БАЛЛАДА О ПОЛКОВНИЧЬЕЙ ДОЧЕРИ Н.Л. К Новому году стремится стезя едут по прерии три витязя. Витязь задумчив, по русски молчит, витязь чело преклоняет на щит. Что же вы, други, покинули сечь? Сколько зажгли стеариновых свеч? Витязь Геннадий и витязь Виктор, – и Константин поднимает топор. Край позабытый, родимый и отч, и в эполетах полковничья дочь. Тихо за ними шумит океан, витязь зелёной тоской обуян. Кактус и пальма, банановый куст, слёзы столичной подобны на вкус. Тихо над прерией грифы парят, лоб осеняя богатыря. Сколько различны названия почв! Грецией пахнет полковничья дочь. Витязь Никита, и витязь Фома, сколь необычны в Нью-Йорке дома, сколь непривычны кобыльи шаги – и на экране не видно ни зги. Тихо полковники крутят радар, спи, мой красавец, ты долго страдал. Спи, над тобою спускается ночь – будешь ты помнить полковничью дочь! Витязь устало взошел на курган, тихо над ним пролетел ураган. Звёздами блещет техасская ночь, тихо уреяли коршуны прочь. Витязь персидский сжимает клинок, витязь в тоске нажимает курок. Други вы, други, прощайте пока. Чёрной гадюкой крадется тоска. Падает с неба космический дождь. Помнится что-то полковничья дочь. Витязь Илюша, батыр Туммерман, нам на глаза наплывает туман. Слышится голос в котором слеза. Плавает вниз опереньем сазан. Тихо летят на восток косяки лесоповал забайкальской тайги. Тихо полковники в штабе сидят, и на троих мертвячину едят. И над страною, которая ночь, раком стоит генеральская дочь. Витязь устало сжимает виски – только текила спасет от тоски. Други порублены, словно дубы – из темноты вырастают гробы, волны Каспийского моря шумят, тихо студенты в бараках шалят, едет на грейдере витязь-кастрат, искры летят от полешек костра. Кони без всадников крадутся прочь. Будешь ты помнить полковничью дочь! /новый 1977, Техас./ КАНАДЕЦ В ЕВРОПЕЙСКОЙ “Ну кто еще Наталью не ебал?” Прощай, красотка с толстым задом, Меня ты не поманишь взглядом. Твой взгляд косит, “ты смотришь косо и прямо не задашь вопроса”: Откуда мне известна эта, Пардон, парижская диета? Прощай, немытая Матильда, Кому еще твоя мантилья Служила пологом? Влагаю Персты, и стансы я слагаю Тебе, полковнице небритой. Лобок твой, похотью набитый, Но мыслящий. С какой обидой Я вспоминаю люкс в отеле, Где иностранцы вас хотели, Где, ширмою надежно скрыты, Трещали киноаппараты, Трещал Илья, трещала целка – Увы! Не состоялась сделка, И пятьдесят рублей с панели Не принесли вы, как хотели, Потом был папа, некто с визой, Мечтая любоваться Пизой, Пятиконечную звезду Вы налепили на ... жакетку, И в ЖАКТе выдали анкету, Вы говорили без акценту, Но ясно было и агенту – Откуда этот ветер дул. Из прерий, боже мой, из прерий – Там яйца под бананом прели, Лауреатом местных премий Там сделался поэт, но бремя Ему оттягивало вымя. Итак, он любовался вами, Но издали. Двумя словами Всего не выразишь. Сдавали За этажом этаж и звали Гостей на праздник и на пир, И с триппером летал вампир. Вы с трепетом словам внимали, Когда совали, вынимали Помятый рубль, пардон, листовку, И очи обратив к Востоку, Вы думали: “Взойдёт она, Звезда пленительного счастья.” Из кабинета выйдя с честью, Вы двинулись в Москву. К несчастью, Забыв зачем. Тогда начальство Напомнило: на частоколе Писались чьи-то имена. Чему же вас учили в школе, Чтоб вы участвовали в шкоде? И грянул суд, прямой и скорый, Суровый всенародный суд. Несут кому-то передачи, Гремят о ком-то передачи, Скрипит коробка передачи В моем “Амбассадоре”, впрочем Давно мне почты не несут. Другим, не мне, Наталья пишет, К другим, не мне, аналом пышет, И на стекло склонившись, дышит, Рисуя вензеля: “Ю.Р.” Поведай, Юлия, причину, Любви ее ко мне кончину, Зачем она нашла мужчину С концом на букву “хер”. Двух недозрелых виноградин Мне не несут на блюде. Найден, Утерян был арбуз. Теперь отращиваю пузо, В котором не бывает пусто, Но о тебе справляться поздно, Поскольку почерк неопознан, Написано на лбу. Прощай, прошай, моя Матильда, Тряси раскрашенной мандою, Флиртуй с безусыми ментами, Вяжи свои носки. Сижу один под ананасом, Слеза с щеки катится наземь, Вдыхаю перебитым носом Знакомый перегной тоски. /между 1978 и 1980, Техас/ НА МОТИВ РУССКИХ ПЕСЕН Яну Местману Нету ни поэзии, ни прозы, живописи, зрелой по годам. Засыхают даже туберозы, что ж о розах говорить, мадам? Писано, и говорю: недаром Божий дар подался из страны, в каковой единственным товаром сделались джинсовые штаны. Проиграли в карточки Толстые Бога и отечество и кров. Выпадают номера пустые в той стране, где нету нумеров. Половые, но увы!, проблемы подменили воблу и горох, и горят дешевые эмблемы на задах некормленых коров. Встретимся. И говорю: недаром не родит земля, и пах не вспух. Термоядерным грозит ударом Холощёный Францией петух. На Востоке возникает эхо, на глазах косеет Сатана. И поёт, поёт зачем-то Пьеха о стране, которой грош цена. 2. Пой, Пьешка, пой! Вошку убей ногой. Вижу тебя нагой, Пьешка, пой на убой! Не знаю твоих песен, но финский диван тесен, Репертуар пресен, “Песен хочется, песен!” /неточная цитата из боба бирюлина/ А старый моряк – он хряк, тобой холощёный вол. И тихие слёзы – бряк – ложатся на низкий* мол. /* ниэкий?/ На коем гниёт хамса, и килька гниёт, как сыр. До жопы твоя коса, которая твой кумир. Пой на пластинку, бля! Послушает тя земля, а моряку корабля не видно с того тополя. Пой песню, пой! Лёня пойдет на убой. Я же останусь с тобой, как табак за губой. 3. Эдита Пьеха, иди ты на хуй, не вороши меня, не ворожи! За вертухаем стоят собаки, а над душою торчат ножи. Эдита Пьеха, мне очень плохо. Иди ты на хуй, не тормоши. Кому – эстрада, другим же – плаха, на половинки твоей души. Булат шаманит, заманит на хуй, на коем Брежнев совьёт гнездо. А ты, малютка, умри, не ахай, и не верти ты мне своей пиздой. Ах, Саша, Саша, прости – Володя! Чем володею я – сплошной Валдай, А уж по яйца нас укоротят, а ты: Высоцкий, валяй, балдей. Ах Женя Клячкин, сынок ты сучкин, и сукин сын ты, и тру-ля-ля! Наделал кто-то все эти кучки, какие носит моя земля. Но Саша, Саша, ах – Городницкий, ни городнищем тебе не быть. Земля рожает, поют синички, и пряха вяжет из хуя нить. Муть такая на душе, что и не пёрднуть. Оперением по праву я горжусь. Если б мне да ещё сто грамм раз бы дёрнуть, и себе бы я красавцем покажусь. Но увы меня, чего-то не поётся, соловей зальётся песенкой – и в ночь, Расскажите, как в России вам живётся, как живёт в России моя дочь? Она песенки поёт – не номерные, я, наверное, и сам её просрал, но однако, её дочью именую, ибо помню, как её я зачинал. Муть на жопе, на душе, и где-то выше, кот-шалава свою песенку поёт, а душа моя живёт почти на крыше, и не жрёт она, не пьёт она, не срёт. Ах, как тускло, ах, как плоско – площе хуя, и душа моя площицею живёт – возрыдаю, восскакаю, возликую – но и жизнь моя пошла наоборот. Какую-ю? Какую-ю? Не какаю я ни хуя. Попрежнему с кем-то толкую, а с пениса – пенясь, струя. И на одной на половинке – невинность есть, а где же честь? Плывёт кораблик по тропинке, которая там где-то есть. 4. /Из Некрасова/ Барды, ашуги, пардон, менструэли Кенарем песни поют. А по соседству в Большом министерстве Визы жидам не дают. Шарик наш крутится, словно пластинка, Бобик в погонах не спит. Блядью лежит на диване подстилка И попугай-инвалид. Крутит нам яйца шарманщик усталый, Розы растут на кровях. Кто-то плешивый, кто-то усатый, Кто-то в огромных бровях. Пой моя милая, пой моя ласточка, Точку поставить – и ша. Тихо отходит, и наше вам с кисточкой, Чья-то в обмотках душа. Крутится-вертится Мойша на палочке, Потом несет за версту: Нас по вагонам, по шпалам, на полочке Тихо несёт на восток. В наших анкетах проставлено прочерком Право на тихий уют. Барды, ашуги, рапсоды и прочие Песни в бараках поют. Пой моя милая, пой моя светлая, Пой под наганом – и ша! Это по шпалам уходит в бессмертие Наша и ваша душа. /Техас, 1977/?/ глава 1 – покрадена-опубликована евтухом (е.а.евтушенко) в его кирпиче «СТРОФЫ ВЕКА» (как отдельное “стихотворение”, без сносок) НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ Ю.В. Итак, Ментона, mer, soleil, и чайки плачут монотонно. Набрав флакон морских солей (слёз, жемчугов твоих, Мадонна) на белом пляже. Синь, аквамарин – аквариум, набитый женским телом. От неба до земли оно потело, напоминая цветом маргарин. На завтрак была подана лангуста. Зальём её бутылкой Божоле (клошар, или угрюмый божедом её потом обменит на лекарство). Ментолом пахнет побелевший мол, в помёте птичьем, в водорослях рваных, ракушки, растворённые, как раны – гниют, их створки разъедает соль. Глаза утомлены объёмом неба, объёмы тела впишутся в овал. Я расскажу, что ветер напевал, и йодом обжигал слепое нёбо. Майями, Ницца, Воркута, воркует голубок на крыше, клошар кричит, охранник слышит, в мешке проносит вор кулак, /вар.: кутак (тат.)/ отрубленный приказом шаха. Шахна смердит, шахиня спит. И начинает зэк с тоски наматывать портянки на хуй. Охрана храма, куль рогож, моржовый запах, и на завтрак дают опять баланду зэкам, где червь на тонкий член похож. Колючей проволоки ёж в ужа свернулся, что же хуже? Когда дают шахну на ужин – блатарь за ухом прячет нож. Но Ницца, но жена, но Нонна – не спится девочке с тоски. Во щах разварены куски: Болонья. Мантуя, Ментона. 2. на ярко-зелёной флориде плывёт аллигатор чугунный и кажет свой профиль чеканенный каток паровой филомиде но ты покажи нефертити свой тонкий прямой крючковатый немножко подложено ваты но в этом его не вините виниловым полиэфирным покрытый сиреневым лаком кому же кусочек сей лаком жене ль венценосно-порфирной? мелькает коричневый локон меж звёзд завиваясь кристалльных кривой красноватый красивый циклоп но имеющий око покажется он немезиде в окошко забитое сеткой на ярко-зелёной флориде и в белом как снеги синг-синге 3. Попугай, прокричи: “Мон Пари!” Нонпарелью набравши, петитом. И покушал маршан с аппетитом, на де Голле зажглись фонари. Чем грозит перекатная голь китоловам, китам и акулам? И мадам жировыми икнула, и мотнула мохнатой ногой. Волкодавы не кормлены ночь. В Рамбуйе ошивается Брежнев, и кремлёвскими звёздами брезжит не одно над Парижем окно. Укуси меня, верный Руслан! Спой мне песню на голос, Людмила, так зачем ты француза любила, и зачем в Ярославле росла? Попугай прокричит: “Не могу!” И овчарки за вышками тявкнут, и ночами в Париж меня тянет, на Лазурном живя берегу. 4. Спой мне песню, как птица вмёрзла крыльями в лёд, как Россия мне снится, и как снег в ней идёт – даже в августе – густо, замерзать не спеша. Пахнет щами капуста, и червями душа. Пахнет потом, махоркой и любовью взахлёб, и охранник мне харкнет в нумерованный лоб. Мнится чёрное небо и венозная кровь, снится корочка хлеба и, конечно, любовь. Снится – белая Ницца и полярный Урал, и какая-то птица вмёрзла в лёд наповал. /27 июля, 77, Остин/ ДОПОЛНЕНИЕ: ГУСЬ ЛАПЧАТЫЙ Ксюше Гл. 1. Суздаль сверкает небо бирюзою... и шум, и топанье грача и два влюблённых стукача под белою берёзою. и шум весёлых бубенцов – буданцеву писал шевцов затем, в монастыре сегодня коммунистический субботник монасей нет, сосулек смальта опять махровым снится мальта мадам николь дю понтшарра и рене шар и ни фига опять грачи ложатся тучей на снег серовый* и сыпучий и сандрик пялится в окно на рассыпное домино стучит козёл в окно рогами рабочий дрыгает ногами** и над россией страшный свист гусей ракет Грядёт Антихрист Гл. 2. Толик васильев, белкин русь порода надежда тихого народа который потерял лицо и не выходит на крыльцо*** но мальчик зайчик где охотник в очередях весь ряд охотный доходный дом мадам певцовой мадам, за францию перцовой! когда калашник не по чину калашников свою машину отдал и слушают мужчину с прыщом на лике и в венке ах толик игорь алкоголик кагор в духане пьёт духарик а в морге дотлевает жмурик и ни хрена и тру ля ля когда бульвар конногвардейский забудет лик его злодейский окно закроем занавеской и будем тихо рисовать Гл. 3. Последний день зимы мчатся санки с бубенцами и дворцы торчат торцами дети встретятся с отцами у покрова на нерли будь здоров, мадам махрова выкурим махры и снова пятым томом вставим слово слава бродит по земли по техасу бродит слава вымя пососёт корова и во чреве бродит слово ко касьяну отелись! кока белый снег как саван бубенцы звенят касаясь именинами касьяна нерпа ладога залив нервно радуга мигает наст не хрустнет под ногами мусора и педагоги землю снова замели Гл. 4. Два влюблённых на лесенке у атташе на гоголя напутано настукано наблёвано и истуканами стоят влюблённые кариатидами конвойными колоннами припахивают поцелуи ихние и припадают к проходящим ухами ощупывают ощущают нюхают и камеры пощёлкивают глухо любовь парашею пропахнет камерой стукач прилип к своей параше намертво и наблюдает не спеша за номером где аташе живёт сменивший шиена шпионы ходят по ночам с секретами и пахнет лестница кошачьими секретами и шипром и щеками чисто бритыми любимая! Гл. 5. Ярко голубое небо на небе российской земли отыщется облик зимы и облак плывёт по нему которого я помяну колчак заряжает колчан в чащобе таится кучум о русь! надвигается рысь и некому крикнуть ей брысь на брыжжи и влажный живот взирает полковник жирнов и доктор живаго с конца опал, опадает с лица и падает лист пеленой и пахнет вода беленой в телеге стоит на пути распутица нам не уйти так что же ты скажешь, кирилл потрёпанных парочку крыл которыми машет нам гусь чтоб снова вернуться на русь /11.00 – 12.28. 1.7.77 Остин, Техас/ * серый и сюрровый ** "“я спросил электрика петрова..."” /о.григорьев, народ/ *** "“вышел зайчик на крыльцо..."” /народ, м.пчелинцев/ махровы (кирилл, ксюша, ольга) – семейство русских французских дипломатов, отец кирилла был начальником контрразведки деникина; николь дю понтшарра /постникова/ – русская французская поэтесса; васильев, белкин, игорь росс – художники; дональд фрэнсис шиен – американский культурный атташе, цэрэушник | 
