на первую страницу 

к антологии

 

ЖИТИЕ ТАРОНА, УЧЕНИКА В.Я.СИТНИКОВА

 

“6. Из художников знал Женю Бачурина /о коем, однако, буду говорить под музыкантами/ да Тарона /Гарибяна по фамилии/. Тарон впечатлил меня более всего не столько даже своей профессиональной талантливостью, очевидной даже мне, чувствующему себя у себя дома только в китайской живописи, но тем, что этот дикий, невежественный и пьяный, как правило, человек, чувством знал вещи, давшиеся мне огромным мыслительным трудом и выкормленные редкой по нашему времени эрудицией. Не могу его описать /не Толстой я и не Достоевский/, но люблю и почитаю /а в общем я – тип злостно-критический/.”

(Анкета Евгения Наклеушева, Ант., том 3А)

 

… Первый "взрослый" любовный опыт случился у Тарона где-то в 14 лет с Инессой, старшей сестрой его дворового приятеля Славки. Инесса была старше Тарона на несколько лет и довольно долго являлась авторитетом во многих вопросах и для Славки, и для Тарона. А дальше пошло-поехало. В проходных дворах и закоулках вблизи Курского вокзала жизнь не замирала ни днем, ни ночью, особенно летом. Дворы на противоположной стороне переулка выводили на пустырь, окруженный кустами и деревьями, который впоследствии был превращен в сквер. По периметру пустыря стояли рядами дровяные сараи, так как в течение полутора послевоенных десятилетий многие московские дома отапливались печами. Так что парочкам было где уединиться. И, разумеется, мужское население переулка не терялось. Были и свои местные знаменитости. Так, Тарон в молодости с восхищением рассказывал о некоем почти 50-летнем Петьке, который, несмотря на хромоту и неказистость, пользовался огромным успехом у местных доступных дам. Взрослые, разумеется, с удовольствием просвещали молодежь, нередко приглашая юнцов поучаствовать в коллективном "любовном пиршестве" со сговорчивыми девушками и тетеньками.

Разумеется, жадный до впечатлений и чувственный Тарон не был ей верен. Он приобрел в Ереване новый любовный опыт. У него было несколько девушек, одна из которых, Лаура, впоследствии журналистка, бывая в Москве, на протяжении многих лет поддерживала самые теплые отношения с Тароном, пока их пути не разошлись окончательно. Не раз Тарон вспоминал в молодости и мимолетное знакомство с взрослой, 40-летней армянской женщиной, которая, по его словам, "знала о мужиках все" и поразила его своей сексуальной раскрепощенностью и виртуозностью.

 

//www.taron.ru/life.shtml

 

Тарон любил своих друзей. Он воздал дань всем им, включая (Анатолия Зверева, с которым познакомился через несколько лет, в своем стихотворении 1966 года. Это стихотворение – настоящий гимн художникам и искусству вообще.

 

Стрижи проносятся стайкой
черной проворной.
Великий Зверев –
любите художников! –
вот он, по женски округлый лицом.
Это же мышь юркая
в пространствах витает
юркими струйками глаз
или фанатизмом зажженных.
Огненные языки драконов
древних, зеленых и вечных.
Или вот он, Путов –
дикая крыса или волк,
однобок кособоко протопал
в синие с жолтым
полосы корней мысли.
С этим каждый на ровную,
только на ровную синюю
гладко свинцово набухших
стволов – сучков
твердых кобылиц копыт скачки.
Пошел он – прохожий, равняйся!
Или Мошкин – птица нервная,
в трепете вся,
вот он, весь красный, нежно голубой,
нежно-нежно голубой,
больной, радостный
проходит,
ладошки ковчежки воздел
и помахивает,
или как листья осенние тяжкие
вдруг опускает,
или ладошки ручек птицами шумными
вздымаются взлетают вдруг.
Или этот острый и мягкий затылок –
стебелек, глаз васильки,
а там жало чуть звенящее
в глубине острия –
змееныш мой
королем кролем Кроленко
мой простучал.
Или вот этот,
лучевина темная в светлом,
задевая за звезды,
коварно кровавый
Серж прошагал.
Это же лев, да, но бог
с длинной шеей такой
львов давно не рождал.
А вот и сам я на нарах сижу
и окошко узоры свои
на спине ворожит.
Пусть голуби всегда
пролетают над вами
Солнца лучей вам желаю
женщин вами любимых
проклинаю и благословляю.

 

 Да, Тарон любил своих друзей.

 

(*) //anatolyzverev.narod.ru/

Вашему вниманию представлен сайт об одном из величайших художников 20-го столетия Анатолии Тимофеевиче Звереве. Ведущие искусствоведы мира полагают, что Зверев в своей технике объединил все существующие до этого школы живописи. Его картины признаны народным достоянием России.
Сайт посвящен знакомству с личностью художника, его жизнью и искусством.
На сегодняшний день это – единственный сайт о Звереве А.Т.
Если у Вас есть какая-либо информация о нем, или же Вы хотите поделиться личными воспоминаниями, показать имеющиеся у Вас его работы, свяжитесь с нами.
Мы будем рады любой помощи, касающейся создания и расширения данного сайта

Все права на представленные материалы принадлежат их владельцам.

Использование материалов данного сайта возможно только при письменном разрешении авторов сайта.

 

 См. также: М.Кулаков. "Московская школа. Анатолий Зверев" - Антология новейшей русской поэзии "У Голубой лагуны", т.4А

 

Кое в чем Тарон, как и многие выходцы из низов, был дремучим человеком, и даже дикарем.

Взять хотя бы его отношение к женщинам. В глубине своей архаической души Тарон считал их низшими и подчиненными относительно мужчин существами. Ни на какое "рыцарство" Тарон был органически не способен. Услаждать досуг мужчины и служить ему – такова была функция женщины по его восточным представлениям.

Весьма характерна для Тарона реальная (но, вполне возможно, и выдуманная) история, которую он любил рассказывать своим приятелям, и особенно – приятельницам.

В Ереване ко мне привязалась собака-дворняжка. И так она мне надоела своей любовью, что я взял да и сбросил ее с моста в реку. Но она выбралась из воды и кинулась мне с восторгом на грудь, стала облизывать мне лицо, как ни в чем не бывало. От такой преданности я просто о…ел. И уж тут и я ее полюбил всей душой.

Смысл этой истории или, если хотите, притчи, вполне понятен.

Жесткость и даже жестокость, свойственная Тарону в иные минуты, отталкивала от него более цивилизованных людей. Некоторые из его новых знакомых со временем начинали обороняться от наскоков Тарона и постепенно отходили в сторону. Но, будучи великолепным интуитивным психологом, он мог быть и неотразимо обаятельным. Оригинальность суждений, эмоциональность и красноречие привлекали к нему все новых и новых людей.

 

Подруги молодости. Начало занятий живописью.

Девушки и женщины самого разного облика и всех сословий слетались на красивого молодого человека с пламенным взором, как бабочки на огонь. Иные оставались на час, иные – задерживались на месяц, и не было им числа.

Все молодое женское население дома 21 и окрестных домов в той или иной степени было знакомо с Тароном. Чувственный и жадно любопытный к жизни, он охотно коллекционировал женские типы и образчики женской психологии. К тому времени он был уже сильно избалован женским вниманием. Однако Лида оставалась его возлюбленной. Заботливая, преданная, она горячо любила его, как и раньше. Он же, несмотря на сильную привязанность к ней, почти не скрывал от нее своих похождений, чем причинял ей жестокие страдания.

Впрочем, разумеется, не все его приятельницы были с ним близки. Кое для кого этот этап давно остался позади, как для Инессы, иные же просто предпочитали дружбу с начинающим художником. Кроме интереса к этой неординарной личности, некоторые чувствительные подруги Тарона испытывали к нему и чувство невольного сострадания – ведь в глазах Тарона нередко сквозила глубокая грусть, граничащая с отчаянием.

Приступы черной тоски случались с Тароном и в ранней юности, особенно осенью и весной. Однажды, еще до поездки в Армению, ему было весной так тошно, что Лиде пришлось буквально лезть из кожи вон, чтобы вывести его из этого состояния. Она упрашивала его: "Милый, пойдем в зоопарк, пойдем в кино!" – ничто не помогало. Наконец, она уговорила Тарона поехать на юг, и только там, на залитом солнцем морском берегу, депрессия его отпустила.

 

У окна на деревянных магазинных ящиках стоял досчатый топчан, покрытый деревенским рядном. На топчане полулежал-полусидел Тарон, перед ним на табуретке стояла початая бутылка водки и стакан. На окне в горшке рос одинокий ирис, листьями которого Тарон закусывал.

 

Спустя несколько лет она прочла стихотворение Тарона, в котором ей все было так знакомо:

 

Голубое шалое небо
открылось взору вора,
стоявшего на углу,
укравшего чью-то мысль.
Писк долин-годин
годен нам в постройки.
Чернышевского улица – лица
у ног растеклась,
жеребятами ржали трамваи,
ржавели стаи крыш городов
в полете – в проруби неба
увидел их я.

 

Не имея постоянной работы и источника доходов, Тарон перебивался случайными заработками. Одним из таких заработков были поездки на Север за иконами. Общаясь с архитекторами и реставраторами в ЦРМ, Тарон проникся интересом к древнерусской иконописи и даже освоил некоторые простейшие методы расчистки старых икон. В начале 60-х годов на иконы появился некоторый рыночный спрос, и Тарон несколько раз ездил в Карелию, где в заброшенных и разрушающихся деревянных церквях можно было раздобыть настоящие шедевры. Воровать иконы в то время не было нужды, этот вид криминальной деятельности расцвел через несколько лет. В начале же 60-х местные жители не знали цены черным от времени доскам, предпочитая им яркие лубочные иконки последнего времени. Часто старыми иконами закрывали бочки с огурцами, или использовали их на иные хозяйственные надобности. Из суеверия люди все-таки не решались выбрасывать иконы из дома. Выпросить такие доски у какой-нибудь давно утратившей веру бабы для Тарона с его наружностью и красноречием не составляло труда. Был и еще один способ получить желаемое – "поновить", т.е. расчистить одну из потемневших икон, и получить какую-нибудь из них в подарок.

На деньги от продажи икон можно было просуществовать 2-3 месяца, а то и больше, если бы Тарон не растрачивал деньги на выпивку и травку. Однако, периоды плохого настроения, сопровождаемые выпивкой, иногда продолжались неделями. В такие периоды Тарон пускался во все тяжкие: валандался Бог знает где, общался с алкашами, бомжами, проститутками и тому подобным отребьем, и к ужасу соседей притаскивал эту публику к себе домой.

Что с того, что Тарон начал пробовать себя в рисовании, сначала пастелью, а потом масляными красками? Во-первых, какая это профессия – художник?

 

Годы ученичества. Салон Фриде. Школа В.Я.Ситникова

Дружба с творческой молодежью, родившаяся в результате работы Тарона в ЦРМ и поездки с архитекторами в Белозерск, как и наблюдение за работой реставраторов, давали Тарону возможность постигнуть какие-то азы ремесла художника. Разумеется, помогали и книги по технике рисунка и живописи, добывать которые в то время было нелегко. Однако всего этого было явно недостаточно, чтобы добиться адекватного художественного воплощения жизненных впечатлений, чувств и идей, переполнявших Тарона. Где же мог выучиться мастерству начинающий художник вроде него? Ведь у Тарона не было даже аттестата средней школы. Кроме того, наслушавшись рассказов своих друзей о духовном застое, духе рутины и несвободы в художественных учебных заведениях той поры, с их непременными курсами марксистско-ленинской философии и ориентацией на соцреализм, Тарон и сам не горел желанием туда попасть. Подумать только, ведь даже опыт русского авангарда начала ХХ в., не говоря о западных новациях, был, как бы вычеркнут из истории отечественного искусства. Картины Малевича, Кандинского, Шагала и других виднейших представителей "нового искусства" не изучались, увидеть их было негде, и имена этих великих художников упоминались лишь в ругательном смысле.

Так что для Тарона был открыт лишь путь художника-самоучки. Тем не менее, он чувствовал потребность в систематическом обучении и искал наставника в ремесле художника. И Бог, видя его нужду, привел Тарона в школу рисунка В.Я Ситникова. Вполне возможно, что знакомство Тарона с Ситниковым состоялось благодаря Володе Казьмину, который уже брал у Василия Яковлевича уроки рисунка.

Скорее же всего, Тарон познакомился с Ситниковым в так называемом "салоне Фриде" (или у "бабки Фриде", как фамильярно звал ее Тарон).

Как и многие молодые люди, интересовавшиеся живым поэтическим словом и искавшие в Москве очаги вольномыслия, Тарон бывал на поэтических чтениях у памятника Маяковскому. Его особенно интересовало творчество "смогистов", к которым причислял себя его ближайший друг Валерий Мошкин. Название поэтического кружка или неформальной ассоциации молодых поэтов "СМОГ" расшифровывалось ими по-разному: "Смелость, молодость, глубина" или "Самое молодое общество гениев".

Другой близкий знакомый Тарона, Саша Путов, дружил с идейным вождем "смогистов" – Леонидом Губановым, человеком огромного поэтического таланта и трагической судьбы. Впоследствии Александр Путов сделал замечательные иллюстрации к стихам Л.Губанова (некоторые из этих работ приводятся в приложении).

(См. также книгу Анри Волохонского, «9-й ренессанс», собственноручно карябанную Анри и Путовым на медных досках. – Ант., том 2А. – ККК. Впрочем, по последним работам я всегда путаю путова с путилиным, тоже в париже.)

Знакомство Тарона с Губановым было, таким образом, предопределено. Это знакомство, однако, не было очень близким, друзьями они не стали – уж слишком различались по темпераменту и складу души два этих человека – но о личности Губанова Тарон всегда отзывался с глубоким уважением и чрезвычайно высоко ценил его творчество.

Атмосфера поэтических чтений на Маяковке была для начала 60-х годов достаточно вольной – читать и комментировать стихи могли все желающие, слушатели же были вольны принимать или не принимать выступавших. На Маяковке читали и поэтов Самиздата, и преданных забвению классиков ХХ века – Ахматову, Мандельштама, Цветаеву. После чтений небольшая группа оставшихся участников нередко отправлялась на посиделки в известный всей Москве "салон Фриде".

Екатерина Сергеевна Фриде была очень приметной фигурой московской богемы 60-х годов. Она еженедельно принимала гостей в коммунальной квартире на ул.Писемского (до революции и ныне – Борисоглебский переулок), где проживала вместе с взрослой дочерью и внуком в двух небольших комнатах. До революции семейство Фриде занимало в том же здании огромную квартиру на весь этаж, но после революции родители Е.С., бывшие тамбовские помещики, потеряли все свое достояние. Екатерине Сергеевне пришлось отведать все прелести послереволюционного бытия, но она обладала огромным запасом жизнелюбия и стойкости. Чем только Е.С. не занималась, чтобы выжить – даже сапоги ей приходилось шить! Много лет проработав театральным костюмером, она была своим человеком в художественных и артистических кругах Москвы. Несмотря на крайнюю скудость средств и другие сложные обстоятельства, Екатерина Сергеевна не отказывала себе в удовольствии общения с интересными ей людьми, и ее "салон" был настоящим осколком дворянской культуры. Еженедельно у нее собирались поэты, художники, коллекционеры и люди других интеллектуальных профессий, пытавшиеся жить полноценной духовной жизнью под пятой нашего государства. За столом с весьма скромным угощением (обычно хозяйки готовили огромное блюдо вкуснейшего капустного салата, а гости приносили, что могли, к чаю) собиралось 15-20 человек. Особо привечали в этом доме молодежь. Несмотря на дворянское происхождение хозяек (а может, наоборот, благодаря ему), атмосфера встреч была самой непринужденной и демократической. Однако, от гостей, позволявших себе излишние вольности в поведении и, в особенности, пьяные выходки, а также от время от времени возникавших "агентов в штатском", хозяйки умели тактично, но достаточно решительно избавляться.

Конечно, масштабы личности и дарования посетителей "салона" были самыми различными. Однако бывали в доме Фриде и ярко-одаренные люди. Одним из таких людей был и художник Василий Яковлевич Ситников, живая легенда тех лет.

В.Я.Ситников стал первым, а зачастую, и единственным учителем для многих впоследствии известных художников, чуравшихся официальных художественных школ. О жизни, творчестве и педагогической деятельности Василия Яковлевича, к сожалению, имеется мало письменных свидетельств. Тем ценнее собранные Заной Плавинской воспоминания учеников и друзей Ситникова, опубликованные ею вместе с ситниковским "трактатом о рисунке и живописи" в письмах, в книге под названием "Василий Ситников. Уроки". Это уникальное издание было выпущено в 1988 г. в издательстве "Агей Томеш-пресс" тиражом всего в 1 тысячу экземпляров, и в настоящее время является раритетом.

В своем предисловии к этой интереснейшей книге, ее составитель и редактор Зана Плавинская пишет о Ситникове следующее (текст дается в некотором сокращении).

 

ВАСИЛИЙ ЯКОВЛЕВИЧ СИТНИКОВ родился 19 августа 1915 года в селе Ново-Ракитино Лебедянской волости Елецкого уезда, Тамбовской губернии. До 1975 год – житель Москвы. Уехал в 1975 году в Австрию, затем в Нью-Йорк, где умер 28 ноября 1987 года. Он начал новую жизнь в 60 лет, прожил 72 года, из них – 12 лет эмигрантских. Похоронен в Москве…
Искусство принадлежит не народу, а очень странным людям… В доме Ситникова на Лубянке ученики с мольбертами работали на лестничных площадках, а Учитель, спускаясь из своей коммуналки, поправлял их работы, втолковывая живописную премудрость. Это происходило не в академических мастерских, а на заплеванной лестнице старого московского дома с бодлеровскими пятнами плесени на стенах, с помойными кошками под ногами.
В 60-е годы в Москве художник В.Ситников был едва ли не единственным педагогом, обучающим рисованию любого, желающего войти в искусство. И множество людей потянулось к нему! Многие из них, изгои общества, обрели настоящего Учителя – он учил не только рисовать, но видеть и чувствовать, понимать и любить, преодолевать тяжелые психические комплексы.
Василий Яковлевич тоже не учился в академиях. Он самородок, самоучка. Еще до войны, поступая во ВХУТЕМАС, был принят, но, грубо обманутый администрацией, не был зачислен, пережив это как личную катастрофу. Сделался "фонарщиком" в Суриковском институте. Работал у академиков Чегодаева, Алпатова и Лазарева: показывал студентам-художникам диапозитивы с образцами мировой живописи, часто вступая в кощунственную полемику с именитыми мэтрами, и студенты с восторгом пересказывали все крамольные парадоксы блистательного оппонента-"фонарщика". Поэтому историю искусств В.Я. знал в тонкостях.
Вот выдержка из частного письма на эту тему: "…Вместо художественного института учиться на художника, угодил в "фонарщики" показывать диапозитивы на лекциях в том же институте … А в ранней юности я жаждал махнуть в самые дальние страны и после семилетней школы пытался учиться в морском техникуме именно для-ради дальних стран. Сложилось иначе, и я вместо морского техникума угодил в ФЗУ, Большая Ордынка, 19, учился на моториста и работал три месяца на Москве-реке…
Оба эти раза я много лет в одиночку тяжко переживал, расценивая это как тягчайшие пытки позором, и мое честолюбие невыразимо страдало, ибо я жаждал с детства достигнуть возможных чемпионских вершин в тех делах, за которые страстно брался".
Его счастливые конкуренты стали заложниками соцреализма. Васина Муза не знала рабского клейма, она всегда была свободна и вела его своей дорогой.
Раньше многих своих ровесников он обратился к православной архитектуре. Излюбленным сюжетом его живописи стали монастыри. Он писал их множество раз на двухметровых холстах. Синие купола горели золотыми звездами и венчались православными крестами. Мощная белокаменная постройка держала композицию картины. Под монастырской стеной пестрела простонародная толпа. Это отнюдь не благочестивые богомольцы. Здесь толстые бабы в платках, мужики в валенках и ушанках, милиционеры на мотоциклетках, убогие модницы на каблуках, бойкие ребятишки, шелудивые дворняги. Потасовки, пляски, пивные ларьки. Бурное кипение советской жизни – полупьяной, нищей, русской.
Рассматривая толпу, увидим и автора. И величавый монастырь, и многолюдная толпа видны сквозь снежную кисею. Рисование снежинок – завершающий этап работы. Тонкой кистью В.Я. рисует их тщательно и кропотливо. Самые крупные и самые мелкоскопические построены по законам симметрии. При желании их можно пересчитать. Часто эту работу он доверял своим ученикам, иногда случайный гость мог удостоиться чести нарисовать одну снежинку.
Женские торсы – вторая тема его творчества… Техника исполнения – собственное изобретение мастера. Он "растуманивает" краску по холсту сухой сапожной щеткой. Фигура получает объем и дыхание, пространство углубляется, вибрирует, мерцает… Шедевром этой техники стала "Дунька Кулакова". "НЮ" – постоянный объект ученических разработок. В.Я. говорил – "Я могу всех научить рисовать голых баб сапожной щеткой".
Жанровая графика Ситникова тоже в основном игривая и комическая: вот гомерически толстая мама моет дистрофическую дочку – обе стоят по колено в реке. Рисунок так и называется "Мама моет дочку"… Парнишка в галифе щурится, застегивая ширинку… Голый мужик залез на дерево и высокой дугой орошает травку… Эта окарикатуренная жизнь была беззлобной, в ней был свой гуманизм.
В.Я. умел блеснуть и названиями картин – "Вася-туча не закроет Васю-солнце", "Я лезу на небо", "Десяток тыщ грачей и сотни гнезд их", "Отравой полны мои жены"…
Интересны автопортреты художника. Нужно заметить, что В.Я., как умный человек, имел склонность посмеяться над собой. Редкий художник способен проявить подобное бесстрашие. Он не боится автошаржа и, не заботясь о мнении зрителя, смеется первым. Часто он изображал себя в стремительном беге, преследующим убегающую женщину. Сюжет навязчивых сновидений – обе фигуры обнажены, вписаны в реальный пейзаж – пустое вспаханное поле, большое дерево, высокое небо – все в мягких серебристо-жемчужных тонах, видимое как сквозь туман…
И в графике не последнее место занимает автопортрет, эта галерея шаржей простирается почти на всех мужских персонажей его рисунков, да и живописи: в толпе под стенами монастыря, в телеге, едущим по раздольному полю с балалайкой, на дереве, свободно раскинувшись в густых ветвях. […]
Ситникову 33 года. После тюрьмы, психбольницы, крушения иллюзий и всех личных драм – жизнь не раздавила его. […] Это лицо, всматриваясь в себя, открывается всем, бросая вызов. В нем осознанное превосходство, абсолютная независимость и внутренняя свобода, несокрушенная сила и еще мефистофельская насмешка.
Что ж, наша "Администрация" прекрасно все понимала и не случайно уже под занавес угрожала свести старые и новые счеты. Его грехи перед властью никак не криминальны, всего лишь издержки успешной практики доносов – неблагонадежность, выявленная в первые дни войны. И как следствие – арест, тюрьма и Казанская психбольница на 4 года и неизбежность неусыпного контроля с периодическими командировками в дурдома вплоть до 1975 года. Его эмиграция – принужденный ход конем. Через 27 лет, совершив зигзаг-бросок, он оказался в Америке, в другой реальности и надеялся победить там. Трагедия была неизбежной. Путешествие в "дальние страны" сократило жизнь, и он не вернулся в родную Лебедянь. Творческий потенциал ушел в письма. Раскидав картины по всему миру, он из эмиграции вернулся в Москву своими эпистоляриями. […]
Его замечательная биография – материал для роскошного жизнеописания в духе Плутарха. Описав свою жизнь в бесчисленных письмах, он стал собственным Плутархом. Сегодня, в век телефаксов, эпистолярии – уходящий жанр. Василий Яковлевич – исключение. Его письма – особое творческое дарование. В них подробные описания личной жизни, воспоминания о детстве (пусть никто не думает, что сможет избавиться от первых впечатлений жизни), о родителях, Москве, деревне, о военных годах в Казанской психбольнице, о своих сердечных переживаниях. Но еще и бесценные [ситниковские] размышления о творчестве, о живописцах, о собственной судьбе Художественная сила его письма обладает убедительностью и необычайной живостью всех картин, событий и наставлений и, кроме того, необычайным ракурсом самых простых явлений, где логические построения убедительны и содержат глубокую мудрость Писем громадное множество – чудовищная грамматика, чудовищная искренность и счастливая легкость пера, не прибегающая ни к поправкам, ни к вымарыванию. Они адресованы повсюду разбросанным ученикам и друзьям. […]
Собственная одержимость Ситникова была заразительна. "Он мог соблазнить к рисованию всех, кто хотел, и даже тех, кто не хотел" – сказал один из его учеников. […]
Вот далеко не полный перечень художников его "московской школы": В.Яковлев, Ю.Ведерников, М.Стерлигова, Г.Ивановская, Т.Лавровская, И.Ушаков, В.Райков, В.Титов, Л.Рыжов, Л.Крохина, И.Чон, Гюзель [Амальрик], Э.Островская, И.Ивлева, Н.Шибанова, И.Кислицын, О.Каплин, Т.Глытнева, А.Чашкин, В.Казмин, А.Шнуров, С.Алешин, С.Губанцев, М.Медник-Глейзер, Н.Гуну, С.Земляков, Б.Мышков, А.Абрамов, Дормидонтов, Цаплин, Вяч. и Вл.Гладкие, А.Кирцова, Н.Дубинская-Катинова, А.Старущик, А.Лобанов, В.Михайлов, М.Чекстер и т.д. Многие из них стали замечательными художниками и сегодня более известны, чем их учитель. Их работы украшают многие галереи в Москве и за рубежом. […]
Фигура Василия Яковлевича была хорошо знакома культурной Москве: кудри, круто посоленные сединой, быстрая ходьба… "Я природный йог… для уточнения меня водили специально в баню, дабы осмотреть в течение четырех часов в движении…" Стояние в музеях перед какой-нибудь одной картиной на целый час, изучаемой через окуляр газетной трубы, обращало внимание и запоминалось. Его артистическая элегантность сочеталась с кирзовыми сапогами и бедными курточками.
Всей Москве был известен его артистизм, он, будто входил в состав химических элементов его организма. На всех бурных выставках 50-60-х годов толпа держала его в центре. Он был большой мастер объяснять абстрактную живопись. […]
Все хорошо помнят, как Ситников любил позировать перед фотокамерой! Он не позировал, он оставался самим собой, включаясь в эти игры без всяких репетиций. С ним мог соперничать один лишь Анатолий Тимофеевич Зверев. […]
Ко всему сказанному нельзя не упомянуть о золотых руках Василия Яковлевича: за что ни брался, все делал в совершенстве. В его квартире под потолком висела лодка-байдарка. Ее деревянный каркас был обшит смоленым брезентом. Драгоценное дерево отшлифовано и скреплено со знанием искусства древнего промысла. Толстый брезент обработан так, что лодка казалась одушевленной и походила на скрипку Страдивари. Ее живая красота дышала древностью; трудно было поверить, что она сработана в наш век. Однажды В.Я. приплыл на ней по Яузе в свой любимый Андроников монастырь. На байдарку был выдан авторский патент (как на легчайшую туристическую лодку). В юные годы В Я по просьбе друга соорудил экспонат для студентов-естественников – деревянный скелет рыбьей головы. Для этой цели он купил громадную рыбу, разварил ее голову для анатомического изучения черепа и скопировал все детали скелета, выстругав каждую кость из березовых чурок (благо, дрова были под рукой – в те годы пол-Москвы грелось печным отоплением) Челюсти рыбы крепились шарнирами – хищник мог раскрыть и захлопнуть зубастую пасть. Для фильма "Дети капитана Гранта" В.Я. смастерил летающую модель кондора. Именно этот гигантский кондор уносит под облака мальчика, схватив его когтистыми лапами… Его универсальные таланты проявились и в портновском искусстве. Он мог сшить себе модные брюки со всеми выстрочками, петлями и карманами. В.Я. бывал самым элегантным гостем на посольских приемах: благородство осанки и красота движений выделяли его из нарядной толпы. Он умел носить фрак, но и в телогрейке смотрелся аристократом и артистом.
"В Китцбюле я до отказа забил мастерскую необходимыми материалами для постройки вечного двигателя, меня так же зажигает идея ветродвигателей и использования морских волн прибоя, т.е. изобретение новых ПРИНЦИПОВ действия… Стоит ли трудиться над попытками? А как же? Конечно, стоит! Но кто же согласится такого "изобретателя" кормить и предоставлять ему мастерскую на всю жизнь?"…
Может быть, всё это похоже на безумие? Но В.Я. неповторим своими химерами! А если это не бред и не химеры? Ведь его картины, ученики, байдарки, кондор и даже самошвейные брюки – засвидетельствованная реальность.
Собирательство – страсть неутолимая. Коллекционеры – народ особый. Этот потаенный мир Москвы жил своей загадочной жизнью. Здесь свои авторитеты, свои легенды, своя история. В.Я. принадлежал и этому миру. Все его комнаты, включая последнюю квартиру на Ибрагимова, были настоящими музеями. Обширное собрание икон хранилось на книжных полках плотными рядами. Редкостная коллекция древних восточных ковров висела на стенах в несколько слоев. […]
С большим удовольствием слушалась его живая московская речь! Никто, как он, не обладал даром рассказывать так, что запомнишь картину на всю жизнь. […]
Его жизненная сила, творческая энергия и юношеский энтузиазм не соответствовали возрасту, вызывая зависть и удивление молодых учеников. И вот ошеломляющая новость: Ситников уезжает! В это трудно было поверить.
К этому времени уехали многие, и Москва тяжело переживала каждый отъезд. Уехал Ситников, и Москва как будто опустела. Осиротели ученики, опечалились друзья. Говорили только о нем, гадали о причине отъезда…
"… Помнишь ли ты первое тебе сообщение о моём замысле уехать?… Официальное лицо в своем служебном кабинете честно сказало мне, отослав секретаршу, что меня засадят в "Сычевку" – кирпичные бараки на острове, среди необозримых болот Белоруссии. Это не входило в мои планы…" […]
"Я не нравился администрации, хоть и платил за квартиру на год вперед. За свет и за газ платил тоже вперед, я сам не пил и пьяных вообще не пускал и соседей не беспокоил. Я принимал даже подосланных сыщиков и соглядатаев наравне с иностранцами и учениками. Я был открыт как на ладони. Однако я был как бельмо в глазу для властей и однажды после Сандуновских бань вынул из почтового ящика израильский вызов от "двоюродного брата", я хохотал до слез. Но я понял – это намек, чтобы я убирался […]
Около трех-четырех десятков причин привели меня к эмиграции. Главная – попробовать самоизоляцию, взвесить САМОГО СЕБЯ и попытаться определить ЦЕНУ СЕБЕ, способен ли я конкурировать с натренированными умельцами Европы и Америки […]"
В.Я. уезжал удивительно – как никто. В старом отцовском картузе, с пустыми руками – никаких холстов, никаких ценностей, никакого скарба. "ГОЛ" и "НАГ" – в авоське две вареных морковки и зубная щетка.
"Я верно оценил мое решение уехать голым. Сейчас мне трудно, но я к этим трудностям отношусь как к погоде".
Судьба его невероятной коллекции – отдельная глава его биографии. Двенадцать лучших икон принял в дар Андроников монастырь – музей Андрея Рублева. Его заграничные странствия и работы – другая жизнь, он описал ее в письмах. […]
Умер Василий Яковлевич неожиданно. Накануне был в гостях, никто не мог подумать, что это последний вечер его жизни. Уехал домой, весело простившись. И умер той же ночью в своей одинокой квартире. Урна с его прахом пересекла океан и упокоилась на Ваганьковском кладбище рядом с родителями – Яковом Даниловичем и Дарьей Семеновной. […]

 

Личность и судьба В.Я.Ситникова – удивительны. Ситников был необычайно интересным человеком, хотя общаться с ним порою было непросто. А для своих учеников он был просто кладезем всевозможных умений и знаний. Вполне закономерно, что Тарон, как и многие другие, заинтересовался Василием Яковлевичем и вскоре стал его учеником, причем Ситников взялся обучить его рисунку совершенно бескорыстно – ведь с нищего Тарона взять было нечего.

 

В комнате-мастерской Тарона, помимо его первых работ пастелью, изображавших буревестников над морем, яркие полуфантастические пейзажи и другие романтические сюжеты, появились рисунки-штудии, выполненные на ватмане сухой кистью. Эти были обычные для учеников Ситникова сюжеты: шары, обнаженные женщины с мощными бедрами и едва обозначенной головой со светлым пятном вместо лица.

Набросок "Алые паруса".

Процесс обучения рисунку и живописи по методу Ситникова прекрасно описан в цитированной выше книге. В.Я. был замечательным учителем. Многие из его учеников перенимали у него в той или иной степени его своеобразную живописную манеру и заимствовали некоторые сюжеты.

Тарон тоже взял у Ситникова все, что мог. Именно, все, что мог и хотел, потому что душа его стремилась выразить многое, выходящее за пределы и школы Ситникова, и его мировоззрения.

В.Я. прожил трудную жизнь и был мудрым человеком. Однако он ставил перед собой совсем иные, чем Тарон, художественные задачи, и мир его иронической живописи "а ля рюс" был Тарону чужд. Тарон был представителем другого народа, обладал совершенно иным видением мира и темпераментом. Кроме того, он был молод и слишком серьезно относился к своему предназначению, чтобы вносить в свое искусство элементы игры.

Василий Яковлевич, как совершенно взрослый и умудренный жизнью человеком, больше всего ценил свою независимость – как духовную, так и материальную. Он не только наслаждался процессом творчества, но и зарабатывал им на жизнь. Ради материальной свободы Ситников был готов не только максимально ограничивать свои личные потребности, но, при всей самобытности своего дара, учитывать вкусы своих зрителей и покупателей.

Тарон же не умел ни первого, ни второго. Он отнюдь не был человеком "аполлонического" склада, стремящимся к равновесию, ясности и самодисциплине. Наоборот, в нем всегда преобладало "дионисийское", стихийное, необузданное начало. Именно в этой особенности его личности коренилась причина его конфликта с Лидой и родителями. Предлагаемую ими модель умеренного, "нормального" существования Тарон категорически отвергал. Напротив, его привлекало все, что будило в нем страсти и способствовало максимальному, ничем не ограниченному самовыражению. Подобно Артюру Рембо, он мог бы сделать своим девизом: "Все увидеть, все испытать, все исчерпать, все исследовать, все сказать".

Тарон со свойственным ему напором учился живописи и рисунку у Ситникова, но подсознательно ждал и хотел некоего толчка извне, такого судьбоносного поворота жизни, который пробудил бы его глубинное "я" и высвободил переполнявшую его энергию.

 

В свою очередь, Тарон, с его удивительным даром поворачивать все явления неожиданной стороной и умением радоваться самым простым вещам, помог Алле увидеть и почувствовать красоту русского Севера. Блуждание по лесным дорогам, заболоченным лесам и забытым Богом деревушкам принесло весомые плоды. Они привезли немало икон, взятых из заброшенных деревянных церквей. Некоторые из этих икон были по-настоящему ценными. На вырученные за них деньги молодая семья могла бы сносно просуществовать несколько месяцев, что было особенно важно ввиду Аллиной беременности. И тут Алла впервые столкнулась с теми сторонами личности Тарона, которых она не без основания опасалась.

Искать работу Тарон не спешил, а вырученные за иконы деньги тратил щедро, нисколько не заботясь о будущем, да и в выпивке себе не отказывал.

 

Зимой 1964-1965 года Тарон все еще занимался рисованием "сухой кистью" под руководством

"Рыбы" (триптих).

 В.Я.Ситникова, но и здесь дело постепенно заходило в тупик. Более или менее овладев светотенью, Тарон заскучал. Его не увлекали сюжеты, предлагаемые Ситниковым: монастыри, жанровые сценки, стилизованные русские пейзажи. Василий Яковлевич гордился тем, что мог кого угодно научить "рисовать голых баб сапожной щеткой". Что ж, Тарон решил разнообразия ради нарисовать "ню" с натуры. Нанять натурщицу – не было денег. Алле, с ее растущим животом, позировать было тяжело и неохота.

 

Тогда Тарон обратился с просьбой попозировать к своей приятельнице Виктории, и та, войдя в его положение, согласилась. Конечно, ей пришлось преодолеть некоторую неловкость, но ведь приходилось же ей обнажаться перед докторами. А художники – что-то вроде докторов. К тому же, Виктория выросла в семье, отличавшейся большой терпимостью в вопросах морали. Красавица – бабушка Виктории всегда проповедовала свободу чувств, хотя и была вполне целомудренной женщиной. А дед Виктории, архитектор Улинич, был и вовсе человеком без предрассудков. И он сам, и его многочисленные друзья из мира искусства фотографировались и позировали обнаженными, и ничего не видели в этом зазорного.

Чувства Аллы, однако, были задеты. Во время сеанса рисования она допоздна бродила по стылым улицам, и вернулась домой, совсем окоченев от холода. А несколько недель спустя Виктория услышала по телефону неожиданный для нее вопрос: "Когда вы оставите в покое моего мужа?" Виктория остолбенела от удивления. Она видела Аллу всего пару раз, с трудом узнала ее голос, и даже не поняла сначала, о ком идет речь – ей и в голову не приходило, что ее вполне невинные отношения с Тароном могут у кого-то вызвать ревность. Ведь Тарон даже больше дружил не с нею, а с ее бабушкой и дедом.

Рисунок "Строители коммунизма".

Наличие приятельниц, подобных Виктории, не радовало Аллу. Диковатая по натуре, она не очень умела дружить, и друзья Тарона, тем более подруги, претендовавшие на его время и внимание, скорее вызывали в ней раздражение, чем интерес. Но ревность была еще наименьшим злом в ее семейной жизни.

 

Ясно было одно – с В.Я.Ситниковым, при всем к нему почтении, Тарону было больше не по пути. Ему надоело рисовать шары и сказочные церквушки. Даже злосчастной "ню", для которой позировала Виктория, он, в конце концов, приделал физиономию бесстыжей разгульной бабы, лишь бы этот рисунок отличался от творений других учеников В.Я.

(Но именно ЭТО – и делал В.Я.Ситников: божественное тело и жуткую сучью харю… См. “Учительницу”, “Утопленницу”, “Дуньку Кулакову”… и т.д.

См. "ККК (кОся) и Вася", вскорости...– ККК)

Поиск своего пути в искусстве давался Тарону нелегко.

Уже к Новому 1965 году от добытых в Карелии икон, часть которых Алла законно считала своей личной долей, не осталось ничего. Не было и денег. Тарон заявлял: "Я должен стать художником!" Алла же требовала, чтобы он нашел какой-нибудь заработок ("А нам с ребенком нужно, чтобы ты стал техником!"). В ответ Тарон предложил ей самой бросить учебу и найти лучше оплачиваемую работу. "Важнее, чтобы я стал художником, чем ты – искусствоведом!" – настаивал он.

Тарон Гарибян. "Гневный портрет Аллы".

Услышать такое из уст человека, который еще несколько месяцев назад валялся у нее в ногах, умоляя взять его на роль "черного раба" – было непереносимо для самолюбия Аллы.

Желая уязвить самолюбие Тарона, она не скупилась и на едкие замечания по поводу его вполне заурядных сексуальных возможностей.

Однажды за обедом Алла в весьма резкой форме пригрозила Тарону Красноярским краем, куда в то время отправляли на исправление так называемых "тунеядцев". В ответ взбешенный Тарон воткнул ей в бедро кончик столового ножа.

Бурные ссоры между супругами, во время которых, по рассказам самого Тарона, беременная Алла "рыбкой летала по комнате", перемежались пылкими объятьями и любовными признаньями, но ситуация все более накалялась.

С самого начала совместной жизни Алла чувствовала себя не слишком уютно в доме мужа. Ей не нравился быт коммунальной квартиры, она не слишком ладила с соседями. Она была очень брезглива (Тарон рассказывал, что она бралась за ручку двери в его комнату бумажкой или носовым платком). Ее злило мотовство, вернее, нерасчетливость мужа при постоянной нехватке денег. Со временем ко всем этим раздражающим факторам добавилось постоянное недосыпание, частое присутствие чужих и нередко нетрезвых людей в крошечной комнате, и, наконец, рукоприкладство Тарона.

 Оправдывались самые худшие предсвадебные опасения Аллы. В ней нарастал протест, который уже не могли уравновесить никакие любовные радости.

Вот как впоследствии Алла объясняла отсутствие внешнего сходства между Тароном и дочерью: "Я так его ненавидела, когда была беременна, что дочь и не могла родиться похожей на него!"

Тарон написал несколько портретов Аллы. Один из ранних портретов, написанный маслом на доске и запечатлевший Аллу в состоянии ненависти и гнева, хранится в коллекции Музея РГГУ.

 

Тарон Гарибян "Вы дураки, но я дарю вам кровь свою."

1965 г.

Несколько летних и осенних месяцев 1965 года прошли в пьяном угаре. Как и на что существовал Тарон, было загадкой. Работать он не мог. Он пропил и растерял почти всю свою одежду. Его знакомые из сострадания отдавали ему всякое старье. Одетый в висевшее мешком коричневое пальто с чужого плеча с какими-то нелепыми фалдами, обутый в тяжеленные рабочие "коцы" ценою в пять рублей, Тарон слонялся из двора во двор, из переулка в переулок, вымогая и выклянчивая деньги на выпивку. Окрестности дома 21 оглашались громким ревом раненного зверя: "Предатели жизни! Убийцы Христа! Подлые твари – всех вас ждет возмездие!" Прохожие шарахались от него в стороны, как от прокаженного. Временами Тарон впадал в другую крайность. Он падал на колени прямо в уличную грязь и каялся: "Да, я виновен! Люди заразили меня своими болезнями! Аллино предательство – это кара мне за грехи людей!" И сразу же после покаянной речи, с налившимися кровью глазами, он кричал: "Эта сука-предательница, моя жена, заслуживает смерти!" и тому подобное. Многие люди были свидетелями этих поистине душераздирающих сцен. […]

 

… и т.д.

(см., ищите сами… с викторией у меня разговор не сложился, завял едва начавшись в январе 2006. – ККК)

 

(3 сентября 2006, после потопа)

 

 

… немногая односторонняя переписка в тему:

 

Здравствуйте, Константин,

Меня зовут Тимофей Решетов. Ваш адрес дала мне Виктория Гарибян.
Она сказала мне, что у вас имеются материалы по творчеству Василия Ситникова.

Дело в том, что тут, в Москве, уже несколько лет подряд 15 ноября при Российском Фонде Культуры проводится день памяти В.Я.Ситникова, на который собираются его ученики и почитатели его творчества. Основным идейным вдохновителем этого события стала Лариса Пятницкая, быть может известная вам.
На встречи эти несколько раз приходил брат Василия, Николай Яковлевич. Он приносил замечтальный фильм "Вася" и рассказывал много интересного из воспоминаний о брате. Последний раз на встрече родилась идея собрать книгу о творчестве Ситникова, в которую могли бы войти его письма, статьи о нём, репродукции его работ и вообще всё, что удастся собрать.
Николай Яковлевич показывал мне письма Васи, которые тот писал брату из Америки. Мы думаем, что они моглы стать текстовой основой книги. Кроме того у него есть несколько замечательных слайдов с картин, сохранились фотографии, которые он любезно готов предоставить.  У учеников Василия, которые живут или бывают в Москве, тоже есть кое-какие материалы.

Я взял на себя заботу по крайней мере собрать и систематизировать всю возможную информацию для задуманной книги, и конечно же был очень рад узнать от Виктории, что у вас есть намерение опубликовать материалы, имеющиеся в вашем архиве. Я готов вам всячески в этом содействовать и буду рад, если наше сотрудничество будет плодотворным.

Я вообще интересуюсь творчеством шестидесятников. Недавно я участвовал в создании альбома об Алёше Хвостенко. Его электронную версию вы можете посмотреть в интернете по адресe:
http://khvost.evoe.ru/album/
В настоящее время я работаю над созданием интрнет-версии альбома Ларисы Пятницкой "Праздники моей революции" о событиях 1974 в Измайлове и что за этим последовало.
Собственно, этот домен
evoe.ru задуман как ресурс, посвящённый культурной революции в России, и можно было бы, например, создать общий проект под названием sitnikov.evoe.ru.

В приложении – фото одной из работ Ситникова, которая была представлена на вечере его памяти в прошлом году. Надеюсь, вам будет интересно.
Буду рад услышать от вас,

С уважением,
Тимофей Решетов

 

- – –

 

дорогой тимофей…

 

только вчера с наехавшими первый раз за 9 моих в деревне лет друзьями – лозинской (крестницей хвоста и «матерью» бг) и ярмолинским – ШЕСТЬ часов говорили о хвосте, вокруг хвоста и чорт знает о чём и ком…

75% имён 60-х общих…

 

и сегодня яромола шлёт мне фоты хвоста в салехарде, ист хамптоне и т.д. …

 

мир тесен до невообразимости

 

с лориком – имея от неё все её издания-публикации последних 5 лет – я никак не мог связаться-сообщаться за её безъемельностью…

передавал приветы и благодарности – изустно, немногим от неё гончихам

телефон мне в лом (и не по средствам), пользуюсь только инетом и неспешной бумажной поштой

 

далее…

фильм «вася» на 90% (не считая работы) – «моя» работа, хотя и – загданского…

андрею я был только основным источником, советчиком и малость актёром, но фильм делал – он

и не вошло туда – многое (и немаловажное)

к примеру, 11 минут ЖИВОГО ВАСИ на его единственной зарубежной выставке у меня в августе 85-го (снимал борис кердимун, и «не пришёл к соглашению» с андреем об использовании этих минут)

а имеющуюся у меня паршивую копию (переписанную с беты на виэйчэс) я хочу загнать на копию дивиди «васи», вместо андреевых добавок…

к чему пытаюсь освоить купленную технику (не умея)

 

то ж и с хвостом…

вычетом сделанных в 82-м с коневым двух плёнок (собрал по сусекам всё, имевшееся здесь), переизданных в одну «хвост от кузьмы» ковригой/фёдоровым (говорят, и на си-ди – не видел) –

имеется ДЕСЯТЬ(?) часов моих видеозаписей хвоста 1986-97, на виэйчес и 8-ке, которые тщетно тщусь оцифровать…

на общих выступлениях, у меня, и чорт те где

 

оригиналами я не привык разбрасываться (разве – коневским тиражом – около полуста экз. было)

 

то ж и с васей…

1000-страничная монография (письма, записочки, документы, атрибутированные фото и фотостаты), штук 20 картин и под 200 почеркушек – всё это нуждается в копировке, пересъёмке и т.д., что мне, как-то, не под силу и не по средствам (и не по умению…)

 

зана плавинская просила материал для «уроков» («но адреса, почему-то, не оставила», отчего и ограничилась – почеркушкой моей…)

 

то ж и лорик – перманентная односторонняя связь

 

остаётся – тюкать одним пальчиком в клаву, копировать тяп-ляп (за неумением фотошопа) и – выкладывать постепенно на мой сайт, которому всего полгода:

http://kkk-bluelagoon.nm.ru

http://kkk-bluelagoon.nm.ru/kkk_zitnik.htm

http://kkk-plus.nm.ru

благо нашёлся вьюноша, способный…

2 ещё сайта, начатые 5 лет тому – скисли и заглохли (поклав в сеть по 1 тому антологии, не целиком…)

 

далее…

с н.я.ситниковым, после его письма с категорическим ЗАПРЕТОМ касаться материалов его брата и разборки завалов мусора (и «жемчуга») в квартире-хламовнике В.Я. – в результате чего ВЕСЬ АРХИВ ВАСИ СИТНИКОВА был выброшен на помойку – 2 огромных мусорника, – мне сотрудничать как-то не тянет и не привлекает, даже – с его последовавшими разрешениями делать книгу и пр., привезённых андреем на видео, во время съёмок «ВАСИ»…

 

(да и вообще – ни с кем… поздно уже…)

 

что могу – сделаю сам, а чего не могу… ну, останется где-то в архивах

 

человек я уже старый, сделавший немало (и – один, не считая жены, помогавшей: макеты, видеосъёмки), и помнящий «слишком многое»… к сожалению

 

страниц за 100 (и боле?), собранных и написанных о васе, набранных-расшифрованных его записочек и материалов – раздавать направо и налево, не имея никаких гарантий – мне уже не улыбается

выложу на сайт – тогда пускай таскают и цитируют как хотят…

но надлежало б ещё выложить – а сил и времени всё меньше и меньше

работы же – всё больше (здоровья – ровно наоборот)

к примеру, днями – юля тролль прислала кучу копий писем васи ей (просимых-обещанных ровно ВОСЕМЬ лет), набирать – опять мне…

 

вот, тимофей, постарайтесь понять мою «позицию»

 

виктория, к примеру – выложила на сайт всё о тароне, чему я чрезвычайно был рад – найдя на поиск «василий ситников», СЛУЧАЙНО…

и обнаружил ещё одну интереснейшую фигуру

попытался поговорить…

пока не очень

 

… вот, тимофей –

пересмотрел лориков (и ваш) альбом ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ полусотни фот хвоста…

с чудовищными (но уже не удивительными) лориковыми комментариями…

«в авторской редакции» (и с авторскими опечатками?):

 

кОнатье…

 

жуПром

 

зЕгреба

 

раджиозный всенародный кайф…

 

сей фундаментальный портрет

шашего великого А.Х.

 

единственный понравившийся комментарий:

АХ!... и у-у-у-у!...

 

что, некому поправить было?...

 

таковы труды и дни начала третьего тысячелетия

 

ваш, пессимистический (и усталый),

ККК-Махно

 

… на чём и решетов и виктория гарибян умолкли

 

(3 сентября 2006)

   

 

на первую страницу 

к антологии

<noscript><!--