LEV NUSSBERG

Лев Нуссберг, 1962 "вертикаль = горизонталь", 1916=1962, коллаж ККК-2007   Ольга Розанова, 1916

+ See: “The Blue Lagoon Anthology of Modern Russian Poetry”, by KKKuzminsky & G.L.Kovalev, in 5(9) vol., ORP, 1980-86, vol. 2A, pp. 113-221

ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ВАЛЕНТИНОМ ВОРОБЬЁВЫМ-”БОРОДОЙ”, ИСТОРИОГРАФОМ ПОДПОЛЬЯ И СОСТАВИТЕЛЕМ /АВТО-/БИОГРАФИИ НУССБЕРГА (опубликованной в парижском журнале “Стетоскоп” в 1999-м?)

Valia Vorobiov

33 bd Raspail, 75007 Paris, France

                                                       Friday, October 22, 1999

Валя-Борода, ну что ж, для “Ректоскопа” – сойдёт. Но не боле.

Из каждой третьей строчки – лезут тупые и пожелтевшие, но столь знакомые – когти льва.

Из “грубых ошибок” – уж если подсчитывать “ссы” в “Нуззберге”, курляндском дворянине, то не мешало бы – и “мягкий знак” в полЬском шляхтиче, я вообще-то человек мягкий. И токмо по-латыни подписуюсь без онаго.

Адреса просимые – вот:

John E. Bowlt

Slavic Dept.

U. of S.California

Los Angeles, CA 90089-4353

Norton T. Dodge

777 Cremona Rd, Mechanicsville MD 20659

трайсмана же знаю по наслышке (статьям о), но никогда и никак не пересекался.

А до яврея брускина рейхстаг уже обосрал болгарин кристо – славянская месть тевтонскому ордену; к грише равнодушен (бойкий мальчик) и никак он меня не волнует

Далее по тексту биографии “марсианина” (жившего будто бы и не в совке):

О дедушке его, садовнике великого князя-нудиста, я уже писал (см. также Паустовский, “Кара-Бугаз”)

О “деде Романе” – и о том писал:

– и так далее, бесконечными “сиренами” (которые выросли уже в 600 стр., НЕ считая иллюстраций*), начавшись 24 мая 1994

* помимо сирен и русалок средневековых, ассирийских и древнегреческих, (ободрал весь архив шемякина, к слову), ещё с полста моих друзей-художников нарисовали – своё видение “птицебаб” и “баборыб”, по листку – присоединяйтесь? (вертикальный лист этого размера, 8,5 х 11 дюймов, техника ч/б, штриховая – ну, тушь, перо, допустим) – как, к примеру, ВЫ видите этих девушек?

девушка асенька лапидус бывала у меня в конце 80-х, покупала зверя

“газонЕвщина” или “газАневщина” – была не на газоне, а в ДК им. Газа

манцони, с банками говна (вызывающими ярое возмущение у говнопёка шемякина), известен на западе более, нежели доморощенные лубошные кинеты

и тех-то – раскручивали лишь итальянские да французские коммуняки, как карту против консерваторов москвы (“а мы, мол, таких – давить не будем”), для предвыборных компаний – о чём ни слова

хвост им не перед кем было поджимать – просто: отыграли карту – и на хуй

“фонда Доджа” – НЕ существует, есть один нортон т. додж, собравший с 60-х (не без моей помощи с 75-го) – помимо товарных сливок костаки – ещё и всё молочко, пошедшее в обрат: всю картину нонконформизма 1953-86 гг., за 2 000 художников, и, помимо москвы-питера – ещё и закавказье, прибалтику, азию и немалую часть провинции (а в одессе и в бельцах – старые силы были не слабее столичных – из высланных); о чём – см. мою антологию, тома 3А и 3Б (1700 стр. оптом), где приводятся работы художников от харькова до баку (и улан-удэ – учителя комара-в-мармеладе, академика иорданского)

нуссберг, естественно, в коллекции нортона есть (и одна, подаренная – от меня)

нуссберг – подробнейше (с его подачи) – есть в томе 2А антологии (стерлиговцы – в 4А), наша с ним переписка о идее книги, его “гений” и т.д.

а вот статья в славистском журнале, “кинонуссберг” – вышла без голых фот (цензурой проф. дж.э.боулта), но на это двух-четырёх-часовое интервью – лэ, как полагаю, не ссылался

но, поскольку материалы “о нуссберге” – шли от нуссберга – то это и его заботы и его свободный выбор

обвинять льва в том, что он хищник (а не травоядный – как в “ректоскопе”), мне и в голову никогда не приходило

работал – как в зоопарке, и благодарен судьбе, что она свела меня с ним

при всех бесконечных накладках, ссорах и скандалах – получил я более, нежели материальное: духовный заряд и колоссальную информацию

(хотя весь материал о чашнике, к примеру, пропал – включая и мою заставку-коллаж; явно лэ выгрыз сам из издателя)

... если б только “аж” – а то воняет, как в клетке с хищником

вариант эдички в белых штанах – а все остальные вокруг в говне, да и сами говно преизрядное

но это уже не “грубая ошибка”, а – основополагающий концепт статьи

ужо вот, ежели скину антологию в интернет – всяко разверну тему “гения” (и заменю безвкусно смакетированные страницы, понтовые  – на трогательный первоначальный машиночный набор с рисунками на полях)

работы ещё предстоит

а в интернет – можно ведь и цвет (чего я был лишён в антологии и публикациях)

со вкусом у лэ (в отличие от фантика, который “и курчав инфантильный мерзавец” – ККК, ант., том 2А) – гм, полный китч

то бишь с эстетикой

а с этикой – достаточно подряд зацитировать письма (как мадорский в “сатанинских зигзагах пушкина”, см., рекомендую)

об одном и том же – разным – по разному

документ? разве что – морали

мне лэ давно уже не пишет, с предложения двухлетней давности – редактировать ауто-прозу (которую для начала я потребовал перегнать в “окна”, чтоб можно было – работать, да нет – так и послал в москву кому-то для печати)

над книгой его о нём – мы работали ещё в 82-м, до бурлюка (перед), впустую

... а очерк мне не понравился – в первую голову, “советскостью” (те же методы, тот же стиль), “узнаю брата васю” – по фельетонам-подвалам: все инакомыслящие – говно, а права только партия (читай: “движение”)

то что там у власти (со времён элизабет и до) были (и есть) только суки – не извиняет ленинских методов (см. у в.гроссмана, “всё течёт”)

в результате – прихожу к лозунгам:

“МАНЦОНИ – ГЕНИЙ!”

“БРЕНЕР – ТИТАН”

“КУНС И КИНХОЛЬЦ – ВОПЛОЩЕНИЕ ЭСТЕТИКИ”

“ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ – ГОВНО”

... на долларе малевича – есть и мои хилые центы, даденные саше бренеру на дорогу

а, поскольку нуззберг мой духовный отец (а иногда и кормилец) – то и его

вот так всё смыкается в гиштории исхуйств

обнимаю, с благодарностью за статью в белоснежных ризах –

возлегающий на брегу дэлавера кузьминский

после баньки с шевчуком и прочей молодью

Пространный потц-скриптум (скрипнул?):

– нашлось, случайно, работамши на компуторе – на тему:

помимо:

помимо:

Нашлось также с полдюжины поемок шемякину (из них большая часть в антологии, том 2Б и 3Б? Или 2А?); нуззберговские же поемы (ему, там же – том 2А) – не привожу, хотя мои исраэльские поклонники – аж их на плёнку записали, и я её, сдублировав, с год назад послал – без спасибы (от адресата) даже.

В общем, воробей, белоснежным ангелом (аггелом?) и непорочным агнцем г.нуззбергом я покамест боле не занимаюсь (ужо, по ходу). Не до того.

Что ж до того, что фантик-колейчук-крутиков (битт, бурдуков покойный, прокуратова и иже) там и тут – ни слова (хорошего) о нём, так – какую память оставил...

Поматрошенная и брошенная ольга махрова – тож рассказывала году в 85-м, что борея он избил до полусмерти, отчего тот и помер...

Я-то о нём писал и пишу много (и рассказываю всем) – как о крупнейшей фигуре в нон-конформизме 60-х, а что подъябываю в стихах и прозе – так это наши с ним братские разборки (как и с мишаней).

А к примеру, василь яклича – я никогда не задевал (не по чину, не по рангу!), а братика-гэбуху – ещё выебу.

Копировалки у меня не работают, сдохли, мастера в деревню не вызовешь, а до города (даже ближайшего) – от двух до восьми миль.

Материалов-то есть, одни письма льва чего стоят (лишь малая часть вошла в антологию), но и врёт он в них – как васенька (земля ему пухом)...

Ща перепечатаю и писмишко поекономней (краска, бумага – всё по почте, на кредитку – коих у меня отродясь не было), завтра и кину.

При всём, мягко говоря, “недовольстве” апологией-статьёй – благодарствую и ом-ни-маю.

“Проводы” – да хоть в “стетоскоп” (или “спектроскоп”? – я всегда путаю), абы без ВРЕДактуры-конъюнктуры: не для того писано.

Хотел было уже и подписаться, да – посмотрев пару-тройку нумеров у юльки (с бредом о “черновике” осточертянского – меня было не найти, не спросить?), да и с остальной доморощенной заумью и псевдо-колляжиками (на уровне “мало-садовской” школы) – увял и расхотел... Эстетика ДПШ...

Богатырям и митричам, однако ж, передавайте привет – пусть дерзают. Бывали журналы и похуже. Но до “мулеты” покойной или даже “ковчега” (не говоря за исраэльскую “ситуацию” и легендарный “левиафан”) – ещё ой как далеко...

В опчем, обнимаю и желаю. ККК

Нуссбергу (о том же, того ж времени):

“и когти ржавые как жесть”

(ранний Гитович, начало 30-х)

лэ, на тему “/авто/-биографии” в парижском “ректоскопе” – хохотал до упаду – ангел в белых ризах, из под коих выглядывает некормленный лев из клетки в зоопарке

и когти-коготки, тупые (но пытающиеся царапать), и жёлтые (полагаю, уже вставные) клыки

... когда тут феликс комаров обратился ко мне за советом – как унять неблагодарных шемякина и неизвестного, которые принялись судить его, банкрота, “по контракту”, я сказал – выстави их на смех, этого они – больше всего на свете не любят

слава Богу, что этот самиздатный журнальчик – доступен лишь немногим и, при том, не академикам

“5 авторских редакций” (по словам воробьёва-бороды) этой “врио-”-биографии – хотя достаточно было бы опубликовать – всю библиографию и иконографию подряд, с гораздо большим успехом

да, лэ, ты даёшь

и не стал бы писать тебе все эти филиппики и сатироиды, если бы не ценил столь высоко и не любил

отставив в сторону части “текстовые” (нуждающиеся, как я тебе уже писал, в серьёзной и ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ редактуре – см. “пост-редакторский” период нашего доморощенного рязанского гения и титана мысли, А.И.Солженицына), надобно было – при нынешних возможностях и поголовной компьюторизации народонаселения – отсканировать и загрузить всю имеющуюся визуальную информацию о “кинетах” и “движении” – в интернет, оставив побоку разборки – с россом-путилиным ли, галлерейщиком кузьминским и прочей, до ИБКС не относящейся, мелочи

и тогда было б видно – ЧТО и ЗАЧЕМ (и КОГДА!) было сделано...

а уж тогда, лирическим комментарием, можно было б и эту – врио-биографию

у меня в мозгу до сих пор цветут все эти мобили (не удостоившиеся нобилей), вращаются шары – в квартире понизовского ли, или в московии, скачут голые раскрашенные бабы, сумасшедшей чёрной монашкой (“вороной на снегу”, по сурикову) – проплывает, ковыляя, битт

и ведь я, при этом, в натуре – не видел 99% из сделанного – разве фрагменты фильма, казомого в техасе

“кинонуссберг”-1980 – 20 лет прошло – и 20-25 же до того – со времён создания “движения”

... что останется от нашего полувека?

товарные литографии шемякина (“висящие в каждом зубоврачебном оффисе” – см. НРС-1996, мою колонку)

монстры церетели-клыкова или коровью лепёшку эрнста (без хрустального цоколя), памятники лжи и прочим порокам сэра мишеля (коих у него в изобилии и достатке)

соц-арт булатова-кабакова

кричащий кикиморой дима пригов и рядом занудно перебирающий свои карточки рубинштейн

... весьма небагацько, по сравнению с первой половиной, половина которой пришлась на революции и сталинизм

штудировал тут калоушинский кирпич (цементный блок!) бурлюка – и оттуда прёт неистребимая совковость ковтуна и повелихиной

эстетика масс-культуры, в приложении к истории авангарда

вышедшие мои дневники н.н.пунина – см. рецензии (история любви н.н. к а.а.а.), авангардом там и за милю не пахнет

а ты, главный идеолог и создатель крайне левого искусства 1960-х-80-х, единственной (на мой взгляд) попытки возродить и продолжить авангард – ну не можешь серьёзно (грамотно и профессионально) осветить историю этого – молчи, хотя бы

жди, когда займутся

но не переписывай “по 5 и более раз” – эту парашную еби-его-мать-ебиграфию (pardon!), займись делом

систематизируй всё, тобой сделанное – визуально, в ксероксах для начала, добавь туда свою немалую библиографию, и – тогда уже – ФРАГМЕНТАМИ – можно пустить твои писания, како “литературные”, тако и критические-теоретические

и всё это – преобразовать в интернетный сайт

... пишу вот тебе, а сам заранее (по немалому с тобой опыту) знаю – что вычленишь ты “негативное” и запомнишь (припомнишь), позитивную же программу – похеришь

лев – он сам “с усам”

я вот, к примеру, имея чуть не полувековой опыт “писания” – редактировать не умею, а паче – себя

написал тут, апрошлой зимой, материал за полтыщи страниц “вокруг бродского” (информация-то – есть, и не только моя), а привести этот мусорник в читабельное состояние – мне нужен самый обыкновенный советский профессиональный редактор, со стажем

сейчас в совке бойкие девушки (согласные работать за минимальную зряплату), бывшие корректорши и уборщицы на подхвате – возомнили себя редакторшами, и уродуют и курочат словесность – по страшному

(выяснил, что у князя-выкреста юры милославского – сердце алмазное или даже титановое: меня бы кондратий хватил, как его отредактировали в “терре”... стилистически аж!)

и, можно сказать, с генваря – быв обеспечен всякой техникой и программами (поклонников хватает) – сел (СЕЛ, а не ЛЁГ!) сканировать и перегонять на компутор все 9 томов антологии

потом кто из помянутых поклонников перегонит всё это в интернет

а то, пользуясь малодоступностью, пиздют и грабят по-чёрному – евтух в “строфах века”, теперь вот покойный сапгир – в “самиздате века”, не говоря за всякие журнальчики – НЛО и т.д.

и параллельно буду маркировать на листах “2000” – дополнения и изменения, коих за 15 лет поднаросло

в “самиздате века” наткнулся на имя кинетистки риммы заневской и парочку её стишат – что ты можешь добавить?

там и бродский представлен полутора страничками, и я парочкой (один из “башни”), а иные и вовсе по стишку – так, зарегистрировать-отметить имена, не боле

и сколько ни писал этому индюку (и мудаку) владику кулакову, окормлявшемуся на ксероксах антологии – всё без проку

теперь вот тебя спрашиваю

тоже, полагаю, без проку

да, лэ, четверть века уже – на новом континенте, и кое-что удалось сделать (%%20 от возможного), но, как говаривал мичман глинчиков – всё это “КПД паровоза”...

параллельно, кстати, собираю матерьяльчик “Судьба русских художников в Америке” – по бурлюку, издебскому, иосифу левину, фешину, судейкину, многим...

никак не была готова америка – и тогда – принять русский авангард

“Оставь надежду всяк сюда входящий” – лозунг, который должна держать в своей лапке лэди Либерти, вместо факела

впрочем, фарца и жополизы-эпигоны – процветают, как и везде

для меня херр нуззберг и его “движение” – всегда было неизмеримо большим открытием (откровением), нежели шуточки остряков и УМНИЦ комаров-в-мармеладе (впрочем, 5%-ный раствор от вагрича бахчаняна)

на этом и закончим

сортировать, сканировать, атрибутировать и комментировать тебя в интернет – пусть дика займётся, с помощью твоего подрастающего компьюторного поколения

каковое, совместо со старшим, желаю, чтоб процветало

твой неизменно и завсегда – ККК

ПС: кстати, работок твоих 1961 – не видел, воспроизведены хорошо, пригодятся

жаль, что на стр. 54-55 – хуёвые ксероксы, а вещи интересные

журнальчик у меня уж с полгода лежит (не говоря, черновой набор бороды, с вопросами), но написать тебе – дёрнуло только сейчас, когда наткнулся, работая, на заневскую...

не помню – мышь посылала тебе новогодний фото-привет (это всё было на ней), заодно проздравляю с 2000-м

P.S. новогодним презентом к 2001-му – была хамская пописушка от хера гнуссберга, с требованием “вернуть ящик материалов, коими я не попользовался “для написания статьи”(?!)”, после чего опять заткнулся на пару месяцев...

/5 марта 2001, в день смерти Иосифа Джугашвили-Сталина, очень схожего по характеру с Нуссбергом/

а меня с утра вовсе уловили в махинациях с пенсией (на каковую, практически, и живу) и предстоят изрядные хлопоты, чтоб не урезали...

звонил нортону за помощью – грымзит старик, жалуется, что “не шлю ему ежемесячных статей про художников”, а это – что?...

вряд ли ему такое его девушки понапишут, с их познаниями.

/из опубликованного, но забытого/:

КИНОНУССБЕРГ                                   

   Итак, кто таков Нуссберг? Грани искусств (и науки!) стираются. Еще и технические возможности XX века использованы не до конца, а впереди уже брезжит – век XXI. Еще можно слышать старческий надтреснутый голос Льва Толстого с заезженной пластинки (на старом граммофоне проф. Дж.Е.Боулта), а уже поэты пишутся на видео, со всеми возможностями цвета и световых электронных игр. Станковая живопись вряд ли когда-нибудь исчезнет – все тот же холст, ну, новые химические краски, а Нуссберг уже думает – о дальше. Многие его проекты датируются уже XXI веком, а возможности, пока еще – XX-го. Еще в Ленинграде, в 1975 году, был у меня разговор с Нуссбергом о том, что можно и нужно сделать на Западе. Для реализации (хотя бы частичной) своих идей Нуссберг имел в виду 2 возможных направления: фильм, как таковой, и детский игровой городок-среду. Последний проект был уже предложен в России ЦК ВЛКСМ. Проект был одобрен, но, естественно, не реализован. Вместо этого строят дамбу и БАМ. Была мечта сделать этакой кинетический “Диснейлэнд”, со всеми возможностями электроники, в Канаде. Но пришлось ограничиться фильмом.

   Привожу (в сокращении) теле-интервью, взятое мною у Льва Нуссберга в апреле 1980. Собственно, это было не интервью, а рассказ, со мною, как с переводчиком. По материалам каталогов Нуссберг знакомил моих друзей, местных художников, поэтов и телевизионщиков, со своей работой и проектами. Переводил и адаптировал для американских слушателей автор настоящей статьи. Поэтому тут много банальностей. Итак:

   “Это кадры из фильма под названием “Вчера, сегодня и завтра”, своего рода, кинетического творения, смешивающего и проникающего через века и символы, замысел которого включает конструкции, включает все. Некоторые кадры были отсняты в Петергофе в 73-74 гг., с большими трудностями, поскольку государству такой фильм был абсолютно не нужен.

   В Советском Союзе все виды кино находятся под контролем государства, включая любительские группы, которые организуются в специальные кино-клубы, дабы их продукцию было легче проверять, контролировать. Но в этой глупейшей ситуации есть один аспект, если у вас достаточно фантазии, достаточно храбрости.

   Одна позитивная вещь...   Абсолютное большинство народонаселения убеждено, что если на улице находится съемочная группа, в костюмах, декорациях и прочем, то это снимается официальное кино. Без сомнения. Какому идиоту придет в голову снимать подпольное кино в открытую на улицах?..”

   В 63-м году Нуссберг пришел к идее делания фильмов, режиссирования их, и уже писал сценарии, а в 70-х уже создавал неофициальные фильмы, без какого-либо разрешения со стороны властей.

   Естественно, использовались всякого рода уловки, использовалась помощь профессиональных операторов и людей со студии, с оборудованием и прочим. Он нанимал их, естественно, не рассказывая ВСЕЙ правды, но только часть, а деньги, в конце концов, нужны всем. За деньги можно достать оператора со всем оборудованием. Мы это делали неоднократно в России.

   Так, Нуссберг умудрился в течение 4 дней вести съемки всей своей группы в костюмах внутри и снаружи Петергофского дворца, при этом власти и милиция даже помогали им. Даже не подозревая, что это абсолютно подпольная группа, абсолютно неофициальная, преследуемая и находящаяся под наблюдением КГБ.

   Итак, Лев Нуссберг приходил к какой-нибудь подруге, секретарше в архитектурном институте, и просил ее напечатать бумажку, что группа киношников от института должна отснять Петергофский дворец, 18-й век, просьба помочь, подпись, точка, ПЕЧАТЬ.

   И с этой фальшивкой, с этой сортирной бумажкой, Нуссберг являлся к начальству Петергофского дворца. Нуссберг человек приличный, серьезный, респектабельный, с документом от института, который желает провести съемки в Петергофе по 18-му веку. Естественно, начальство говорит: “Конечно, конечно.”

   Каждому известно, что музеи в Советском Союзе, большинство из них, находятся в абсолютной нищете, за неимением частных пожертвований, на одних государственных субсидиях, которых всегда не хватает, словом, положение отчаянное. Одна из форм дохода – продажа открыток при входе. И весьма успешная. Тысяча туристов платят копейки, по 20, скажем, копеек, но – 20 копеек и 20 копеек, и 20 копеек... И – сотни тысяч туристов...

   Разговор: “Поскольку мы, так сказать, злоупотребляем вашим временем, то у нас будут слайды, как раз открыточные, и мы можем, так сказать, поделиться с вами за ваше гостеприимство. “Великолепно!” “Прекрасно!” “Да что вы!” Поскольку, в противном случае, им приходится нанимать фотографа, всякая бюрократическая волокита, и чорт знает, что. А имея слайды в наличии – уже гораздо ближе к типографии, и можно избежать многих и многих инстанций...

   Теперь, подозрительно – почему, снимая архитектуру, им понадобились костюмы... Еще одна проблема.

   Посему, на следующий день Нуссберг приезжает с бутылкой хорошего коньяку, конфетами, цветами. Никто не откажется. Это не взятка. “Понимаете, завтра, мы хотели бы отснять с движением, два-три человека на фоне, чтобы выглядело как бы естественней.” Как можно отказаться? Им уже обещано 20 слайдов, а каждый слайд стоит 50 рублей. Таким образом, через 2-3 дня, группа получает разрешение сниматься в костюмах, где угодно и как угодно, это их дело. И каждый день приносится новая порция слайдов, уже готовых (проявку делали сами). Немедленно. И начальство сразу же получает обещанные материалы. Как не помочь? Предложи им деньги – это выглядит подозрительно, а слайды – это слайды.

   А согласно советским законам, каждый гражданин СССР имеет право приносить любую вещь в дар музеям. Так что все легально.

   Но в парке полно народу, а группе нужна целая секция. Секцию надо огородить для съемок. Опять идут к начальству и говорят: “Видите ли, нам нужно снять открытую перспективу. Не могли бы вы позвонить в отделение милиции и попросить несколько милиционеров охранять съемочную площадку?” Музейные власти всегда имеют право вызвать милицию, поэтому немедленно являются 2-3 милиционера. Группа завоевывает их расположение, дает им выпить. А работа – проще некуда. И вот – никого в аллеях, ни души вокруг, и это в самом переполненном из пригородных парков!

   Итак, съемки велись в живописнейшем Петергофе, в пригородах Москвы, в Пскове и Суздале, но на побережье Крыма дело обстояло иначе... И везде использовалась та же уловка: приехать, произвести впечатление, подружиться, предложить дары и делать что угодно.

   “Фильм еще не закончен. Это лишь части большого фильма, нуждающиеся в монтаже, доделке, но все основное уже снято.”

   На вопрос: “А знают ли власти в Союзе об этом фильме?” последовал ответ: “Разумеется. Фильм выставлялся на многих выставках уже, но КАК он делался – знают лишь близкие друзья, трое из них уже выехали, немногие – еще там.”

   К этому, не очень вразумительному (по чисто техническим причинам) интервью, следует добавить еще о создании фильма. Петергофскую новеллу автор видел еще в Союзе, у себя дома. По весне 1975 Нуссберг приезжал с проектором и несколькими частями фильма показать его автору. В частности, в петергофской новелле, помимо съемок в парке, была еще и сцена любви, в алых и желтых тонах (шелк и бархат подушек и занавесей, золото лепки и обнаженные тела двух любовников, одного из них играл сам Нуссберг. Даму – не знаю.)

   О Крыме нужно говорить особо, со слов самого Нуссберга. В Крыму, забитом отдыхающими, проделка с дирекцией музея и милицией никак бы не удалась. Да и нужен был не дворец, а голые скалы. Сцены “доисторические” и сцены “Эдема” могли быть сняты только в крымском знойном нагромождении скал. Диких и голых. И Нуссберг нашел такое место. На территории... военной базы. Со стороны суши их охраняла проволочная ограда, часовые на вышках и прочий антураж, с моря же, поскольку частные лодки – редкость, да и те по ночам не имеют права выхода в море (пограничная зона, все Черное море), база была не защищена. Высадившись вместе со своим коллективом на скалы, Нуссберг вел натурные и игровые съемки, и не один день! При советской ментальности, никому и в голову не могло прийти, что хватит наглости забраться снимать – на секретный объект! Поэтому никто их не беспокоил. Помимо наглости, нужна была изрядная смелость: в случае поимки всему коллективу грозило обвинение ... в шпионаже, и связанный с этим немалый срок! Но съемки были сделаны. Скалы раскрасили символическими узорами (как и тела), костюмы и прочее имелось, а действо организовывал сам продюсер.

   О фильмах Нуссберга много говорилось в Ленинграде. Многие видели их – в частном показе, что не такая уж редкость в стране, где всю казенную аппаратуру – под контроль не поставишь. Рассказывали, что в одном из фильмов в небе вертелись огненные колеса, актеры ходили по воде, аки по суху (на самом деле, по камешкам), что Нуссберг привез цистерну красной краски с пульверизатором и выкрасил кусты и деревья в красный цвет.

   В другом фильме, сделанном уже по заказу властей к 50-летию Октябрьской революции, показ шел сразу на четырех экранах, кадры перемещались и перемешивались, выход царского семейства – и взрывы бомб, колючая проволока и бал – широко использовались документальные ленты, все это сдвигалось в пространстве и во времени, ибо Нуссбергу важно было не “что”, а “как”. Он и использовал “социальный заказ” для проведения своих индивидуальных экспериментов. Аппаратурой снабжали, помимо этого – это еще приносило и деньги.

   “Хочешь жить – умей вертеться!”, говаривал мой бывший друг, подпольный человек Сергей Никандрович Соков. И вертелся, работая на двух работах, без прописки, в том числе – научным сотрудником, не имея диплома. Надо знать слабые стороны системы. И Нуссберг их знал. На протяжении многих лет он сотрудничал с относительно либеральным (но уж, во всяком случае, не старомодно-консервативным!) ЦК комсомола. Делались проекты пионерского лагеря (кинетическая игровая среда), оформлялись выставки научных достижений (для заграницы), участвовали в создании проекта “Золотого кольца” (для туристов из зарубежья, стиль рюс). Все это приносило деньги, а главное – на практике можно было испытать и опробовать создание искусственных сред, электронное оборудование, свет и прочее. Попутно и параллельно – в тех же городах велись съемки (уже не официальные!).

   Знание ментальности советского человека и милиции – Нуссберг доказал своими нахальными съемками в Петергофе и в Крыму, знание ментальности советского официоза – своими проектами и оформлением выставок. О коллективе “Движение” писалось невероятно много в России и на Западе, со дня его основания в 1962. Одна библиография занимает десятки и десятки страниц. Но то, чем группа занималась на самом деле – неведомо было до недавнего времени. Впрочем, кому – неведомо? Энтузиастам из ЦК ВЛКСМ. КГБ-то многое было ведомо, за группой следили, и только используя хитрую политику исполнения официальных заказов, Нуссбергу удавалось выходить сухим из воды. Об условиях, работы группы, в особенности после его отъезда на Запад, говорит сам Нуссберг в письме ко мне:

   “11 августа [1976] дозвонилась мне Заяц и рассказала: Без меня втерся к ним в доверие какой-то тип, по имени “Максим”, зачастил: он может и то..., и се. (у Пашки нет прав автомоб.) Как-то собрались они в лес с собачками погулять – тип этот за рулем, Пашка рядом, Заяц – сзади с собачками. Приехали в район “Федосово” и... “заблудились”. Вышли, этот тип с Пашкой поискать дорогу. Когда зашли за кусты, Пашку хлоп по голове кто-то и тут же мешок на голову, скрутили руки и связали. Пошли к машине, силой мешок ей на голову, связали руки; притащили Пашку и 3 часа допрашивали их, в нашей же машине, с магнитофоном: “Как Вы связаны с Нусб., через кого? – Где деньги, которые Вы получили за проданные свои работы? Кому продавали и за сколько? Где деньги? Что сейчас делает Нуссберг?” и т.д. И угрожали, что будет хуже, посадят, если не перестанут продолжать “суетиться” с левыми худ. и др. деятелями. Затем их бросили в лесу, забрав ключи от “нашей” чертановской квартиры и уехали на “нашей” машинке. Заяц и Пашка пробыли [связанные] в лесу 22 часа, часть дня и всю ночь. Пашка заболел, простудившись. В квартире все перевернули, каждую щель проверили (собак временно усыпили), и забрали: и кинокамеру нашу, и “MАМIУА” [фото], и все магнитофоны, и все кино и фото пленки, и все (ок. 400) диапозитивов за последние несколько месяцев – ценнейшие материалы; а также много денег, и все диски, и все журналы по Арт Модерн, и много книг, и еще 10 очень (!) ценных рисунков – УЖАСНО!!! Т.е. полный разгром всей (почти) технической базы коллектива...”.

[1976]   Вертеться без Нуссберга было уже туговато. Но оба поминаемые члена коллектива – Заяц [Галина Битт] и Пашка [Павел Бурдюков] – уже на Западе, и работают с Нуссбергом и самостоятельно. Я не случайно привожу в этой статье материалы, казалось бы, “личные”. Личность в обществе социализма подчинена тягчайшим ограничениям, как в области свободы творчества, так и – в личной жизни. Нельзя понять, ЧТО за фильм сделал Нуссберг, оторвав его от условий создания. Во многом, лейтмотивом фильма является современная жизнь в Москве и в Ленинграде, о чем взято у Нуссберга особое интервью.

   Привожу его, опять-таки, по магнитофонной записи в апреле 1980 г. Итак:

НУССБЕРГ [удивленно]: А, вчера Пасха была? Православно-христианская Пасха...

КУЗЬМИНСКИЙ: А мы, правда, пропостились все эти дни, так вкалывали!

Н: Так, значит, Кузьминский. О фильме, о фильме, о фильме... Условно фильм называется “Вчера, сегодня, завтра”. Так это было придумано в 71-м году.

К: Кроме того, он условно называется фильмом.

Н: Условно, не условно, но во всяком случае, это будет сниматься камерами. Пленки показываться на экранах, может быть, на двух-трех... Все равно, это кино, все-таки... Так, значит, фильм – в общей сложности, общей протяженности, на 3,5 часа. И задуман он, как и в форме – где, и когда, в общем, в целом – КАК – люди-современники (имеется в виду, что события происходили в начале-середине 60-х годов), о том – как люди, мои современники, спорят, говорят, обсуждают и представляют себе, принимают или не принимают, все, как эти люди проявляют себя по отношению к Будущему, и по отношению к тому, как это Будущее может уже сегодня влиять на наше Современное. И в частности на каждую конкретную, личную, частную жизнь участвующих в обсуждении персонажей фильма. Меня интересует, как я и мои современники обсуждали и говорили или имели в виду – что-то относительно Будущего в наше время, и как это Будущее влияет на наше время. Не как наше время выковывает это Будущее, это как раз менее интересно, и вообще дело спорное, а вот именно – как Будущее влияет на наше современное, это дело совсем спорное. Это одна сторона. Вторая сторона – это такой, в пластическом плане, анализ того, как подобные же представления о Будущем разных людей в разные эпохи – об ИХ будущем, происходили в разные эпохи, начиная от древнего Шуммера там, или Вавилона, через Рим – фрагментами такими, новеллами – через Возрождение, 18-й век, 17-й – конец – 18-й, то есть, как стиль барокко, и – через Россию 19-го века, через 20-е, через наше время и – о будущем. Глобальные такие охваты, пласты, ну, и естественно, что через каждую такую эпоху культурных или идеологических падений и взлетов, – люди ж думали о Будущем, писали, потом оно становилась Современным, Прошлым – и для каждого Нового всегда была Будущее. Значит, это представление о Будущем – менялось, естественно. И вот, меня интересует вторая принципиальная сторона, смысловая, что ли, фильма, идейно-смысловая – а что же происходило в исторической ретроспекции? Ясно, что не во всей, а так – 4 или 5 эпохи – даже не эпохи, это более расширенно – с конкретными деталями, конкретными фактами...

К: Точки!

Н: Узлы, узлы исторические. Вот это...

К: Причем, яркие.

Н: Как мне кажется, яркие – может, они были в исторической ретроспекции и не поворотными...

К: И гораздо скушнее...

Н: Да. А мне кажется, что – яркими. Ясно, что это моя позиция. Вот, это, значит, такая идейная или духовная содержательная сторона. Ради чего все это делалось, и уже ради чего столько потрачено было энергии, и не только моей, а ребят, и средств, и нервов, а сняли...

К: Сколько всего процентов?

Н: Процентов 15, трудно сказать. Ну я тебе сказал, что мы сняли 250-260, примерно, коробочек по 30 метров...

К: Сколько это будет метров?

Н: Я точно не знаю, но что-то километр. Километр. Ясно, что теперь весь фильм, то есть, материал, который был отснят, его – ну что с ним делать? Какие-то отдельные фрагменты – скопировать, смонтировать, сделать там небольшие ролики и, в основном, вырезать и выкопировать оттуда слайды, потому что там – такое количество! – сотни будут, интереснейших моментов.

К: И сделать фильм для детей.

Н: Можно, да. Дальше: немножко о структуре фильма, фильм должен состоять, я сейчас уже не помню, из 17-ти...

К: 18-ти.

Н: 18-ти новелл. И новеллы эти, каждая – очень разная – по количеству и по окрасу, по драматическому накалу... и по ритму, и просто по фактуре пластической, чисто киношной, можно сказать, что это – бусы, нанизанные разными камешками, разными драгоценностями, в общем, разными-разными штучками, состоящие из разных элементов, и каждый из этих элементов – это и есть одна новелла. Нанизаны они на три разных нитки, разного цвета. Которые между собой переплетаются. Вот точная композиционная или просто структура фильма. Теперь, что ж это за нитки, и что это за новеллы? Ну, новеллы... Во-первых, никакой хронологии исторической, и последовательной – в фильме нету. Вся ФАКТУРА кино-пластическая, как языка, фактура фильма – очень сочная, смачная и, такая, оргиеобразная, такая, знаешь, оргия фруктов, мяса, овощей, вообще такая, как натюрморты 17-го века, голландские ...

К: Отражающая, кстати, плотский характер автора.

Н: Может быть, не знаю. Значит, вот, такая – мощь жизни. Все эти новеллы – это богатый, интересный, страшно накрученный материал. Там, обалдеешь, сколько всего будет.

К: Сочетание Рубенса с романтизмом?

Н: Не, Рубенса я никогда не любил.

К: Я имею в виду, по сочности...

Н: Снайдерса. Это еще туда-сюда.

К: Снайдерса!

Н: А романтизм-то ты чего сюда?

К: Это удивительно...

Н: Вот... И эти камешки, они, значит, будут не в хронологической последовательности, а там будет 5-я новелла, или там З-а новелла о 17-м веке, потом идет...

[Перерыв пленки по причине детских воплей во дворе, обсуждение – открыть или закрыть дверь на балкон]

Н: Ну вот, там будет одна новелла, 18-й век, условно говоря, барочная, но это еще не значит, что в других новеллах не будет перекличек. То есть, понятно, я вообще, и в литературе, и в сценариях, и в кино, и в играх – мне присущ, как мне кажется, принцип инверсионности-перескоков, переставлений, путаницы – ДЛЯ – наоборот, сохранения внутренней логики, именно внутренней, а не внешней, исторически-хронологической, или фабульной, именно как там развивались события... Именно, чтоб проследить человеческую логику, так, как это человек воспринимает...

К: Лев, так потому, что века – едины, о чем писал Хлебников! Все это существует одновременно в нашем сознании – и будущее, и прошлое, и настоящее, и никак оно у нас не располагается по каким-то полочкам, уровням – так ведь?

Н: Это как музей.

К: Да, где-то. Только живой музей.

Н: Ты можешь за один час обойти каких-то двадцать эпох. Которые одинаково для тебя интересны своими экспонатами, и достоверны, и убедительны...

К: И совершенно необязательно, чтобы эти эпохи располагались в хронологическом порядке.

Н: В Эрмитаже, поди-ка там.

К: Между прочим, вот эта идея Эрмитажа, как какой-то вакхической сокровищницы, как воздействие Петербурга на тебя. А кстати, этот петербуржский эклектизм, это смешение...

Н: Ну ладно, не отвлекайся, не отвлекайся, тебя ж не остановишь. Ты ж сейчас начнешь...

К: Ну влияние историческое Петербурга ты ж не отрицаешь?

Н: Ну вот, насчет этих всех новелл. В принципе все ясно, чего там разжевывать. Там просто потом, если бы было время, рассказать примерно, обрисовать, охарактеризовать некоторые из новелл несколькими штрихами, чтобы дать, такое, ощущение колорита и вкуса. Но это второстепенно. Так. Что же это теперь за эти три нити, которые пронизывают все эти новеллы? Когда я говорю все эти “нити”, “камешки” – все это условно, грубо схематично... Одна линия – это линия “христианская”. Которая проходит через весь фильм почти. Сама эта линия или нить, делится или включает в себя еще несколько ниточек. Допустим, она, условно говоря, голубая. Но сама эта нить, толстая, голубая, сплетена еще из трех-четырех разного оттенка. Бледно-голубой, сиреневый, синий и зеленоватый, цвета морской волны. Все они в целом и делают ее голубой. Но она разная. Так вот, значит, одна из этих ниточек, бледно-зеленая, это – ортодоксальная, ну, православная нить. Вторая, там, какая-нибудь, белая – католическая. Третья – протестантская, сиреневая – условно говоря. И, там еще различных оттенков, как секты...

К: Хлыстовская.

Н: Вторая нить – материалистическая. Красная. Сама эта толстая нить из 3-х, 4-х, 5-ти красных, оранжевых, желтых, бордовых, коричневых, все в целом они создают красную, но сложную. Эта линия выражает социалистическую и коммунистическую [марксистскую] философию, идеологию. От крайних социал-демократов [либеральных] до ультра-левых...

   Но больше всего меня интересует не столько определение этих партийных отклонений и оттенков, сколько ГОЛУБАЯ линия, голубой шнур – он отражает духовное движение, развитие мысли и существования, а красный шнур – отражает материалистическое.

   Третья нить, третий шнур, условно скажем, БЕЛЫЙ (я беру минимально 3, а не 5. А может быть и 5, тогда-2 фильма, но на это нет времени, нет возможности). Белый шнур тоже состоит из разных нитей: одна бледножелтая, вторая – чисто-белая, третья – бледно-розовая, четвертая  – еще какая-то. И эта линия – нельзя сказать, что она ведущая, главная в фильме, но во всяком случае – это авторская линия, это уж точно, это – МОЯ линия. Это линия, которая не принимает – ни красной [нити] – хотя – кое-какие оттенки, кое-какие “нити” она анализирует с уважением серьезно, и многое в некоторых нитях, как, например, в розовых или оранжевых, как в социал-демократиях – там есть много интересного, что перекликается с Новым Заветом, и то, что они нахватали, наворовали.

К: Моральные принципы коммунизма.

Н: Это все общечеловеческие правила общежития, и чистые моральные устои. Это не значит, что я этого совсем не принимаю, красного. Голубая. Хотя я и не религиозный, и не христианин, но я верующий человек.

К: Ортодоксально верующий.

Н: Да. Естественно, что я многого не принимаю в голубом шнуре, но – уж больше, чем в красном. Понятно, что ни та, и ни та, и ни та линия меня не удовлетворяет. У меня есть свои представления, другие взгляды на наш вид Homo Sapiens, на всю предыдущую эволюцию, в следствие чего явится (или не явится) наш вид. Это тоже под вопросом... И самое главное, что наш вид – не последний... что еще придут другие этапы... что на смену нашему придет еще другой вид, обладающий – нельзя сказать, лучше или хуже, но – но БОЛЬШЕ, гораздо большими возможностями, чем наш вид – и интеллектуальными, и энергетическими, физическими, социальными...

К: Эстетическими...

Н: Естественно, эстетическими, религиозными. ДУХ! Все в целом! Это для меня одна из непререкаемых истин, которую я и хочу – осветить в этом фильме. Но вовсе БЕЛАЯ линия – не должна доминировать. В этом-то и задача, и интерес фильма, что фильм должен как бы экспонировать разные позиции, постараться максимально непредвзято изложить разные оттенки этих позиций – голубого, красного, и затем, от неоднократного и многократного столкновения – постепенно и незаметно будет выбиваться белый шнурок. Вот, эти три шнура, три нити, в переплетении создающие единую, духовную, общечеловеческую косу, и которая должна проследиться в фильме (ничего не навязывая). Я хочу, именно, чтобы люди, молодежь, сами просмотрев этот фильм, просидев и выдержав 3,5 часа (или сколько там) и, возвращаясь потом многократно, неделями и месяцами к этому фильму, к отдельным сюжетам, узлам, ситуациям – включились в подобный анализ, который я пытаюсь создать в этом фильме. Это – самое важное, самое интересное. И поэтому, никаких выводов в фильме не будет.

   Но позиция эта - моя, мое отношение к красному и голубому, и даже из того, что я уже рассказал – уже ясна.

  ... Да, и этот другой вид, вид следующий, все наше плохое и хорошее – он все это включит, но только плохое будет трансформировано. А именно: эгоизм, агрессивность, нетерпимость и обожание власти. Я это называю негативными сторонами... То-есть, снять их в философском смысле, это значит – снять проблемы. Не будет их больше существовать. Постараться нейтрализовать. Это самое сложное.

   Вот это про три шнурка, которые будут эти 18 новелл пронизывать.

   А как же все это будет представляться конкретно в фильме-то?

   Ну, например, христианскую религию, или христианскую идеологию, будут представлять, на протяжении ряда новелл, разные персонажи в фильме. Как бы передавая, переплетаясь, эстафету от одной грани, или от одной стороны религии (католичество, православие и протестантизм).

   Ну, а спорить они будут – с кем? – ясное дело, что с противниками, с материалистами и с людьми, которые исповедуют и верят в социалистические идеи, и т.д. и т.д.

К: При этом белая нить, авторская, не остается в стороне?

Н: Нет, конечно. Она сперва участвует в этом (как это принято в политике), как наблюдатель, фиксатор,  потом – наблюдатель без права голоса, потом с правом голоса, а потом, постепенно, выходит на авансцену. Будет такая эволюция на протяжении всего фильма, от новеллы к новелле. О новелле...

   Я не собираюсь много рассказывать, я хочу только вкратце описать это.   Вот, значит, представьте себе, в Москве или в России – богатый дом, солидный. Коллекционера. Не будем говорить, какого. Неважно. Коллекционера, у которого – до фига, – все стены завешаны картинами, работами, рельефами. Особенно много икон. Иконы и вообще скульптуры 18-го-19-го века – расписной, деревянной, куски, фрагменты из церковной утвари и т.д. И в одной из этих комнат, которая вся увешана, подсвешники там стоят старинные, все, в общем, награблено, наменяно, наворовано, но, во всякам случае, СОХРАНЕНО. Вот, в такой обстановке идет ужин, где собралась русская интеллигенция. Настоящие русские мальчики и... тетеньки (так как девочки – не способны). И, значит, шикарный ужин. Ну, насколько зто тогда было возможно в Москве.

К: Время?

Н: Время? Середина 60-х годов. Наше время. Мое. Симпатичные, молодые и старые, пожилые, седые 2-3, собаки тут же, дети... И кто-то там уже в коридоре кадрится, прижимается, телефон звонит, подходят. Нормальная, абсолютно добросовестно сделанная, но только так смачно и классно, обстановка. Вечер, где собрались человек 15... Чей-то день рождения, дочки хозяина или сына. Вот в такой квартире. Сочность. Смачность. И все – настоящее. Настоящее! Никаких там картин-репродукций и китча. Все с пониманием. Культурная среда, московская. И вот за столом, постепенно, разбиваются люди на несколько группок, как это всегда и бывает. В одном углу 3-4 человека, там – что-то хи-хи-ха-ха, анекдоты рассказывают и водочку поддают, там, какие-нибудь два одуванчика, бабули по 75 лет, что-нибудь тоже, зоспоминания с 19-го века, тут кто-то приходит, уходит. Дети какие-то ревут: мальчишка там девчонку треснул, или отобрал шоколадку. Жизнь. И все это сниматься должно – 2-мя, и часто очень – З-мя, одновременно, камерами, а потом уже, при монтаже, если сцена будет снята на час [условно] – по сценарию сцена должна длиться 12 минут (я говорю сейчас приблизительно, сейчас не помню), то на самом деле – в фильм войдет ДВАДЦАТЬ минут, потому что будут повторы, фильм должен сниматься с разных, противоположных точек причем одни сюжеты...

   Я ж хочу еще, чтобы снимали камеры сцены, общие, отрепетированные, и не обязательно, чтоб профессиональные актеры, а должны быть многие настоящие участники, живые люди. Интеллигенция и т.д., это очень важно... Для крупных планов, через весь фильм, пригласить несколько актеров экстра-класса, настоящих актеров, драматургических, где дрог губы, или ресниц, или шмыганье – всем этим будет настолько сказано... Понимаешь, мне это нужно для крупного плана. А в средних планах, или даже в общих каких-то моментах – будут не профессионалы, не актеры, а те самые люди, о которых, как бы, и есть фильм. Понимаешь, интересное сочетание. Ничего тут нового нет, но тогда, когда лет 10 назад я это писал, и, тем более, в России, это было тоже одно из новшеств... Я помню, я все это обсуждал, и все спорили со мной: “Да ладно, зачем тебе все это, что это за натурализм, у тебя путаница, или ты хочешь кино художественное делать, или ты сам не знаешь, хроника, так это хроника.”... Если вы помните, еще в 60-е годы на Западе (а не только в России) шли глупые споры среди киношников – одни были за черно-белое кино, потому, что это “высокое” искусство, а молодняк и КОММЕРЧЕСКИЕ – за цветное. Ясно, что ЦВЕТНОЕ кино выжило черно-белое и выживет окончательно, как со временем, и пространственное – выживет плоское, экранное... Итак, уже половину съели, выпили, уходят, приходят, телефон. Вшибаясь – смачно, сочно – камера снимает крупняками или телевиком с близкого расстояния (один из приемов, который мне нравится – это снимать с близкого расстояния в такой гуще, в компании, телевиком)...

К: Я теперь понимаю, почему тебе этот кадр понравился (в фильме “Дневник Юлии”), действительно лучший кадр!

Н: А, с этой-то, со стаканом водки?

К: Ага.

Н: Потому что это максимум информации, и ничего лишнего... Это меня еще Малевич учил, не в кино, а в принципе, как теоретик искусства.

   Ну вот, значит. Допустим, в одном углу, у стола, в креслах, сидят, кругом иконы, свечи горят, все настоящее, смачное, в России, русское, никакой клюквы, никакой липы. ... Все сочно. Сидят 4 человека. Женщина, пожилая, интеллигентка, замечательная, верующая женщина, или, там, прозападная. Она не просто в церковь бегает, а она ходит иногда, по праздникам, но она такого философско-интеллектуального плана верующая. И... профессор университета, социалист, убежденный, с таким молодым увлечением Марксом. Хороший, честный человек, но тупой, где-то в глубине – нету в нем чего-то. Жлобоват. Образованный, знающий свой предмет. Он историк... Философ – это уже слишком... допустим, историк литературы, знает немецкий язык, читал и Гессе, и Хайдеггера, знает Кьеркегора и Маркса, юного и старого...

К: Типа Эткинда.

Н: Ну, нет. Все-таки я к Эткинду-то поуважительней отношусь. Ну да, правильно, психологический тип, примерно такой уровень, такая образованность, но поограниченней внутри. Без полета, без фантазии, без допущения чего-то такого из второго мира... У них завязывается (они знают друг друга, конечно – по имени-отчеству) разговор-спор и перестрелка. И ТРЕТИЙ человек – это женщина, попроще, приехавшая в гости в Москву на неделю или живущая в пригороде, помоложе, которая ходит раза 3-4 в неделю в церковь и уж она совсем православная, и настоящая религиозная, и исполняющая обряды и причащающаяся, и все она знает, и пр. И человек удивительно огромного доброго сердца и души, и пришедшая в церковь, и ко всему – именно из-за своей человеческой доброты, из-за жертвенности, из-за готовности делать для других добро. Я неоднократно (в жизни) встречал таких людей, которые не блещут ни образованием, ни какими-то интеллектуальными полетами или взлетами, но ценят культуру в других, постоянно делают добро, приносят себя, в прямом смысле, в жертву, и вот такая женщина (у меня есть рисунки, планы, разработки мизансцены, где камеры стоят, кто где сидит, стрелками показано, если посмотреть эти схемы мои, так уж сразу все видно...) ...

  ... Это не нормальные (профессиональные) планы, это и не планы, и не вид сверху, а то и другое. Как в средневековье делали планы городов. Каждый домик нарисован. И все нарисовано – и вместе с тем, план города! А вместе с тем и ортагональ. Как с птичьего полета и полета вертолета.

К: Лэ, дорогой! У нас осталось 25 минут пленки, а мне еще массу вопросов нужно задать!

Н: Ну ладно. Слушай, слушай, слушай. На этих схемах, эта женщина, конкретно – ее знак – это сердце, та же, которая интеллектуалка религиозная – у нее крест, и этот материалист, естественно – звезда. И четвертый, затесавшийся в “уголоцек”, или, там, стоящий у косяка двери (все формальные моменты я тоже использую)... он, вообще – вопрошающая белая линия.

   Первый этап всего фильма – это ВОПРОСИКИ. Но такие вопросики проклятые, от которых потом становится не по себе. Он, значит, этими вопросиками все: тюк! – то к одному, то к другому, и относится и к ЗВЕЗДЕ и к КРЕСТУ примерно одинаково, но с гораздо большим уважением и симпатией относится к сердцу, хотя это чуждо, более чуждо и отстранение из-за своей церковщины! Понимаешь? Да?

   Вот на такой мизансцене, конкретно можно себе представить, вы даже уже видите... ИКОНУ... И вот, идет между ними в разговорной речи нормальный, как в классических романах, спор: Ху из ху?, т.е. – Кто есть кто? Кто за что? и почему? И у меня написано уже много очень страниц этих разговоров. ...Ну, теперь вы, читая “Нуссберга” [см.] можете допустить и представить... И тем более, это очень трудно, потому что каждую секунду нужно высчитывать в кино, именно каждую секунду. Все стоит, во-первых, колоссальных денег, во-вторых, ... если, буквально, и не вытравливать – этот фильм будет на 9 часов, на 8 часов, а не на 3,5. (... И в Голливуде, например, и в других крупных киностудиях, есть специальный цех, где только диалоги пишут... Я не специалист, поэтому мне трудно.)

   Теперь. Идет разговор между ними, и каждый из них приводит, в подтверждение своих позиций, какие-то примеры. Камера съезжает с человека, наезжает (приемы я использую всевозможные), там, на стакан, граненый, блики, потом на свечу, наезжает, или растворяется, отъезд. Растворяется, мгновение, быстро... И отъезжает, снова свеча... только уже в другом интерьере, и в другой эпохе. И в интерьере 16 века в Суздале. Просто, простой прием...

   И иконописец, парень, молодой, пишет в монастыре икону. И вот, разыгрывается на протяжении этой суздальской новеллы, как в шахматном порядке: черная, это, скажем, вот эта комната, эта сцена, белая – это Суздаль... И так, в шахматном порядке, идет 20 минут! Но сделано это не просто, а сделано – остроумно, найдено через что-то. Наезд на иконы, панорамы по иконам, быстрей, быстрей, завихрения, и... это завихрение, через дым, через горящую икону, в которую стреляют из лука или рубят топором, опять в ТОЙ эпохе. Или наезжает на человека, который говорит, вот эта женщина, скажем, “сердечная”, она говорит, страстно, убежденно, плохо говорит, не красиво, но ты должен поверить ей, потому, что само сердце говорит и доброта... Она – на глазах у нас исчезает и сквозь нее, появляется сзади (который висит за ней, или как бы за ней) – деисусный чин... или богоматерь, скажем. Икона за ней... панорама так сделана – но только эта уже в храме, там, в Суздале. И вот эти все время смещения (у меня, ребята, поверьте, бесконечное количество фантазий, и хватит сделать во всем фильме этих смещений) – идет разговор, и вдруг – раз! – перебивка – и никакой перебивки, другая эпоха. Я не могу выносить, я ненавижу эти самые “смещения” и считаю это одним из самых больших недостатков во многих фильмах... Потому что именно в этом переходе – так важно пластически, органично и быстро – перевести человека, чтобы то, что он видит теперь, было убедительнее, чем то, что мы сейчас видели в наше время. Вот в чем задача. Потому что все это комментарии мы комментируем, а меня интересует – ввести ЗРИТЕЛЯ в ту ситуацию, чтобы он в этой трагедии в Суздале, в 16-м веке – принимал в ней участие – на той или другой стороне, сам потом анализировал этот тройственный анализ, с моих, НАШИХ современников, подвергая его строгому сознательному или подсознательному анализу – по необходимости! Вот, в чем очень важная драматическая и, если хотите, драматургическая задача для меня, с которой, как мне кажется, в некоторых местах я уже справился...

   О, ребята, какие там куски есть!... Пиздец! Я сейчас не буду рассказывать всю суздальскую новеллу... В двух словах – ... Парень-красавец, прообраз Рублева. Мало ли сколько живописцев было и иконописцев. ТАЛАНТИЩЕ. Вносит новое что-то в канон. Живет в монастыре. Отрок, без родителей и т.д. ... Девка. Красавица. Красавица... русская такая, деревенская. Любовь у них. То, се. Родители ее, богатые, купцы – против брака. Банальные все истории, ситуации, которые будут приведены в фильме – КЛАССИЧЕСКИЕ, специально, ничего не ломая, жопу не выкручивая, не накручиваю. Ни к чему. Так много было в истории классического и... жуткого.

К: Не делаешь куросавовского Достоевского...

Н: Не-е-е-е, не-е... Беру самые... специально, самые банальные, здоровые, ясные истории... Конфликт духовный и общественный. То-есть, общественный на основе духовного таланта. И – любовь, и талант, и неприятие. Ясно, просто. Вечно. Нам это все также хорошо известно. Кончается ПЛОХО. Кончается...

   Дамы всякие... любовь... красивые гуляния, романтические, лирические... Ой, потряс! Это мы все сняли. Кончается это тем, что догоняют его и – колом, около монастыря, на снегу, убивают. Зверски... Колом, голым... У нее на глазах. Она не успевает... Она сходит с ума. И потом она... дурочкой такой, живет, продолжает жить... постаревшей такой... и ходит, 4 сезона времени она ходит, то с крестом, то с иконкой с маленькой, по Суздалю, и церкви... – (это несколько раз повторяется)... и видения. И Апокалиптические. И в церковь она приходит однажды... И заканчивается новелла тем, что приходит в церковь, и тут такое начинает происходить... Оживают иконы и сцены – и с Ионой, и с китом, и с грешниками... Сцены оживают на стенах.... Через нее... И все это перемешано. Например, она идет – идет и идет... вот, как Заяц [Г.Битт – ККК] . Как Заяц сыграла несколько сцен – ПОТРЯСНО! Идет... ЧУР! И видит: на снегу... видит на снегу – кровь, простынь-снег, простынь, кровь, пятна и отрезан... здоровый хуй, такой, от него! Этого не было, и сквозь это (по второй экспозиции, очень много второй экспозиции, и третьих, конечно)... Весь фильм будет – это будет ПИЗДЕЦ! Я его сделаю обязательно в своей жизни когда-нибудь! И... Петр, Апостол Петр, которому, кстати, меня мама посвятила, знаешь, в Третьяковке, 12-го века, серебряный, с крестом и двумя пальцами, и с разными глазами, знаменитая икона... И вдруг, сквозь это,... 2-ой экспозицией... Чур!... Чур!!!... Она с крестом, там. Это все – буквально 15 секунд. И другие сцены. Наконец, в церкви – оживают фрески! Но это... это, конечно, представляешь – сколько это денег... Вот эти 3 минуты снять!

   Вот такая новелла, на которой никто никого не подбивает, никто никого не переубеждает. Все остаются только при своей позиции... Но я даю диспозицию и экспонирую все это перед зрителем, со страшной иллюстрацией, в 16-м веке, но нам всем понятно, что ничего не изменилось в человеческом архетипе. И что сегодня – пострашней дела происходят, хотя и колом никого не убивают.

   И этот социал-демократ, или демократический коммунист, остался при себе, и интеллектуалка, католическая или христианская, осталась... Нет ничего, ни выводов... Выводы есть, но они не выложены “вот так”. Вот, ОДНА, кратко, в двух словах, новелла – представили?

К: Весьма живо.

Н: Ну, раз вы видели много кадров из 18-го века, одна из новелл посвящена, не посвящена, а состоит из 18-го века, и конец 17-го, и начало 18-го, Франция, Россия, и Германия – не поймешь, и да, и нет. Вся новелла состоит из 7-8 сцен. Новелла вся минут 12-14, поменьше, чем суздальская. Суздальская – это у меня перл, на мой взгляд, в фильме, это просто перл. Потом я вам все расскажу, если будет время. Сколько всего там накручено, и как здорово все это структурно построено. Это целый фильм, самостоятельный, вставленный...

   18-й век, значит... Сцены. Маленькие сцены. Весь 18-й век показан без объяснения, без логики. Если здесь (Суздаль) все кондово, объяснено, логика, прошлое, настоящее, воспоминания, такая банальная, некрепкая история, то 18-й век – это вспышки, мотыльковые и бабочковые. Такие феерические... Сцена передачи записки... Входит офицер... волнуется... прибегает красавица, графиня молодая, получает записку от него... вся в ужасе... и убегает. Он уходит... И все ничего не понятно... что?... Чего? Ну, понятно, что произошло.

   Вот еще одна сцена. Это – сцена у фонтана, прямо так и называется. Это все у нас отснято, кстати.

К: Фарфоровые жанровые фигурки...

Н: Да, но получше... Дальше, значит, там, какая-то прогулка. Прогулка, и в этот момент идет интрига... Кадреж там одного дворянина... Кадреж и вместе с тем, политический момент! Отсюда... Вжить! И все... И действо – и – все ...

   Потом вечер танца, бальный и т.д. В большом зале, все это отснято (теперь уж я и не знаю, пригодится, или нет), во всяком случае, это все отснято! И происходит политически-важный разговор, который кончается дуэлью. Еще одна вспышка и потом это в конце свяжется... Дуэль и обоих убивают, как-то так получается, что оба...

К: Лэ, закругляйся. Дело в том, что одну из петергофских я уже видел, запомнилось на всю жизнь.

Н: Дальше, дальше, дальше... Теперь сцена: гостиная, страницы старинной книги (самое интересное), чай, кофе дают, все, все. Листают книгу. Причем, не сами, а тут стоят, потому что книга – ВОТ ТАКОЙ фолиант! И там про гладиаторские бои в Риме. В книге. И сквозь эти гладиаторские бои – оживают картинки... Вот они смотрят, разговаривают, поворачиваются: силуэты, красивый мрамор, 18-го века, все крупнее идут планы. На книгу смотрят – ОНИ, гравюры, типа конца 18-го века, как пожирали грешников христианских, бросая львам... Все. И вдруг это – оживает, рассказывает. Пальцем. Оживает. Блестит кольцо. Магический кристалл. Оживают сцены, и уже на весь экран идут сцены НАСТОЯЩИЕ – как там львы кидаются на людей, и т.д. ... Представляешь, сколько стоит?!

К: Представляю! (томно)

Н: И это буквально 40 секунд. И показана игра, отношение к игре, к навмахиям, гладиаторским боям в Риме, и т.д., отношение ИХ к этому, из текста, вместе с музыкой и с ревом (музыка идет 18-го века, Куперен), и рев львовый, тигриный, и писк и плач детей душераздирающий, улыбки эти, такой контраст, такой!  И. Через наше их отношение – их отношение к тому. Классно?... Ну, я думаю, пока хватит, впримерно, в двух словах, так сказать, две новеллы... Это то, что я, примерно, рассказал – это очень кратко. Это, где-то, на 30-33 минуты фильм. Это большие, это одни из самых интересных новелл... В конце фильма, постепенно... Да, какие-то новеллы из нашей современной жизни. Драка на улице, пьяная. Жуткая, пьяная, жлобская, современная драка. И оценка другими людьми, которые не дерутся и не участвуют в этом, или их съемка, потом просмотр дома, фотографий с комментариями. Понимаешь, да? Такая сатира, злая. Салтыков-Щедрин пойдет... чистым, открытым текстом. Значит, такая новелла.

   Или – ебля идет. Красивая, современная девка, молодая. Парень. Оператор. Загорелые, такие, ребята, интеллигентные. Он – оператор. Этого фильма, который снимается. Персонаж. Но так все это подстроено, что это они – он и целая компания – и делают этот фильм. И они дома у себя, и в лаборатории. Они смотрят отдельные, отснятые кадры этого – только, – что мы УЖЕ видели в предыдущих или последующих новеллах – снято снизу, сверху, или в раккурсе, а потом мы эту же точно сцену видим в нормальном кадре, но он уже с другой музыкой, с другим комментарием. И идет откровенная, чистая и красивая ебля, и в этот же момент разговор об этом, приходит парень, приносит новую кассету, или известие, что взяли там вчера того парня, и т.д. Приносит деньги спрятать, или там,  переснятый самиздат, или то, что там в жизни было. То есть, такие смещения, такие пласты, бля!

   Или – про двух-трех-дневный пикник в лесу. Игры и пикник. Наши игры и пикник. С собаками, много борзых, красивых, в лесу, и какая-нибудь завязывается романтическая любовь двух молодых. Чистые, наивные, замечательные отношения, и потом девчонка оказывается больная раком и угасает на глазах, там... это кратко все показывается. А парень попадает в конфликт с КГБ. И кончается это предельно (опять, тоже, на мой взгляд, банальная история, хотя остроумная и оригинальная, но ничего особенного). Жизнь, жизнь... Ну, схватили немножко? Да?

К: Ой, немножко!

Н: И в конце, в конце постепенно, все больше и больше выруливается к Будущему и начинается белый шнурок, начинает все больше и больше выкладывать о будущем, об искусственной среде, идут проекты,  мультипликационными  средствами, комбинированные съемки, все современное, но уже не понятно, где современное, где будущее...

К: Это где лесные пришельцы [см.]?

Н: Да, да.

Э.К.: А в камнях там отснято? Это пришельцы?

Н: Да, да, да. Это все к будущему относится...

К: Вот, Мышь, Лэ, и последние 5 минут. Перервись на секундочку, перервись. Назови мне просто 6, буквально, наиболее :значимых для тебя имен в кино.

Н: Конечно, Бергман, Феллини. Это сразу. “Сатирикон” особенно. Потрясающий фильм. Я смотрел 2-3 раза, и каждый раз с неослабевающим накалом... Ну, а у Бергмана, из старых фильмов, это “Земляничная поляна”. Гениальный фильм!

К: “Семь печатей”?

Н: “Седьмая печать”? Нет, я скандинавский рационализм... слишком уж... Вот “Земляничная поляна” – без всяких сомнений.

К: До сих пор помню. В 66-м смотрел.

Н: В 67-м. И последний фильм Бергмана – это “Змеиное яичко”. Потрясающий фильм. Зарождение идеологии фашизма. Помимо его – и фильм. Дальше. “Blow up”. Антониони. Очень! Единственный фильм, который он сделал. Приличный, потому что все остальные – пустобрехство и пустота. Но этот фильм настоящий, серьезный. Ну, и конечно, Куросава. Я видел все фильмы Куросавы...

К: Естественно!

Н: Кроме “Дерсу Узала”. Это ужасно.

К: Пусть китайцы смотрят!

Н: “Гений дзюдо”, “Красная борода”...

К: Еще кто?

Н: А “Идиот” 1942 года! Какой Куросава! О...! Какой фильм! Ну, конечно, Бюнюэль, не поздний, а ранний, сюрреалистический, середины 50-х годов. Я видел 3 фильма.

К: Из советских?

Н: Из советских, невзирая, с некоторыми “но”, конечно – выдающийся и замечательный фильм “Андрей Рублев”. Конечно. Безусловно.

Э.К.: Параджанов?

Н: Параджанова я видел оба фильма. “Тени забытых предков” я видел 3 раза, очень интересный фильм. Очень интересный и... есть, конечно, тоже “но”, но мало. Потрясный фильм. И... “Цвет граната” – очень двойственно-сложный, и да, и нет. Интересно формально, но слишком рационально склеено. Склеено. Нет. Вот...

Э.К.: Тарковский? “Солярис”?

Н: Безобразнейший.

К: Абсолютно.

Н: Пошлятина.

Э.К.: “Зеркало”?

К: “Рублева”... “Рублева” я... Я боюсь смотреть, 2 раза видел.

Н: Как мог такой талант сделать – такой фильм?

К: Я не понимаю. [Вру: а – Вознесенский?! – ККК]

Н: “Зеркало”. Очень двойственно. Есть...

К: Я не пошел на “Зеркало”.

Н: Есть очень удачное. Он весь фильм – скачкообразный. Прекрасно, прекрасно, прекрасно... О... Ну что такое?!... Банальщина... совсем... не интересно. Ох! Как сделано!!! Ох... подражательно. О “Зеркале” сложно говорить, но, конечно, талант большой...

К: Ну, кто еще из советских?

Н: Из советских кто?...

К: “Белое солнце пустыни”?

Н: Да! И даже очень. Очень душевный, человеческий.

К: Верх вестернов! Человеческий тож.

Н: Да, очень человеческий фильм. Ты что, вот у нас была притча во языцех, в Коллективе [см.] мы его так часто вспоминали! Как “Великолепную семерку”, когда-то в 62-м году я 7 раз посмотрел!

К: А я сейчас пересмотрел и... фуфло!

Н: Да?

К: А “Белое солнце пустыни” брат Сережи Довлатова снимал, посейчас помню. Его сейчас посадили... Давно уж.

Н: Хм...

   Вот, этим ленинским “Уф!” и заканчивается интервью с Львом Нуссбергом от 8 апреля 1980 в стольном городе Остине, штата Техас.

   Далее привожу просто материалы, касающиеся фильма.

   (Материалы, относящиеся к фильму, т.е. кадры из оного, изъяты редактором*, как “не соответствующие академическому духу сборника”. – ККК)

* Джоном Е. Боултом (поклонником и другом Ф.Инфантэ)

Примечания не-академические (о “ебле” – как это дело называет Нуссберг):

“В частности, в петергофской новелле, помимо съемок в парке, была еще и сцена любви, в алых и желтых тонах (шелк и бархат подушек и занавесей, золото лепки и обнаженные тела двух любовников, одного из них играл сам Нуссберг. Даму – не знаю.)”

(см. выше)

– вот на этой-то сценке я Нуссберга и уел: “Что ж ты, говорю, свои сардельки в кадр выставил? – мог бы и мои ручки взять, шляхетско-аристократические!”, поскольку в кадре была короткопалая грубая рука автора-режиссёра (такая же, как у фернана леже), а кадр подразумевался – эстетически-эротический.

“К: Я теперь понимаю, почему тебе этот кадр понравился (в фильме “Дневник Юлии”), действительно лучший кадр!

Н: А, с этой-то, со стаканом водки?

К: Ага.”– речь шла о доку-драме режиссёра Билла Крэна, “Дневник Юлии” (1980, PBS), где в главных ролях снималась Виктория Фёдорова (“дочь адмирала”) и я. Я, помнится, настоял – отснять в Бостоне Хвоста (Алёшу Хвостенко) и посоветовал антураж: разнобой стаканОв и чашек. Хвост поёт “Куму” мандельштамовскую, а через весь кадр, мимо лица героини – идёт гранёный стакан, с плещущейся в нём водкой. Фильм Нуссбергу активно не понравился (обычная американская мелодрама-докудрама), но кадр он оценил и отметил.

/отсканировано и откорректировано 24 января 2001/

 см. далее

ПИСЬМО УЧИТЕЛЮ