ПИФАГОРЕЕЦ В.ЛЕВИТИН В ЧЕТЫРЁХ СКЛАДНЯХ

 

МАГИЯ ЗНАКА /НЕПЕРЕВЁРТЫВАЮЩИЙСЯ НАТЮРМОРТ/

 

“Но штихелем* скальпирует натуру”

(опубл.: Константин Кузьминский, “Крапленая колода”, Санкт-Петербург, “Бэ-Та”, 2000; издание Асеньки Львовны Майзель и Бори Тайгина, 25 экз., самопал на компьюторе, клеевой переплёт)

 

11 лет Валентин Исаакович Левитин пролежал в гипсе, с костным туберкулёзом:

 

Ср.: “Отец рано умер от чахотки, а сама она в детстве и юности страдала тем же недугом (“туберулез и костей и легких”); в течение нескольких лет была прикована к постели, год была слепа, на всю жизнь осталась хромой. “Люди, которых воспитали болезни, они совсем иные, совсем особенные” (автобиография).”

/Черубина де Габриак, она же Елизавета Ивановна Дмитриева-Васильева/

(“Сто поэтесс Серебряного века”, сост. М.Л.Гаспаров, О.Б.Кушлина, Т.Л.Никольская, СПб, 1996, стр. 278)

 

ЛЕВИТИН, МОСИЭВ, ШЕМЯКИН

 

превратим диалог в триалог (методом гг. тупицыных)

 

... для чего придётся набирать писмо дона Луиса Ортеги, он же – Эдди Мосиэв, харьковский “кубинец”

начинал Эдди Мосиэв – то ли в Риге, то ли в Харькове, но вместе с В.И.Левитиным, ещё со студенчества, архитектурного

(a propos: проясняется, по части рисунка-композиции и общей эрудиции “по Западу” – на архитектурных именно это и давали, в преизбытке)

 

о Мосиэве ходили легенды, в начале 60-х: ходил по Харькову “барбудос”, в военной форме “хаки”, с чёрной бородищей, и утверждал, что он из “испанских детей” 1936-го, и вообще – кубинец

фиделькастро был тогда в интеллигентской моде (плюс, хэмингуэй – бородатым портретом на книжной полочке, даже у будущего лауреата)

Эдди и канал за “кубинца”, что одновременно позволяло ему выставлять (и продавать) сугубую абстракцию в Лавке художника, на Невском

под видом “экслибрисов” ли (охотно покупаемых итээрнёй: “Запад-с”!), или просто эстампов

я их запомнил (обратил внимание, на сером фоне остальной ЛОСХ-продукции), наряду с абсолютной абстракцией рижанина же Вилли Бруя

звучащему “по-русски” Валентину Левитину – приходилось сдавать на комиссию всё-таки пейзаж, или, позднее, абстрактно-декоративные брошки (вместе с Бровиной)

при этом, питерский пейзаж, из-за искажений формальных – приходилось выдавать за “амстердам” (которого никто в этой лавке – не видел)

 

помимо, немаловажным отступлением, Левитин изобрёл так называемую (мною) “левотипию”

ограниченный, физически, неподвижной техникой, у стола (это Шемякин к 70-му дотанцовался у мольберта до варикозных вен: по 12 часов, стоя), Левитин – сидя – изощрялся в монотипии и офорте

что именно и как он делал, мне (зачастую присутствовавшему) было невнятно, я у него тиснул единожды бездарную монотипию чёрным на стекле, для практики – и мало что понял

Левитин же умудрялся делать с монотипии – тираж

приносит в Лавку оттиск – там его ценят, как оригинальное произведение (повыше тиражного, но тоже нищенски: 30-40-60 рублей, помнится смутно)

через неделю волокёт ещё один, точно такой же

в Лавке, посовещавшись, принимают

когда Левитин приволок третий – там заволновались: “а сколько у вас ещё?” – “а сколько надо?”

в Лавке состоялось заседание приёмочной комиссии: тираж это, или – оригинальное?... по технике – все сходились, что это оригинал, монотипия, а по количеству...

поэтому, неофициально, я и ввёл в искусствоведение термин “левотипия”, который не особо афишировал, привожу на бумаге впервые

 

... переходим к его соратнику, Эдди:

письмо из харькова, февраль(?) 1960 (примечания в.и.левитина), в правом верхнем углу – “иконописная физиономия”, офоротом(или чёрной монотипией?), возможно – “фирменная бумага” Мосиэва

 

“Здравствуй, Валька!

Твоему письму тоже пришлось срасить мою субботнюю меланхолию. Кулечек* жареного картофеля объяснил мне, что я скучаю по Европе, по выставкам, по дружбе.

(* “Кулёчек жареного картофеля” – одна из песен И.Монтана. – В.Л.)

Здесь вместо английских абстракций выставка Азербайджана – тебя бы стошнило. Особенной дружбы с художниками не получается. В этом есть какая-то грань отчужденности. Уистлер, по-моему, тонок но слащав. Прошу тебя, опиши Святослава Рериха*, что за птица, столь нашумевшая. О Браке я не имею досточного понятия, но я бы его не поставил рядом с Пикассо. “Абсент” – прекрасная вещь.

Ты спрашиваешь о контуре:

После Харькова жесткость контура я довел до предела, до условности, до явно формального звучания.

Иногда [контур – зачёркнуто] линия сливается с черными пятнами композиции. Я достиг нежности цвета и твердой линии. Этот стиль принес немало удачных вещей. Вместе с тем я сделал несколько вещей с ослабленной линейностью, и вовсе без намеченной линии,но пока такой метод мне не нравится.

Сейчас я получил несколько денежных заказов на панно (3х4) и 3 монотипии (70х50) для выставки. После этих заказов я могу полгода не думать о деньгах. Недавно я попробовал сделать иллюстрации в черной монотипии. Интересно, как получится это в цинке.

Все-таки здесь надоело. Было бы хорошо, если бы нам удалось поехать на море в августе. Там бы я прекрасно работал.

Вета* здесь совсем захандрила и уже давно не рисовала. Поездка ей бы очень понравилась.

В последнее время я работал очень мало. Из новых композиций интересны “Похороны Стендаля”, портрет женщины в кафе и трое сумасшедших у окна.

Твою гравюру Джотто(*?) похвалил и пожалел, что нет возможности посмотреть твои вещи.

В Русском музее мне понравились две гравюры Кравченко – совершенно в нашем духе. Ты наверно их видел.

Валька, попробуй найти работу в издательстве.

Вета передает тебе привет.

До свидания.

Эдди.”

/письмо начала* 60 года, харьков – В.Л./

 

“Вета” Елизавета Маковейская – первая жена Эдди, замечательная художница. С Эдди она не смогла быть, когда он из Тифлиса поехал под Москву пытаясь зацепиться там, она уехала в Харькив и так там живет, кажется что почти потом не работала. – В.Л.

“Джотто” – возможно, кто-то из зарубежных клиентов Мосиэва. – ККК

К датировке: выставка и визит С.Рериха имели место быть летом 1960, когда я был в тайге на Дальнем Востоке. А мать мне писала, что виделась с другом детства, Светиком, и общались. (Дед мой был главным служителем в Обществе поощрения художеств у Рериха, и Святослав и Юрик вязали моему деду носочки на фронт, в Первую империалистическую). Так что Мосиэв не мог писать Левитину – раньше осени 1960. – ККК

 

... вместе, в материалах, завалялась открыточка Шемякина – Левитину (с изображением церкви Сакре-Кер на Монмартре):

 

“Paris-1972г. м-ц Апрель

Дорогой Валя! Не часто Встречались мы в нашем любимом и НЕПОВТОРИМОМ Питере... Но всегда я испытывал к тебе чувство искренней симпатии и уважения, как к честнейшему художнику и прямому, хоть и замкнутому человеку!

Не удалось увидеть тебя перед отъездом и обнять на прощанье. Но сам понимаешь, маршрут был не известен. ...

Но вот я и в нашем Paris. Скучаю конечно по России безумно!!! Даже не мог представить что так можно скучать!

Но жизнь здесь хоть и трудная и нелёгкая но таки ИНТЕРЕСНАЯ!!!

Прежде Всего скучаешь по друзьям!!!

Что нового в питере? Если не лень то чиркни мне писульку.

Обнимаю крепко. Привет супруге.

Ваш Миша Шемякин.”

 

Шемякин находился в Париже всего 4 месяца, уехав в декабре 1971.

Ностальгия, обострённая – знакома.

 

Характерно, что мои друзья и Учителя – Левитин, В.Я.Ситников – брезгливо оценивая Шемякина как “штукаря” и голого коммерсушника, не признавая за ним никаких художественных талантов – бережно хранили его немногие открытки или расписки-автографы (Ситников всем показывал расписку Шемякина о будущей покупке “Жопы под зонтиком, в реке”, которая, выставясь у меня в 1985-м – ушла вовсе в Париж, к Володе Ленэ, за неведомую мне сумму, на той же выставке, в августе-сентябре).

 

/12 марта 2002/

 

см. далее

СКЛАДЕНЬ 4-ЫЙ (и последний?)