
но останутся наверно
те тесёмки от кальсон
 
беркли говорил про то же
жизнь есть жизнь а сон есть сон
 
ну и сто?
 

/21 сентября 1989/

 
 
 

ЮПУ
 
я, действительно, зоил
но на это я забил
ничего я не забыл
зол был
 
а сейчас уже не
 
/22 октября 1987,
 в день нобеля иосифу/
 
 


РОСИНКИ С ЦВЕТОВ РОССИЙСКОЙ ПОЕЗИИ
А ТАКЖЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ ЮПУ, БЕЛЛЕ

АХМАДУЛИНОЙ

И ПОЕТУ ИНЗЕЛЮ ФОН “ХАИТИ”, АВТОРУ

6216-строчной ПОЕМЫ “АДА”
 
я к юпу подошёл с повинной
и перерезал юповину
2 сочленившие пупа
... из юпа сыпалась крупа
 
и кто сказал что жизнь глупа
(вращая нижней половиной)
я был ромашкой полевою
а он – юп – бархатный тюльпан
 
текла поклонников толпа
клубились капая коварно
двух-смысленные комплименты
и бровь его была тепла
 
и на зубах
огурчик звякал*
бия холстом**
по морде плакал
юп ел но никогда не какал
кровь горяча
моча тепла
 
зачем скажи мне аксиомы
сии, никем же не искомы
но искренни
в ряду посконном
стояла каланчой
моча
 
и кала ли калач закушен
и калалацы заушая
“войну ибал”***
дворец и хату
покрыл он мокрым и лохматым
 
торчал “мохнатеном”**** манхаттан
молясь продажным мойнихэмам
склоняя выю мордехаю
и лиловатым колыхая
 
в обрат приехавший синявин
свой вынимает синеватый
посконные штаны сымает
не граком ставши но свиньёю
 
на что насрулла с ахпердёю*****
иных дремлюг опередевши
в проблеме роста населения
прямых потомков насреддина
 
но русь уже что пахнет гусью
гузном горбатым диссидентства
всех запрягает в дилижансы
гой тройка – и трусит, не труся
 
тысячелетие руси
в прудах плодятся караси
о чём напишет карамзин
а также родион щедрин
 
воззри – дары ея щедры
и щедродырова девица******
к цевнице тщится прицениться
вокруг – мамаевы шатры
 
эль сид – сидай на унитазе
снидай что Бог пошлёт – лишайник
(зовомый манной) и ушами
не помышляй об антитезе
 
так, в антитесте есть пасхальность
в маце – напевов синодальность
закон физический паскаля
чтоб смежные соединялись
 
сосуды. паче – хер сосомый
взвернувшимися на чужбину
сих грубо взяли за чуприну
и заставляют петь осанны
 
а овых превращают в львовых
к означенному ЖЕ влекомых
и в ухе вилкой ковыряя
герой хиреет и киряет
 
кирзой столичная воняет
коми-поэт альберт ваняев
последний с гашени вынает
и по подстрочнику внимает
 
макаров – чу! – телят угнавши
в края где угр угреватый
берестяной лишь сытый кашей
читает Тору******* торовато
 
ханты-мансийския забавы
“и назовёт меня всяк сучий в ней язык”
где горец штирии зобатый
под сапогом тирольца сник
 
гремят шарманкой савояры
и говорят: какой шарман!
носами шмыгая шныряя
среди армянов и цыган
 
“алеко, господи, алеко”
прости охапкина олега
за малыя его грехи
и многи вёрсты чепухи
 
прости питейного петюню
дай выпить к третьему июню
в какой реком аз грешный раб
еленой совокупно рця
 
но коля любушкин был мокша
шукшин же несомненно – шукша
по вешенской скакала векша
насильем сола изнемогша
 
а шигашов айги соотчич
ел опресноки также сочни
вокруг его сновали кочни
и рек он головой качнув:
 
соснора член един с сосюрой
он анну называет нюрой
(ахматову) а беллу, бдя
склоняет в белы лебедя
 
не евши туш и воз не сенский
скача парижем вознесенский
мех выхухоль иван сусанин
подносит ляху в воскресенье
 
шемякин суд всегда неправый
на берегу невы непрядвы
на сену сев гузном гудзона
он оный век(?) лишён озона
 
но одарён зато он озой
к нему представшей некой позой
и половой её позыв
не всколыхнул его низы
 
семёнов мелко семеня
в горсти нёс “вэ-дэ”******** семена
а зайцев не лишившись яйцев
с пучком фломастеров является
 
свои наряды рисовать
и тем фламандцев посрамлять
 
о чём андроповым иудой
написана мишане ода
и прах нью-йоркский отряся
он в ТУ внедряет телеса
 
домой, домой – крестить россию
глядеть в глаза её косые
чингизов новых победя
батыром скачет ахпердя
 
на водку предъявляя труп
стоял худог в российском граде
чухна толпилась где-то сзади
вонял куняев
пахнул юп
 
к востоку забирая, к югу
увы опять вернулся к юпу
который к счастию не труп
а михаил евсеич юпп
 
а александр исаич, саня
глядит на нас но где-то сзади
и воробьёвым под хвостом
париж гремит его устом
 
гляжу на унитаз любовно
квадратен он как бы поповна
диана, в девах из кронштадта
а ныне дилерша внештатна
 
глядит марина из-под >накрася очи чешет коси
её перина пуховая
стихами страсти полыхает
 
а муж играя на тромбоне
рисует девушку в тюрбане
и на ея грудную клетку
железную наносит сетку
 
червя в пизде рисует рахман
не быв женой за это трахнут
по голове
рахат-лукум
сосёт андрей боря рахит
 
и отъедая рожу тыквой
съев грушу треугольну тихим
стал глас его
лишившись влас
стал вылитый опричник влас
 

на шее у его, гола
сияет антиголова
 
для таковой достойной рамой
сидение стульчак рекомый
как в кондуите и швамбрании
нёс ося облик императора
 
гляжу на унитаз ликуя
стоит он в центре галлереи
о нём возлюбленном толкую
перстом кажу я горделиво
 
альбине алевтине юле
канадской паре – ане, коле
ян выжрал стопку алкоголя
и поливает иудеев
 
а мне плевать а я балдею
на белый унитаз глядю я
ещё хочу купить биде я
пигмалиону – галатею
 
а пилигриму тяжкий посох
пигмею гусениц на ветке
а унитаз он мне на пользу
зане говно есть в человеке
 
и назову его “А-А”
в честь классика поезии российской
но предварительно собрав
с цветов ея поем росинки
 
ахматова асадов – о!
сколь незлобив и кроток евзлин
вазелиновой фамилии его
– цитата юпа – не забыть нельзя*********)
 
и белла ахмудилина поЕт
(как сказано в афише чебоксарской)
она танцует и поёт
постукивая чоботками
 
в честь А-А-А и куплен унитаз
и посвящается он также юпу
от “А” до “Ю” пою поезию мою
а “Я” моё я посылаю в дупу
 
о! – не напишет байбаков********** не примет ТАСС
событие словесности российской
в моём подвале появился унитаз
сбирать в него поэзии росинки
 
/3 апреля 1988
Нью-Йорк/
 
* так у юпа
** (не посконным, а “шемякинским загадочным” – см. М.Юпп, 3-ья книга)
*** цитата из пушкина
**** так у ситникова
***** подлинные татарские имена
****** галочка, зам.министра культуры чечено-ингушетии
******* вероятно, генри (“уолден, или жизнь в лесах”)
******** неясно, имеется в виду МВД или вен-диспансер?
********* НЕ МОжНО
********** серёжа, друг раннего детства, ныне корреспондент ТАСС в нью-йорке
... остальные герои также являются “не вымышленными”, а реальными. опознавайте сами. засудють, падлы...
 
 
 
 

ТРИПТИХ, В ОСНОВНОМ ПОСВЯЩАЕМЫЙ ЯНКИЛЮ
 
женщина володи янкилевского
 
у неё была
механическая пизда
из неё текла
электрическая вода
и чернела дыра
года и года
в никогда
в никуда
 
/2 мая 1988/
 
 
переводчице хлебникова
 
                                     ш.д.
 
а муж астроном
смотрит на звезду
а не в пизду
 
* (при том
    кнутом
    играючи в дуду)
 
/2 мая 1988/
 
 

ДЖОРДЖИЯ О’КИФФ
 
она
 
 
смотрел на мир сквозь тазобедренную кость
 
 
/18 декабря 1988/
 
 
 
 
 

 
 
* * *
 
плавают в море в одиночку челны
в каждом человек и берега не видны
иногда встречаются два челнока
и из челнока к челноку протягивается рука
в море летейском посреди снов
плавают флотилии человеческих челнов
море черно и эмпиреи черны
плавают меж них в одиночку челны
иногда доносится крик с челнока
иногда вздымается в воздух рука
чёрные стихии и чермные челны
которые в одиночестве друг другу чужды
нужды и жажды поровну на всех
иногда раздастся одинокий смех
иногда раздастся одинокий всплеск
и во мгле невидим нестерпимый блеск
в море летейском посреди бездн
не раздастся чудная челноков песнь
страх мрак и ужас на всех един
и во сне страха человек один
в челноке века по волнам сна
лодка человека и одному тесна
там на расстоянии вытянутой руки
мечутся меж небом и землёй челноки
иные вздымаются выше всех
и тогда зависти звучит во тьме смех
выше пирамид на ладонь руки
в море опускаются немые челноки
песнь челноков человеку не слышна
в летейском море непокоя и сна
 
[1982]
 
 

[В антологии Кузьминского/Ковалёва, том 3А, “харьковско-новосибирский”, текст приводится факсимильно, по публикации в филадельфийском альманахе “Встречи”, с незамеченными самим автором “текстоискажающими” опечатками. В повторяющемся слове “раздаcтся” вместо первой летеры “с” – дважды /или трижды?/ напечатана летера “е”. Отчего меняется смысл и размер. Автор недосмотрел. А и ... )
 

FINIS

 

на первую страницу 

к антологии

<noscript><!--