на первую страницу 

к антологии

 

 

ГЛАСНОСТЬ БЕЗ

(Горбовский, Рейн, Корнилов – параллельные тексты эпохи “гласности” и не)

 

“Сейчас, как мне говорили, человек этот ведет совсем другие речи.”

(Василий Субботин, “Рассказы из прошлого”, “Октябрь”, 2, 1989, с.150)

 

Читаем:

 

ПОЭТ ИЗ КОММУНАЛКИ

 

А я живу в своем гробу.

Табачный дым летит в трубу.

Окурки по полу снуют,

соседи счастие куют.

 

Их наковальня так звонка,

победоносна и груба,

что грусть струится, как мука,

из трещин моего гроба.

 

Мой гроб оклеен изнутри

газетой “Утро” – о, нора!

Держу всеобщее пари,

что смех наступит до утра,

 

до наковальни, до борьбы,

до излияния в клозет...

Ласкает каменные лбы

поветрие дневных газет.

 

70-е годы

(“Октябрь”, 2, 1989, с.138)

 

Имеем:

 

А я живу в своем гробу.

Табачный дым летит в трубу,

окурки по полу снуют,

соседи счастие куют.

Их наковальня так звонка,

победоносна и груба,

что грусть струится, как мука,

из трещин моего гроба.

Мой гроб оклеен изнутри

газетой “Правда”...

О, нора!

Держу всеобщее пари,

что смерть наступит до утра,

до наковальни,

до борьбы,

до излияния в клозет...

... Ласкает каменные лбы

поветрие дневных газет.

 

(Антология Кузьминского и Ковалева, т. 1, стр. 445)

 

И всего-то правок – газета “Правда” (стала – “Утро”), да “смерть” заменена на “смех”...

Делов!...

 

Открываем Рейна:

 

“В 1983 году пошла в производство (это еще что за термин? отрыжка Техноложки? – ККК) моя первая книга “Имена мостов”. Пролежала она в издательствах 16 лет! .... И вот .... дружественный мне редактор вспомнил о стихотворении “Монастырь”. И тут случилось нечто, о чем я раздумываю и по сей день. “Монастырю” исполнилось 10 лет. (Речь идет о делах 1983-го, в связи с альманахом “Метрополь” – ККК). .... Мне показалось, что “Монастырь” надо подтянуть к более поздним стихам. Вместе с тем я и мои издатели без особых дискуссий понимали, что некоторые строчки “пройти” не могут. Какая-то грозная сила, неуловимые, неназываемые “они” не пропустят. .... Заменено было даже название, выпущены целые двустишия. Но для меня важнее внешних обстоятельств мое собственное заблуждение – попытка улучшить (?! – отцензурировав?! – ККК) стихи через 10 лет. Напрасная попытка. Теперь для меня очевидно, что они должны быть такими, как они написались первоначально.”

(“Огонек”, 13, март 1989, стр. 9)

 

Далее следует – надо понимать – “первоначальный” текст:

 

МОНАСТЫРЬ

“Приду к таинственным вратам,

Как Волги вал белоголовый

Доходит целый к берегам!”

                         Н.М. Языков

За станцией “Сокольники”, где магазин мясной

И кладбище раскольников, был монастырь мужской.

Руина и твердыня, развалина, гнилье –

В двадцатые пустили строенье под жилье.

Такую коммуналку теперь уж не сыскать.

Зачем я переехал, не стану объяснять.

Я, загнанный, опальный, у жизни на краю

Сменял там отпевальню на комнату свою...

Шел коридор верстою, и сорок человек,

Как улицей Тверскою, ходили целый день.

Там газовые плиты стояли у дверей,

Я был во всей квартире единственный еврей.

Там жили инвалиды, ночные сторожа,

И было от поллитра так близко до ножа.

И все-таки при этом, когда она могла,

С участьем и приветом там наша жизнь текла.

Там зазывали в гости, делилися рублем,

Там были спетни, козни, как в обществе любом.

Но было состраданье, не холили обид...

Напротив жил Адамов, хитрющий инвалид.

Стучал он рано утром мне в стену костылем,

Входил, обрубком шарил под письменным столом,

Где я держал посуду кефира и вина, –

Бутылку на анализ просил он у меня.

И я давал бутылки и мелочь иногда,

И уходил Адамов. А рядом занята

Рассотрировкой семги, надкушенных котлет,

Закусок и ватрушек, в неполных двадцать лет

Официантка Зоя, мать черных близнецов.

За нею жил расстрига Георгий Одинцов.

Служил он в гардеробе издательства Гослит

И был в литературе изрядно знаменит.

Он Шолохова видел, он Пастернака знал,

Он с Нобелевских премий на водку получал,

Он Юрию Олеше галоши подавал.

Но я-то знал: он тайно крестил и отпевал.

Но дело не в соседях, типаж тут ни при чем, –

Кто эту жизнь отведал, тот знает, что – почем.

Почем бутылка водки и чистенький гальюн,

А то, что люди волки, сказал латинский лгун.

Они не волки. Что же? Я не пойму, бог весть.

Но я бы мог такие свидетельства привесть,

Что обломал бы зубы и лучший богослов.

И все-таки спасибо за все – за хлеб и кров

Тому, кто назначает нам пайку и судьбу,

Тому кто обучает бесстыдству и стыду,

Кто учит нас терпенью и душу каменит,

Кто учит просто пенью и пенью аонид,

Тому, кто посылает нам дом или развал

И дальше посылает белоголовый вал.

 

(Без даты)

 

Рейн один из моих любимейших поэтов, и эти стихи – в особенности. Напечатав их по авторской машинописи в черновом макете антологии “Живое зеркало” (второй вариант, 1-ый этап ленинградской поэзии, 14 авторов) в 1974 году, я, за скудостью сил и средств, пустил ту же машинопись в макет тома 2Б “Антологии у Голубой лагуны” (макет был сдан в 80-м году, вышел – из-за капризов-склок поэта Бобышева – в 1986-м).

Привожу текст вместе с имевшим быть заголовком (“неоригинальные” разночтения с огоньковским “оригинальным” текстом выделены капитальными летерами):

 

Из поэмы “Предсказание”

 

МОНАСТЫРЬ

 

“МОЛЮ СВЯТОЕ ПРОВИДЕНЬЕ:

“ПОШЛИ МНЕ ТЯГОСТНЫЕ ДНИ,

НО ДАЙ ЖЕЛЕЗНОЕ ТЕРПЕНЬЕ,

И ДУШУ МНЕ ОКАМЕНИ.”

ТАК НЕИЗМЕННОЙ ЖИЗНИ НОВОЙ

ДОЙДУ таинственным вратам,

Как Волги вал белоголовый

Доходит целый к берегам!”

ЯЗЫКОВ

 

В МАГАЗИНЕ НА ВИТРИНЕ ПОЯВИЛАСЬ КОЛБАСА.

ДВЕ СТАРУХИ С ГОЛОДУХИ РВУТ НА ЖОПЕ ВОЛОСА.

(НАДПИСЬ НА СТЕНЕ)

 

За станцией Сокольники, где магазин мясной

И кладбище раскольников, был монастырь мужской.

ТВЕРДЫНЯ И РУИНА, развалина, гнилье –

В двадцатые пустили строенье НА жилье.

Такую коммуналку теперь уж не сыскать.

Зачем я ЭТО СДЕЛАЛ не стану объяснять.

Я, загнанный, опальный: у жизни на краю

Сменял там отпевальню на комнату свою...

Шел коридор верстою, и сорок человек,

Как улицей Тверскою, ГУЛЯЛИ целый день.

Там газовые плиты стояли у дверей,

Я был во всей квартире единственный еврей.

А РЯДОМ инвалиды, ночные сторожа,

И было от поллитра так близко до ножа.

И все-таки при этом, когда она могла,

С участьем и приветом там наша жизнь текла.

Там зазывали в гости, делилися рублем,

Там были спетни, козни, как в обществе любом.

Но было состраданье, не холили обид.

НАПРАВО* жил Адамов, хитрющий инвалид.

Стучал он рано утром мне в СТЕНКУ костылем,

Входил, обрубком шарил под письменным столом,

Где я держал посуду кефира и вина.

БУТЫЛКИ на анализ просил он у меня.

И я давал бутылки и мелочь иногда,

И уходил Адамов. А рядом занята

Рассотрировкой семги, надкушенных котлет,

ВАТРУШЕК И ЗАКУСОК в неполных двадцать лет

Официантка Зоя, мать черных МАЛЫШЕЙ.

За нею жил расстрига ГУЛЯЕВ ТИМОФЕЙ.

Служил он в гардеробе издательства Гослит,

И был в литературе изрядно знаменит.

Он Шолохова видел, он Пастернака знал,

Он с Нобелевских премий на водку получал,

Он Юрию Олеше галоши подавал.

Но я-то знал – он тайно крестил и отпевал.

Но дело не в соседях, типаж тут ни при чем,

Кто эту жизнь отведал, тот знает, что почем.

Почем бутылка водки и чистенький гальюн!

А то, что люди волки, сказал латинский лгун.

Они не волки. Что же? Я не пойму. БОГ весть.

Но я бы мог такие свидетельства привесть,

Что обломал бы зубы и лучший богослов.

И все-таки спасибо за все – за хлеб и кров.

Тому, кто назначает нам пайку и судьбу,

Тому кто обучает бесстыдству и стыду,

Кто учит нас терпенью и душу каменит,

Кто учит просто пенью и пенью Аонид,

Тому, кто посылает нам дом или развал

И дальше посылает белоголовый вал.

 

1973

 

Бог с ними, со стилистическими правками – его учитель, Б.Л.Пастернак – и почище стихи уродовал (взять, хотя бы – “Февраль...”!)

Но – ежели сосед жил НАПРОТИВ, то никак не мог стучать в стенку костылем – (*); усеченный же – и в РАЗНОЧТЕНИИ аж – эпиграф из Языкова (причем усеченная часть – “и душу мне окамени” – перекликается с концовкой – “и душу каменит”); “Провидение” в эпиграфе и “Бог” в тексте – с капитальных буквиц, что немаловажно; остальное – мелкие перестановки и разночтения, но –

как же все-таки звали расстригу-швейцара?

Я склонен доверять – рукописи, а не ПУБЛИКАЦИИ (даже периода “гласности”...)

 

То, что у Рейна в тексте “Монастырь” бесследно (?) пропадает второй эпиграф:

“В магазине, на витрине появилась колбаса.

Две старухи с голодухи рвут на жопе волоса.”

(Надпись на стене)

тут уже пахнет Мэлором Стуруа:

“В очерке “Флорида без апельсинов”* я описал ...” – неважно там, что [о бедных мексиканских-кубинских детях без оных, не помню], но к чему следует “перестроечная” сноска:

* Характерный штрих, отражающий нравы того времени: в редакции заголовок был изменен на “Флорида без экзотики”. Когда я поинтересовался – почему? – мне ответили: в Москве исчезли апельсины, и незачем лишний раз раздражать людей!”

(Мэлор Стуруа, “Образ друга”, “Неделя”, 11, 1989, с.17)

 

Упаси меня, Боже, сравнивать ПОЭТА Рейна с расхожим продажным как сука, газетчиком, но – принципы-то схожи...

 

Да фиг с ними (не с принципами, а с газетчиками!), не об их пишу, а – о друзьях... (Хотя с Корниловым мы не были даже и знакомы – нутром чуял: наш.)

 

Ибо:

 

ГУМИЛЕВ

 

Три недели мытарились:

Что ни ночь, то допрос...

И не врач, не нотариус,

Напоследок – матрос!...

 

Он вошел черным парусом,

Уведет в никуда...

Вон болтается маузер

Поперек живота.

 

Революция с гидрою

Расправляться велит.

То наука нехитрая,

Если в гидрах – пиит...

 

Ты пошел, вскинув голову,

Словно знал наперед:

Будет год – флотский “чоновец”

Горшей смертью помрет.

 

Гордый, самоуверенный

Охранитель основ,

Знал, какой современников

Скоро схватит озноб!...

 

... Вроде пулям не кланялись,

Но зато наобум

Распинались и каялись

На голгофах трибун.

 

И спивались, изверившись,

И рыдали взасос,

И стрелялись, и вешались,

А тебе – не пришлось!

 

Царскосельскому Киплингу

Пофартило сберечь

Офицерскую выправку

И надменную речь.

 

... Ни болезни, ни старости,

Ни измены себе

Не изведал...

                       И в августе

В 21-м

           к стене

 

Встал, холодной испарины

Не стирая с чела,

От позора избавленный

Петроградской ЧК.

 

1967

 

ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КАНАЛ

 

На канале шлепнули царя.

Действо, супротивное природе.

Прежде прибивали втихаря,

А теперь – при всем честном народе.

 

На глазах у питерских зевак

В день воскресный по сигналу девки

Два бродяги – русский и поляк –

Кинули две бомбы-самоделки.

 

Сани набок... Кровью снег набух...

Пристяжная билась, как в припадке...

И кончался августейший внук

На канале имени прабабки.

 

Этот март державу доконал,

И, хотя народоволке бедной

И платок сигнальный, и канал –

Через месяц обернулись петлей,

 

Но уже Гоморра и Содом

Бунтом и испугом задышали

В Петербурге и на всем земном

Сплюснутом от перегрузок шаре.

 

И уже, чем дальше, тем скорей,

Всех и вся спуская за бесценок,

Президентов стали, как царей,

Истреблять в паккардах и у стенок.

 

В письма запечатывали смерть,

Лайнеры в Египет угоняли...

 

И пошла такая круговерть,

Как царя убили на канале...

 

1972

 

Дай Бог поэтам писать, как этот прозаик! Эти стихи уже не эзоповым языком писаны, а русским. Характерно употребление лагерного жаргона – Гумилеву “пофартило”, царя – “шлепнули” и т.д. По поэтике это ближе к Галичу и Высоцкому.

так писал я в Антологии в предисловии к Сосноре, году в 79-м (том 5Б с этими текстами – стр. 632-634 – опубликован в 1986-м).

 

Уважал его с “Тарусских страниц”, не печатался – молчал, или – писал в стол и “на вынос” вышеприведенное (по “Континенту” ли, “Граням” приводил – не упомню.)

 

Но – дождались публикации на родине, в самом “Новом мире”, 8, 1988, стр. 160-1):

 

ГУМИЛЕВ

 

Три недели мытарились,

Что ни ночь, то допрос...

И нИ врач, нИ нотариус,

Напоследок – матрос.

 

Он вошел черным парусом,

Уведет в никуда...

Вон болтается маузер

Поперек живота.

 

РеволюциИ с гидрою

ТОЛКУ НЯНЧИТЬСЯ НЕТ.

И РАБОТА нехитрая,

Если СХВАЧЕН ПОЭТ.

 

... НЕ ОТВЕЛ ТЫ НАПРАСЛИНУ,

БУДТО знал наперед:

Будет год – РУКИ ЗА СПИНУ,

ФЛОТСКИЙ ТОЖЕ ПОЙДЕТ.

 

[Гордый, самоуверенный

Охранитель основ,

Знал, какой современников

Скоро схватит озноб!...] – выпущено целиком. Заменено на:

 

И ЗАПИШУТ В ИЗМЕННИКИ

ВСКОРОСТИ КОГО ХОШЬ,

И С ЛИХВОЙ СОВРЕМЕННИКИ

СТРАХ УЗНАЮТ И ДРОЖЬ...

 

Вроде пулям не кланялись,

Но зато наобум

Распинались и каялись

На голгофах трибун.

 

И спивались, изверившись,

И НЕ ВЫВЕЗ АВОСЬ*,

И стрелялись, и вешались,

А тебе – не пришлось!

 

Царскосельскому Киплингу

Пофартило сберечь

Офицерскую выправку

И надменную речь.

 

... Ни болезни, ни старости,

Ни измены себе

Не изведал...

                       И в августе

В ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ, к стене

Встал, холодной испарины

Не стирая с чела,

От позора избавленный

Петроградской ЧК.

 

1967

 

* (единственная СТИЛИСТИЧЕСКАЯ правка – да и та ни к чему.)

 

ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КАНАЛ

 

На канале шлепнули царя –

Действо, супротивное природе.

РАНЬШЕ УБИВАЛИ втихаря,

А теперь при всем честном народе.

 

На глазах у питерских зевак

БАРЫШНЯ ПЛАТОЧКОМ ПОМАХАЛА –

И ДВА ПАРНЯ, русский и поляк,

НЕ СМОГЛИ ОСЛУШАТЬСЯ СИГНАЛА.

 

Сани набок... Кровью снег набух...

Пристяжная билась, как в припадке...

И кончался августейший внук

На канале имени прабабки.

 

Этот март державу доконал,

И, хотя народоволке бедной

И платок сигнальный, и канал

Через месяц обернулись петлей,

 

Но уже гоморра и содом**

Бунтом и испугом задышали

В Петербурге и на всем земном

Сплюснутом от перегрузок шаре.

 

А ПОТОМ, чем дальше, тем скорей,

ВСЕ и вся спуская за бесценок,

Президентов стали, как царей,

Истреблять в паккардах и у стенок.

 

В письма запечатывали смерть,

Лайнеры в Египет угоняли...

И пошла такая круговерть,

Как царя убили на канале...

 

1972

 

** Вычетом незначительных (и необязательных) “стилистических” правок – включим в таковые “гоморру и содом” с маленьких буквиц, имеем и политико-эстетические, сугубо существенные: не “девка”, а “барышня” (к тому же “помахивающая платочком”) и “два бродяги” превращаются в “двух парней”, которые не “кинули две бомбы-самоделки” – по собственной воле (или по приказу партии – по приказу “Народной воли”), а “не смогли ослушаться сигнала” – барышни, значит. Идиллия.

 

Но, хотя “Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны”, 9 томов и под 250 имен за 25 лет, вышла тиражом лишь в 500 экз., а не новомировским полуторамиллионным, и паче, не огоньковским (3 200 000) – она тоже ДОКУМЕНТ.

И иногда, увы, прискорбный...

 

/13-16 мая 1986,

Нью-Йорк,

подвал./

 

 

Приложение-примечание, 2013:

 

ГЛАСНОСТЬ БЕЗ ПИСИ

«новый (но знакомо “старый”) мир»…

 

«пися» от трёх сцыкунов – и 4-го, «социалистического храмова»

 

(копия письма от):

 

 

НОВЫЙ МИР

Ежемесячный

литературно-художественный и общественно-политический журнал

Москва, М. Путинковский пер., 1/2. Телефон 200-08-29

 

25 мая 1989 г.

 

Господин Константин К.Кузьминский!

Позвольте, прежде всего, поблагодарить Вас за внимание к нашему журналу.

Фрагменты Вашего текста я передал авторам "Нового мира" Е.Рейну и В.Корнилову – они захотели ответить Вам лично.

С социалистическим приветом.

Работающий редактором отдела поэзии

(Евгений Л.Храмов)

 

Рукописи до двух авторских листов не рецензируются, не возвращаются авторам и в редакции не сохраняются.

 

 

Уважаемый Константин Кузьминский!

Очень был тронут Вашим письмом. Спасибо за добрые слова. Простите меня, но я ничего не знал о Вашей Антологии. Спасибо, что меня в нее включили.

Теперь два слова о изменениях в моих стихах. Поверьте, что никто меня делать их не заставлял. Стихи в журнале совсем не пра­вили – сейчас, по-моему, никого не правят. Напечатали так, как я их принес. А переделывал я их раньше. На мой взгляд, они хуже не стали, а если и стали, то виноват в этом один я, потому как сам

решил /их – зачёркнуто/ переделывать. Но мне так, как сейчас, больше по нутру.

Спасибо еще раз за внимание.

С глубоким уважением и благодарностью.

4 июля 1989 г.

Ваш  

/Вл.Корнилов/

 

Извините, что несколько запоздал с ответом. Я довольно долго отсутствовал – был в разных местах, в том числе 4 дня в Швейцарии, что для меня оказалось вовсе неожиданным, поскольку за рубеж никог­да не выезжал. А еще был в Ташкенте, Пензе, Калуге, Ленинграде; очень давно никуда не ездил, поэтому на старости лет – в охотку... Еще раз – всего Вам самого доброго.

 

 

… ж.рейн хоть ограничился – молчанием

 

(найдено недоутопшее хоть и подмокшее писмо – 30 марта 2013)

 

 

приложение – от ярого поклонника в.корнилова – а.михайлова

 

 

КОРНИЛОВ и МИХАЙЛОВ

(разговорчики – безответные…)

 

ККК

пися:

всплыло тут писмишко мне – от вл.корнилова через "новый мир"

перестал уважать

а когда-то (как помнишь) уважал

 

в ответ на моё "гласность без" (слатое в "новый мир"):

//www.kkk-pisma.ru/glasnostbez.htm

ну глеб-то понятно (и привычно-знакомо...)

рейн промолчал, шлёпая губами...

корнилов – "ответил"... в частности, на:

//kkk-bluelagoon.ru/tom5a/sosnora1.htm#1

не в коня корм...

 

сохрани на память

(это тебе не "правочки" в лукьянове!... а почище...)

 

рукописи – как говорилось – не горят

и даже – не тонут

 

лежу пишу работаю...

 

 

From: Анатолий Михайлов

To: kkkuzminsky

Sent: Sunday, July 07, 2013 8:06 PM

Subject: подарок


Володиным письмом (к тебе от 89 года) очень меня порадовал. С его вдовой  Ларисой (бывшей женой Палиевского) никак не могу связаться. Тут могут проклюнутся тексты с полным воспоминанием наших с Володей встреч. В его бывшей квартире (в писательском доме у метро "Аэропорт") к телефону подходят какие-то иностранцы. Наверно, сдает, а сама подешевле снимает.

Твоим письмом очень порадую Ленку. Она сейчас на даче у сына, а я на пару дней приехал в город.

Почему не дошла прикрепленным файлом "моя давнишняя зарисовка" не совсем понятно.
Попробую послать еще раз. Всего страница.
По крайней мере Лапенков смеялся. Надеюсь, что и ты улыбнешься.  Если, конечно, дойдет.

 

(… увы, не улыбнулся. и даже – не смеялся. что характерно… – ККК)


А что скакать уже поздновато – это ты прав. Мы и сами дальше Сиверской уже не ездоки.

Не пропадай.

Ваши Л. и Т.

 


Мне утром Ленка из Сиверской позвонила – и такая вся  взволнованная – слыхал, кричит, тебе написал Кузьминский! (у нас там на даче тоже ноутбук. правда электричество дают только по выходным; это как в песенке Кима: Ваше величество, хорошо в лесничестве: кроме электричества, всё в большом количестве; а у нас там  под боком и правда лесничество)
Вот какую ты нам с Ленкой доставил радость.

Теперь насчет Володи Корнилова.

В твоем письме Володя Корнилов (а правильнее ККК) порадовали меня вовсе не тем, что Володя (как ты считаешь) сдался-сломался и даже ПРОДАЛСЯ (вообще-то на Володю не похоже), а лишь самим фактом того, что мой Володя Корнилов благодарит моего ККК.
Дальше этого я не вникал. А чтобы вникнуть в суть Володиной правки, мне прежде всего необходимо всё это прочитать.

 

(всё ещё – «читает»… и «вникает»… – ККК)


 

Мне, например, тоже не понравилось, что в моей любимой ЗАПОЛНОЧИ он (уже в своей книжке) вдруг взял  да и вымарал финальный аккорд
В ЭТОЙ СТРАНЕ НУЖДЫ ЧТО-НИБУДЬ ДА ЗАБРЕЗЖИТ, ЧТО-ТО ЗАБРЕЗЖИТ. ЖДИ.

Но это вовсе не значит что Володя продался.
А значит просто  надо всё восстановить.

Т.

 

 

ККК:

 

ленка ето хорошо

прелесть

 

но вольно ж тебе толяра через жопу читать – по-еврейски, с конца?

ты ж прочёл токо АТВЕТ на посланную им (на 3 имени) иссю

 

как будто у тебя приложенные линки на антологию не работают...

или – некогда

 

прочти – поймёшь

или – НЕ поймёшь

(хотя бы мои "эпитеты" к корнилову – отвергаемые загодя! НЕ читавши...)

 

твой кы-махноъ

 

(последовало «загробное» молчание… с 7-8 по 15-ое…)

 

но порадовать сдавшимся сломавшимся и ПРОДАВШИМСЯ ВЛ.КОРНИЛОВЫМ – как-то странно

всё ж не глебушка и не рейн (был)

 

он же не идиот – пояснять "так – лучше"...

глебу-то было – пох, у рейна – склероз, а тут – продуманная вредактура

да ладно

бог с ним

 

не забыть бы послать лёше в примечание...

оригинал уже в архивах амхёрста – сдал почти всё (кроме комп-писем: проблемы с техникой...)

 

задыхаюсь=подыхаю

а работы...

 

абнимаю

 

кы-махноъ

 

finis писе?...

 

(7-15 июля 2013)

 

 

на первую страницу 

к антологии

<noscript><!--