К НОЖНАМ “Да Нуссберг засадил...” (Г.Г.) “15-й век. Кинжал в ножнах. Кинжал утерян. Ножны – не от того кинжала.” (Эрмитаж, 1960-е, Тарасюк?) О, эти ножны, эти ножки, О эти выпушки на них!
Черкес точил булатный ножик, И звал он бабушку: – Нан’эж! Пс’т’эк’ва, псых’уа, ч’эт’ч’онч’е! Зачем твоя пх’ач’ич звучит? Зачем твой нежный голос звонче, Чем с гор текущие ключи?
Зачем? Зачем? – черкес взывает, А Терек прыгает, рыча. Зачем Тамара раздевает, А после кличет палача? Так думал Пушкин, озираясь,
О камень свой кинжал точа. “... Коня б да удаль азиата!” (н.р.) И ножны снятся по ночам. Куда ты свой кинжал вдеваешь, Скажи, смуглянка, дева гор. Зачем над головой вздеваешь Свой неотточенный топор? О эти выпушки на ножнах, О эти пушки по ночам!
Заложник пробовал наложниц Сперва погладить по плечам, Потом по персям, лядвей трепет Ему, насильнику, не в новь – Когда казачка ласки терпит, Он жадно пьёт ея любовь,
Ея остылыя ланиты, Ея подвижныя персты... И шерстью персы перевиты, И кошельки у них пусты.
Зачем, зачем? – заложник молвил И об колено свой кинжал, Который всё ещё дрожал, Рукою преломил безмолвно.
А этих ножек лёгкий пух, Черкешенки тяжёлый дух – он переплавил в вольность оду, с кинжалом выйдя на свободу!
/24 января 1981/ ЗАВТРАК БЕСТУЖЕВА-РЮМИНА
Л.Н.
1 укроп прозрачный ломтик ветчины зелёный сыр ещё укроп петрушка яйцо одно яйцо болтушка бешенка
большой кусочек хлеба и соус бешамель бутылка божоле 2 на алом бархате поставить анну в позу парачхеда
ходьба на ложе бег на ложе вращенье бёдрами качанье лодки вращенье ног и лебединое движенье (страницы 36 и 37) толчки вперёд змеиное движенье
игра на флейте и кольцо лежащей между ног мужчины он расширяет зад поднять и запрокинув голову это цветущая разновидность он вводит член и ноги девушки расставлены
и подняты то мягкий вид кобыла конь высокое сношенье слониха заяц как о том писал козловский о анна цвет души
высокое дыхание твоё примятый локон пудра парика проклятие: ПОДАГРА 3 итак не ем мяса
не ем риса не ем сыра не ем кашу не ем овса не ем овощ не ем хвощ не ем соли не ем мёда не ем рыбы не ем сала не ем козу не ем овцу
не ем яйцо не ем мозг не ем хрящ не ем прыщ не ем соус не ем мусс не ем хрен не ем борщ не ем груш не ем айву не ем дыню не ем вымя не ем муку
не ем соты ничего не ем а то не стоит 4 подайте рыбу нототению подайте рыбу аргентину подайте рыбу серебристый хек подайте рыбу мне бельдюгу живородящую живую подайте вместе с чешуёй
с костями жёлчным пузырём икрой молокой подайте рыбу мне в томате подайте в масле в соусе горчичном подайте в винном и сметанном подайте в соусе голландском подайте в соусе французском ах анна до чего жива
5 и анна двигает ногами и анна дышит грудью пышной она подобна пирогам уста её подобны вишне глаза подобны черносливу подобен нос свиному рылу желтеет маслом вологодским её спинка она напоминает рыбу
когда в постеле неподвижна её движения неловки когда своею грудью пышной она касается головки когда мозолистой рукою сжимает член его мясистый и графу хочется покою при виде девы голосисьтой 6 так:
намазать на хлеб мак положить потом огурец два ломтя лимона табак не вполне готовый кострец и помазать горчицей для остроты и поперчить в рот удовольствие для и для и поставив наоборот деву в позу на скатерть рак
так не красен как красен мак её щёк и пожатье рук заменяет движенье ног 7 к дню рождения подарка не готовлю для тебя у меня давно подагра у тебя внутри бебе лучше выпьем водочки и закусим килечкой ух, хорошо пошла, бля!
/27 марта 1981/ ПОСЛАНИЕ ЛЬВУ НУЗЗБЕРГУ
“чому ж я не сокил чому не лытаю” (т.ш.) |
ПОЧТО ПОСЫЛАЕШЬ ТРАКТАТ ПРО ЛЮБОВЬ ПРО ЧТО ВОЛНОВАЕШЬ ПРОТУХЛУЮ КРОВЬ? зачем я не сокол зачем я не конь ебался б высоко и дрыгал ногой
в индийские позы не встанет жена она для другого мне гений нужна чтоб клеить макеты и пошту носить чтоб бегать за пивом и денег просить володя козловский засранец и гад он всю камасутру изведал подряд в издательстве “август”
которого нет он живописует индийский минет и пишет про слэнг он и для бибиси при этом пристойно вполне голосит а как же полина и джейми гамбрелл их и в половину поэт не имел комар не подточит и лев не заест “пошла колесница
в последний заезд” (с.ч.) бестужев харчает зачем-то укроп а ося качает ахматовой гроб куда там мне стоя и лёжа зачем то дело пустое колеблется член о пенис надутый по волнам скользя каким ты недугом
сражён как свинья трепещет и рыщет белеющий член а ты предлагаешь мне книжки взамен зачем я не сокол к стыду своему увидело око а зубы неймут поскольку для девы не токмо что страсть наличные деньги нужны чтоб упасть
машины горжетки трюизмы трюмо а я на кушетке лежу как в тюрьме /вар.: в дерьме/ и каждый профессор и аж аспирант уже служат мессу на нежных телах букетик цветочков пакетик конфект тогда и святоша
не скажет вам фе шерше же ля фамму когда не стоит для пуку для факу в тоске ностальгии лежу и желаю и лень мне восстать доволен женою живу как вестал поскольку на запад приехал за тем чтоб впредь не касаться щекочущих тем
но вы же херр нуссберг изряднейший хер не шлёте капусту и пишете “сэр” при двух руководствах индийской любви одно рукоблудство осталось в крови массажная палка за сорок колов что тратить мне жалко и я не готов
он шлёт камасутру как нежный привет садяся на судно (в.к.) кончался поэт страдав геморроем он пел соловьём погибнув героем на судне своём индийские темы индийский бы хуй которым и темя проломишь быку
а хуй среднерусский давно в узелок с такою сосиской и жить тяжело татарские гены немецкий транзит и хер по колено у херра висит на пампах Техаса цветёт феминизм и в тохесе вася и в пафосе жизнь кропаю чего-то кому-то зачем
зевота зевота гляжу я на член не нужен не нужен он тут никому к концу малость сужен внизу одна муть зачем я не сокол с слоновым хуём тогда бы в осоку полезли вдвоём на ложе из маков и кактусов тож поставил бы раком какую бы вошь
погода погода любить не велит пока не подагра а радикулит а главное бабы дики и чужи одни баобабы другие ужи глисты солитёры поганки грибки молочные сёстры душою крепки здесь любят красивых богатых лихих вступлю в кирасиры
или в евнухи последнее впрочем спокойней куда и больше мне ночью не снится манда ПРИМЕЧАНИЕ: с утра читая камасутру глядишь похабно на соседку жена мне с ней вести беседу не позволяет круглосуточно у девы самый орган уши в которые слова вдуваешь
и нитку мягкую вдеваешь в ушко иглы которой нужно затем оставя эти ножны глядишь печально и несыто признание в любви насилу пробормотав над нежной ножкой зачем уроки камасутры преподает мне хер козловский давно уже поэт кузьминский живет подобно коммунисту
его сосика в целлофане не алчет ласк и целований и то что чудом уцелело не жаждет нежных упований /27 маурта 81/ ГАРЕМ /В АЛЬБОМ Г.Г./ глядится странно головейка на этой – с розочкой – открытке
её открытая горжетка её изогнутая шейка как понимаю поза бубен она мрачна как дама пик её пушистый воротник полуприближенные губы зачем её портреты шлёшь что режут сердце словно нож булатный – тут сидишь и ждёшь а зришь: в горжетке бродит вошь ах эти норки нараспашку (к.в.)
нырки туда нырки сюда гляжу на лоб гляжу на ляжку и погибаю от стыда на обороте только зад и подведённые глаза разрез зачем-то на колготках подушки, жемчуга в ушах она похожа на кокотку ах, я зачем не падишах посажен лев на дудочке играя в железной клети но пред тем хирург проворно убирает его излишний протеин
и тонким голосом в усы левко запел на дудке песню её прозрачные трусы становятся всё интересней танцуют гурии гурьбой и держат бетель за губой проворный раб подаст чилим затем предложит вазелин и на подушках возлежа его невинная душа впивает словно анашу её подобную ножу
и уст её расцвёл тюльпан и раб старается в тимпан она настраивает цитру и обдирает с яблок цедру /27.3.81, вечер./ МАКИ Г.Г.
когда на теле кацавейка не греет зябкого плеча когда не любит головейко и отбивается крича когда стихи цветут в техасе подобно кактусам в ночи и нету ни гроша в сберкассе и пиво с запахом мочи тогда подобная воронке подобна ножнам и нежна и голубицею воркуя грядёт пурпурная жена ея алеющие губы
ея волнующая грудь коснуться поцелуем грубым затем проснуться и уснуть не тать в ночи но дева статью своё скрывает естество стыдливо оправляет платье её земное существо она на кактусах цветущих оставит лёгкие следы и ей покорен как натурщик поэт подобием слезы сползает вдоль колен помятых и соком брызжет спелый плод
и пахнет солнцем пахнет мятой её волнующая плоть о дева роза я в оковах блудливо око зрак косит цветок названием агава бродящим соком оросит ах больше пива больше пива пивец раздвинутых колен но после пива что-то криво сдаётся в нестерпимый плен зачем сосцы твои манящи зачем пьянящий голос твой зачем пандоры чёрный ящик
ты называешь головой в нём бродят мысли угадай-ка и веет холодом зимой галина лапушка злодейка зачем свиваешься змеёй ты только голос только голос и ожиданьем утомлён зачем твой локон или волос я прячу в чей-то медальон в техасе каждая долина весной томится по тебе и пляшет голая галина
на этом выпуклом холме (л.а.) 2 так: на холмах мак щедр дерев тук овн и его зрак влажен зане лук уток гортанен кряк в воду гортань вжав брюхами шлёп и бряк жёлтых больших жаб но у оленя рог остр и сам он быстр из под копыт ног
сноп сияющих искр псица борзая: гав заяц в кусты порск и на шипах агав зреть кошенили воск ибо червец мёртв происхожденьем тля подобием местных морд по коим скучает петля писк и затем визг белок гусей гам солнца затмив диск сияет твоя нога 3
ах эти ножки у крошки улыбка губами рдела подобием чёрной кошки лениво гибкое тело юность её преграда жгуча её крапива мне ничего не надо вычетом горького пива так и живём в техасе подобно кактусу маку описывая стихами не вполне обнажённую маху каковую писал гойя и за что был в тюрьму посажен
и гишпанцы кричали: горько повторяя тайком пассажи или просто делая пассы над простёртой постылой постной а она принимала позы не испанцы они а потсы не понять эту музыку тела захотелось им джиоконды чья улыбка змеёю тлела оказалась она мужиком к коим круто охоч был да винчи был он гомиком был он циником ибо нежную грудь девичью
измерял он железным циркулем 4 это ноги циркулем раздвинув на холсте плясала балерина и творец беззубый рот разинув зябко кутался в башлык и пелерину потому что на его портрете не старик а девушка живая и художник наливал по третьей и солёным шампиньоном заедая всё косил на нижнее модели
а она усталая зевала открывая глотку до миндалин красота её уже завяла ей бы бабе что-нибудь попроще а не раком стать перед челлини от любви французской поперхнётся голос волос стан виолончели только струны все внутри а не снаружи только стоны из разверстой из разъятой тонкий голос всё её оружье этой боли режущей разящей
5 сыграй мне чакону мстислав ростропович погоню погоню попомнишь попомнишь не бычьи ли струны на скрипке гитаре не музыка стоны не немцы татары не бабы балдея покрутятся рядом халдеи халдеи холодные взглядом живу в деревеньке и негры под боком хочу головейки а проку а проку и хочется пива холодного с воблой
галина красива а чудище обло зачем я не сокил не крылья но руки сосут мои соки какие-то суки тоскую стихаю становится пусто и плачу стихами я в чью-то капусту прощайте галина и паки и паки судьба есть поляна на коей есть маки /День Св.Патрика, 1981/
УЕХАЛ ЛЕВ... Г.Г./Л.Н./ уехал лев оставивши руины и недогрызенные кости когда он приезжает в гости случаются подобные картины оне барочны и порочны
затейливы сетей интриги и по рычанию узнаешь коль когти выставит из риги его извивы и подпрыги подруг ослабшие подпруги и пятерни его потуги подобной крепостью барыги и отношений буераки за ним как вспаханное поле и в сраки заползают раки дабы плодиться там в неволе 2 уехал лев остыли кости и недоеденной остатки ветчины
сплетни различной величины долго пережёвывали гости уехал увезя с собой индейку с раскосыми и жуткими глазами оставив лакомства и деньги на каковые пью глотками всё то же пиво то же пиво впадаю в сон впадаю в сплин о как тревожно как тоскливо касаться обнажённых спин спиной к спине у шаткой мачты не повернись к нему спиной
а лев то прыгает как мячик то вдруг свивается змеёй 3 дожди идут дожди в техасе на первомай мы пьём бурбон и нету ни копейки в кассе которую дадут добром опять в газетах наши рожи техаски и хакаски ржут плыву медузой иглокожей и потроха совьются в жгут от пива с запахом конюшни и кобылицы мёртв оскал
и не поймёт меня конечно та с цвета оникса глазком она подобна жеребёнку и глаз её косит испуган и в волоса воткнув гребёнку она напомнит мне испанку 4 она напомнит мне китайку и ветчины её корейка и нежных уст её кораллы и шеи раковая шейка она подобна эскимо и я подобен эскимосу когда на вороную косу
гляжу в двоякое трюмо трюизмы пьяного туриста за абаканом облака и глубина её байкал и на балканах там нечисто пивная бочка омулей плывёт как почта трансатлантик и я впадаю в транс отныне душа поёт как соловей 5 пустынею крадётся лев как кошка шевеля усами и лик и зык и рёв и зев грызёт терзает и кусает
мурлыча в ушко одному другому он шепнёт на ушко и посулит им бастурму которая сыра наощупь но прелести девицы скрыв гусар её щекочет тело она наличием икры сразить корнета не хотела сидящая на льве верхом покорно бремя икр несущем а лев зальётся петухом или кудахтает несушкой 6 лев снёс яйцо её лицо от этих подвигов зарделось вначале понял я лишь то (е.е.)
что ей не очень и хотелось но лев подобно страусам нёс по пустыням свои яйца её краса в его трусах косила глазками китайца её корейки ветчина блистала под надетой юбкой и яиц тех величина снесённых явно не голубкой о эти яйца с ветчиной как хороши они под пиво и пальцами нагар свечной она снимает торопливо /21 мая 1981/ ЧРЕЗ БЕРИНГОВ КАК ЧИРИКОВ Г<алине> Г<оловейко-Нуссберг> ... и за узкую её глазку полюбил армянин хакаску за широкую её спинку полюбил армянин осетинку и за плоскую её будку полюбил армянин якутку
и за жирную её гузку полюбил армянин тунгуску ... так любил армянин и ахал изнывая в постеле узкой прикрывая ей пах папахой называя её тунгуской и подкаменной индигиркой ангарой золотым ононом забавляясь баранкой с дыркой и впадая во грех онанов шелуху снимая с бананов голосила в нью-йорке тунгуска армянин в галлерее банага выставлял её профиль узкий выставлял её лобик низкий и лобок обритый травою называлась эйкуменисткой и владела она головою головою татарина немца что над бритой губой крысиными нависали два уса сосульками выдавая в нём иноземца выдавая в нём иноверца а тунгуска ходила иноходью и по ней изнывали похотью разрывая на части сердце по тангутской княжне таракановой
не его измученной ласками ох как бойко она тараторила ох как смело шныряла глазками в сарафане на голое тело сарафане ситцевом алом ничего она не хотела только ярким хвостом махала и глаза её были бойницами чёрный пламень как стрелы мечущими и грозила она больницами и побоищами ежемесячными словно камень гагат черны они в желтизне зелёной изменчивы чёрным порохом начинены они бузиной глядящей из веточки а у дома цвела бузина или то был цветок граната что-то красное как спина что была сарафаном покрыта что-то красное в белый горошек занималось пламя без спичек и глядели из всех окошек словно груди прорвавшие ситчик груди были раскосы жёстки угрожающие словно пики и мелькали в колосьях жёлтые косоглазые немцев лики
потому что в самом ташкенте где великий князь жил опальный жил с усами как у дышленко кинетист артист эпохальный ох и круто он был похабен называя соитье еблей торсом мощен словно охапкин что девиц на уздечку емлет басом зычен а череп в дырьях пальцы словно связка сарделек то ли в родинках то ли в чирьях глазом цвета камня сардоникс на его кинетичье дышло словно бабочки лезли бабы ох послушать бы как он дышит под священным камнем каабы мусульманским законом вызнан он от фридриха шаг усвоил ингуши разбегались с визгом когда шёл крестоносцем воин и томлением вен хакассы повергались у стоп кучума император первый бокассо даже ног под собой не чуял как испивши кровушки кубок не воитель и не военный отрывался от алых губок
и глядел в черноту вселенной расцветали архитектоны в ошалелом пространстве вращаясь и пузатые сатириконы вслед летящим дискам ворчали потому что на этих дисках на присосках магнитных спрута не хакаски так одалиски синеватым пламенем скрыты бузина ты моя цвет граната что над дохлой кошкой качаясь ничего мне теперь не надо ни наследства хана кучума ни раскосости глаз твоих узких ни семнадцати с тысячью родинок потому что поэт техасский показался тебе уродиной отцвели уже вялые маки отзвенели весенние твари кажут голые свои сраки негритянки в дешёвом баре где сидишь над полпинтой виски замудохан техасской тоскою и глядишь как болтаются сиски перевитые чёрной тесьмою а за тихим конечно же тихим расцветают степи монголии
и хвостами мотают яки и тувинцы бегут полуголые с гор спустившися орды хакасов что косогам казахам родственны пожирают сырое мясо пробираются между соснами на конях их из платины бляхи а под платьем острые груди потому что хакасы бляди амазонки они не люди потому от них феминистки расплодились пройдя за берингов и пуская стрелы фаллические мужиков превращают в меринов вот оттуда пошла легенда о стране лихих амазонок кобылицы и те лягаясь не дают жеребцу спросонок эти орды прошли от байкала до седых берегов чукотки и на шее коровы ботало не спасало их от щекотки привязав ягодицы к пяткам восседали они без сёдел и сырое мясо под потником отбивалось прело и спело разрывая конину с кровью что в червях и поту застыла
занимались они любовью с пастухами что шли за стадом а потом мечом треугольным обрезали им лишнее мясо оставляя под туруханском поразмыслить о воле класса так досталось сосо джугашвилли за его афёру с хакаской и скорлупки яиц шевелили беспокойные ветры техасские 2. ... в соседней палате затих армянин /а.к.толстой/ плыли на байдарах и плыли на плотах позади татары впереди звезда плыли через волны в нерповом челне плыли девы воины копья на плече ели каракатицу чайку и кита на манер катарсиса
жуткая икота тихий их качает травят через борт слышно крики чаек необъятен понт плыли три недели и ещё пяток воины балдели пили кипяток наконец подвахтенный выкрикнул: земля словно гроб повапленный днище корабля видят калифорния и на ней форт росс просят переводчика говорят фортран пожелтели морем скулы разошлись плосколицей мордой канул солнца диск далеко на западе где поёт онон и доносит запахи новый континент по континенту бродили стада бизонов схожие с зубрами коих привыкли есть пахло полынью и пахло бензином неглубокой речки устье высадились выстроились поставили вигвам рядом положили вампум и тамтам колдунья в рогах доела мухомор
вертела кожаной юбки бахромой встали весталки поголовье целина каждой нужен такой как у слона мамонтов повыебли в америке хана ни тебе коровы лошади слона бегает по прериям зобатый бизон богат горбом и широк гузном а промежду этих жалобный вид зане у бизона давно не стоит вымерли и ящеры от ящура давно осталось одно окаменевшее говно девы амазонки щупали скорлупки на щеках накрашенных расцвели улыбки этих бы которые имели таких тут не позавидуешь и самцам китих ежели у ящера такое яйцо как бы улыбнулся он мне в лицо рыли копали рудники пещеры ящеров не видно одни ошарья шарили искали окаменевший икс нашли белемнита а что в нём фиг-с баловались бивнями сломали не един так доживали в девах до седин
но потом колумбу показалось вдруг что земля не шарик а скорее круг понавёз испанцев а у тех меж ног сталью сверкает толедский клинок но куда там с голоду толедская сталь поеблись немного и металл устал выписали негров с чёрными до пят утомясь подагрой амазонки спят негру нипочём амазоночий лук он таких имел ещё от калуг негр пляшет гремит тамтам амазонки вспомнили что они из дам снова расцветала девичья краса а у негров это такая мяса смешавшись с хакасами малость покраснели девок подразнили и опять плясать так совершалось покорение америк в чёрных и сатиновых мужских трусах едут трусы волокут турусы алик из тарусы привет им шлёт едут татары в турсук тусуясь немцы валят валом и прочая шваль
едут кинетисты дантисты онанисты едут педерасты и едут фраера иные тайком в душе коммунисты иные просто переодетые опера сгрудились в нью-йорке хлеба ни корки одна галлерея на двоих-троих хочется выпить и хочется икорки а по фудстампам дают требухи выстроились выставились кто где побойчее один кажет плаху другой голый зад на бахче нью-йоркской чахнут бахчаняны приехал херр нуссберг и пошла буза понавёз хакасок борзых супрематистов какую-то космическую рыбу-фиш всех повербовал поголовно в кинетисты и смотрит усами со многих афиш давит комаров и доит медоедов эрнсту неизвестному неизвестно что сказал весь техас засыхает с недоёбу а у льва на это крокодилова слеза любит покушать и баб пошшупать называет это поэтично “ёб” ... эх твою мать такие пампушки
хоть самому ложись в изготовленный гроб а за этой тушей из усов и мяса более всего он похож на моржа неслышной стопой выступают хакасы кинжал милосердия в руках держа отвернись припорет по старой привычке амазонкам любо мужика воевать глаза что щёлки ручки что спички а под платьем грудь и опять же мать так и сижу матерясь в техасе то там чайный сервиз привезут чашкина тарелкина и очередь к кассе а он уже помер давно паразит ладно вмазал ингрид какую-то мулю но почём не помню потому что был пьян кинетист распишет на досуге пулю а за ним хакасок целый караван едут и едут копьями махая ищут динозавра или кого ещё и под воронёным собольим малахаем робкая улыбка смугловатых щёк /24 апреля 1981/ ХАКАСКЕ
... и друг степей ... а.пушкин
пушкин встретил калмычку и имел словно птичку на кошме и звенел он уздой как спасясь от потопа воспевала европа её профиль и стан золотой там в верховьях саянов где родился саянов где косые желтеют снега на манер мокассинов но подбитых резиной выступала девичья нога ах у крошки не ножки и конечно не ляжки но амброзия амбра бензой и такую хакаску за неловкую ласку херр татарин упарил лозой он стегал её круто по сосцам и по крупу сарафан задирая в горошек юбок девичьих ворох и какой-то там шорох и мелькание девичьих ножек пушкин пушкин голубку ты любил за улыбку а ещё за косые глаза как же можно калмычку дать татарину в смычку и при этом ещё чтоб лоза как подобно союзу что почёл за обузу и тебя и меня и её как же можно голубку
не под юбку по пузу и хакаска взовьётся змеёй эти чёрные косы и глаза что раскосы и сосцы что торчат в стороне что подобна наркозу а скорее некрозу и объятья подобны стерне так лихая тангутка что настолько не чутка что калмычку ты пушкин мой брось без чулка и без стрелок ловко бьёт она белок и за ней по пятам ходит лось путь из немцев в татары где гогочут гагары птице гаге подобен твой пух ты хакаска лихая коромыслом махая загляделась на выпуклый пуп что имелся у будды пуп второй беспробудный почему он избранник и бог на холодных саянах где снега осиянны в торбазах ты ступала ногой ах хакаска калмычка словно в клетке ты птичка ты роскошный поющий башмак ты зачем с непривычки не имела отмычки и теперь я погиб как дашнак
нет во мне армянина только пиво и тина бултыхаются тихо внутри потому что хакаска увезла свои глазки и остались одни пузыри путь на родину долог но крепись как геолог и калмычку хакаской зови не в горах ты а ближе пусть в нью-йорке париже всё равно мы живём визави но заместо красотки мне остались селёдки и настолько не сладок мой век что реву в три ручья я не твоя и ничья я а такой же как ты человек так гласила мне дева обернувшись налево плюнув в дьявола что за плечом и остались саяны и разверстые раны по которым она кирпичом так прощай же хакаска ни к чему твоя ласка я не пушкин и я не калмык только вздёрнув губою занесу над тобою никотином желтеющий клык 2. кровь твою высосу высосу будешь дракулу дразнить
ночью из шкапа я вылезу пить пить пить не спасёшься бетонными стенами не спасёшься чугунными ставнями по ночам палачом прилечу пить хочу пусть тебя охраняют борзые пусть замки замыкают дверные ночью чёрным крылом я махну пить учну я цыган конокрад и волшебник и на мне есть железный ошейник тихо к шейке смолистой прильну пить начну прокушу твою шейную вену осушу всю тебя постепенно что останется выкину львам любо вам? так шуршу я ночами над свечкой над камином а также над печкой выпью кровь и из почек мочу пить хочу ты хмельнее чем чёрное пиво поцелуй обожгёт как крапива к пчёлке жадно губами – укус кровь ли? уксус? дыхание мускус но боюсь чесноку пить хочу пить хочу
чу? /24 апреля 1981, Техас/ ОТВАЖНАЯ ХАКАСКА 1 она поймала мамонта а мамонт кричал: мама за хобот его лапала и за причины прямо она махала дротиком его вонзала в зверя а мамонт был наркотиком трезвея и резвея скакая и копытами копытами играя набит он был купатами и начинён икрою
о мамонт фаршированный под ласкою хакаски заширянный зарёванный она же щурит глазки так, волосат как мамонт с набитым лёжа пузом она же вся как манна летела с неба грузом по темечку по тыковке и отдавалась эхом его нагие луковки не вызывали смеха 2 спряди из шерстки его носочки поплачет мамонт сопя в платочек когда доводят его до точки ему не жалко отбитых почек надевши лифчик по нём не плачут не прячет мамонт рябого бивня дожди проскачут дожди оплачут нагое тело потоком ливня копьём махая в поросшей мохом его горжетке как не гуманно ответит мамонт не вздохом охом и заболтает двумя ногами но ты хакаска востри кинжалы охота эта всегда опасна чтоб ручка нежная не дрожала не любит мамонт сырого мяса 3
и взяв его за хобот (его он прячет в пуп) сорвётся дикий хохот с её прекрасных губ прекрасная хакаска что дротиком маша её скуласта маска черна её душа ах бедный старый мамонт упавший под ножом она проскачет мимо с грудями обнажёнными и вьётся чёрный волос над желтизною глаз и мамонт плачет в голос он тонок как игла 4 разрубив его на три части третировав не четвертовав она камень найдёт на счастье в битых его черепках мамонт толстый фарфоровый мамонт как копилка до потолка а она вырывает яму что так глубока на шкуре как на барабане играет ухмыляются спелые губки и блещет смуглорозовая икра под подолом красной юбки и светится язычка её копьё кольцами свиваясь шуршит её тело мамонта сшибить с копыт
это то что она хотела 5 разделав тушу на тело и душу что ты найдёшь внутри мамонт лежит и выходят наружу розовые пузыри слава смелой охотнице слава (голодных собак орава)... /24 апреля 1981/ КИНЕТИСТ ИЗ КОНОТОПА И ЕВРОПА ДО ПОТОПА 1 и нуссберг почесав гузно пыхтя взбирается на айсберг за ним спешит азимов айзек в штанах у коего грязно присев на сходнях ногу класть он снаряжает пальцем снасть то был гигант познаний кладезь а также птица алконост как аргонавты в старину в космическую рыбу-фиш запёкся и запонку собой заполнив оправил яйца в серебро укрытый плексиглазовым стеклом бассейн был ему ловушкой он девушку сложив в лукошко давил её сосок силком
глотая ком он плыл по каме извивом огибая камни его ждала богиня кали на кинофестивале в каннах его алмазная свинья
венцом из ветчины светилась и руки жирные сводило в которых он держал свирель эдем построив на турбазе он позабыл свои турботы окутав голую тюрбаном преподносил ей туберозы на трапезе в париже сидя он лицезрел нагие сиськи они имели форму соски они имели форму зада и как корову он на ферму затем увлёк её наверно чтоб в тишине читать лаферма и лобызать её притворно росли грады что дандильоны муде висели мудальоном душился он валокардином снабдив аорту валидолом и быв охальником и харей он баб охаживал и харил 2 сей кинетист из конотопа ногой на всю европу топал она спасаясь от потопа к нему повёртывала лик он на палитре лак разбавив занялся половым разбоем рамо размолотый гобоем разнообразил член резьбою
татарин был весьма проворен не вылезая из поварен питаясь (чаще) половою он плоскоморд был и коварен и ковыряя пальцем в супе он посыпал залупу солью не совладавши с дикой болью её обмакивал он в сусло и сусло кисло ставши квасом залупа обрастала мясом и яйца отрастали мехом он разражался диким смехом но ифигения в тавриде подобно жареной ставриде его нависшим сталактитом позавтракала с аппетитом он как икар на крыльях ночи взлетал над девою что кочет она кричала что не хочет он раздвигал ей белы ноги он искусал ей белы груди в эмалированной посуде ну посуди что скажут люди она молила обессудев и оскудев девицы тело вампиршей по небу летело и дыры заживо латала она пучками краснотала пророс ивняк в её ушах и крови вытек из неё ушат но чу нетопыри крылом шуршат
клубится чёрным дымом анаша на блюде лёжа розовой свиньёй она вздымала пятачок орлиный и из грудей её текло струёй вино новороссийского разлива и в ухе у неё была блоха она кричала криком петуха 3 он по натуре был мормон и щедр был его карман он губ её лобзал кармин вообразив мэрлин монро но губ касался его пуп казался крупен и без луп пустив слезу жевал он лук и деву влёк на дальний луг когда амур свой мощный лук едва не выпустил из рук
затеяв с дафнией игру он целовал её каблук он конник или кинетист с его колен незримо свис гимнаст или гимнософист и был мохнат он как кутас* (* тибетский як) он был мохнат и мохноног меж ног его сновал челнок он парусину кимоно срывал одним движеньем рук затем подобно бурлюку потел (подобно бурлаку) оскалом хищных барракуд он взял её на берегу сопротивленье баррикад и прочих панталон сломив он надувал её как миф посередине бардака была тяжка его рука он ею мог убить быка вздымались потные бока блестели золотом рога барочный рыцарь он древко втыкал но так недалеко что лишь сочилось молоко и грудь (её) цвела легко тореадор он в коридор увлёк девицу на корриду и на дорожке на ковровой вдыхал её как кориандр
кор(ч)ицей пахла её плоть он таковые брал в щепоть забыв что девушке щекотно он грудь пытался побороть и снова начинал щипать её за пядью пядь /19 июля 1982/ НЕЖНОЕ ПОСЛАНИЕ ГОЛОЙ ВЕЙКЕ “чухонец вейку запрягает” (ккк) о голая вейка в объятиях льва галина злодейка судьба есть индейка зачем вам слова цветок в узких пальцах вы шьёте на пяльцах? но бремя скитальца и когти не льва какая-то сена какая-то вена
забыта нева и болит голова о, вы головейко а я голованько валяю я ваньку далече от вас галина, галлоны я пью утомлённо поскольку жара и поскольку техас а в штате нью-джерси есть женские перси по коим простите страдает душа гляжу в каталоге на жопы и ноги ног нет но улыбка зато хороша о круглая ликом и мягкая носом дышите озоном ведь рядом гудзон цветите калиной и мальвой и просом и птичка поёт потрясая гузном зачем я не птичка зачем неприлично кукую в техасе – у ваших бы ног худел бы как спичка блудил бы как почка зачем вы такая и я одинок проскачут борзые голодные злые муруги и пеги упруги как круг но злые усатые львы волосатые ужасно рычат охраняя подруг в нью-хэвэне гавань
в нью-хэвэне йейль аталантика рядом но рыбы полно я знаю что в пятницу рыбу вы ели а здесь подают от барашка гузно в нью-йорке машины в нью-йорке мужчины менты клеют штрафы на ваше окно в техасе же пусто не зреет капуста и как её делать забыл я давно здесь нет кинетистов и климат неистов то жарко то зябко и пышут холмы борзые собаки озёрные раки весной же цветущий ковёр хохломы ах где вы галина здесь зреют долины звереют мужчины и дикие львы несясь по пампасам палящим техаса кидают боласы* (* и лассо!) и ловятся – вы борзых взяв подмышку и денег на книжку скорей приезжайте хотя бы со львом и здесь мы в экстазе в звенящем техасе у синей лагуны лобзанья сольём прощайте галина
судьба не малина без вас приезжайте в техас! /20 декабря 1980/ ГОЛАЯ В ЛОГОВЕ ЛЬВА Читательница Библии... (Лён) читательница “Нуссберга”, ау! воззри на лиловатую главу на темя что темнея среди роз цалует юный цвет ея взасос взгляни как кружатся стадами ос над что танцует польку на лугу ты полька бабочка кокетка ты словно оная котлетка тебя назвали николетка родители твои когда твой суженый художник
когда ремесленник сапожник в плену у вечности заложник – поют ли соловьи так ей глаголел юный гений коснувшись лакомых коленей закрыта ли изба-молельня для бесноватых дев тогда задев её за корпус хромая и частично сгорбясь он начал свой напев – о дева о дева о дева зачем твоя юбка одета зачем твоя губка зажата глаза лиловее заката душиста как ветка сирени в вишнёвом саду ты танцуешь несмелой стопою свирели по воздуху круги рисуешь ты словно бабочка крылами я щёк твоих пыльцу снимаю овалами или кругами что в треугольнике сминаю на мягком ложе душных трав скажи что я к тебе неправ скажи и жемчугом зубов
сожми мясистую любовь – но ах ему сказала дева так мять цветы то львов ли дело зачем влачишь меня в кусты все мои помыслы чисты ответил деве грозный рык сверкнул махая бровью лик 2 мяса хочу я мяса так ей ответил гений
твой воротник что мялся коснулся моих коленей зыбкое платье вздето словно порывом ветра
ты для меня одетта и я для тебя вертер ляжем на ложе ложью уста свои не запачкав зрак твой косит тревожно девы готовой к зачатью ложе из роз изразцами так холодят нагое тело над коим сосцами тянут в стороны двое цинтия как цинично ты возжигала пламя вспыхнувшее из спички тлящее между нами мяса хочу и проса крутится огнь шарами странная твоя поза подобна оконной раме так на снегу на морозе звёзды раздавлены телом дева глядит наморщив лоб перед нежным делом 3 “... а вот это, деточки, его лапки...”
(“охота на львов” рубенса, по проф. т.и.формаковской)
пальцы прямоугольны живот конический глобус ищет рифмы глагольной
мой неудавшийся опус но псу сырую кинув кость её позвал он в гости она пасла ангорских коз я шёл к ней через мостик на мосту пастушка
а во рту пустышка дай покачаю тебя – – к деве – рукой теребя вышитый гладью платок дева бдит на восток там на востоке зима солнце восходит косое крутится наша земля просо рожает и сою рисовым муссом стыда сокрой свои девичьи мысли бродят в тумане стада покорные вышней силе словно масаи льва дротиком тычут в печень произнеся слова перевести их нечем агг ухо банзай сорго таренга бвана зорок и зол масай гроза твоего каравана ибо подобен льву ест его дикое сердце на кол насадив главу сажает* вокруг семя (* роняет?)
пахнет хищником лев полон спеси и злости глодает разверстый зев незванных гостей кости 4 а вокруг бараны блеют девы на рассвете рдеют подобны грацией берёзке они во рту имеют соски надев бревенчатый корсет играют с юношей в серсо ей про любовь поёт кларнет и в скважину глядит сексот о дева полная секса о дева подобная ирису падает робкое семя на платье твоё с вырезом так на подушках алых златом покрытых и порохом мужская рука мяла что-то с писком и шорохом /21 маурта 1981/
ДВУДМИТРИЕ (Г.Г. и Л.Н.) 1 на роды взирайте народы димитрия сына родив краса а по-польске урода его завернула в ватин
в пальтишке ратиновом в драпе и кони закинутся в храпе марина марина на лобном сияет лобком бесподобным и телом и пышным и сдобным ебомом а также едомом борзыми голодными псами и тешатся смерды сосцами
димитрий а може отрепьев по тулову шуйского треплет и в шую ленивую вицу на дыбу вздевают девицу но чу не марина трепещет а чудь белоглазая рыщет ристая намётом помётом торцы мостовой посыпая с тугой колокольни полётом
обмякнувший торс посылая гуляет галаха москва и с плахи шипит голова козма же со князем пожарским снидают котлеты пожарски у яра сидят в кабаке и воши гуляют в лобке лихим эскадроном гусарским и песни спивают гуцульски 2 дима дима молодимо и малиною плодимо и смородиной порато лето лён и лето мята а за ближним за бугром чьи-то кости хлыщет гром как у сергия у батьки были тёти были тятьки а у мамки были титьки дабы дёргать сыну митьке прыснув кислым молоком разразилася смешком девки вяжут косы в прясле с молока сбивают масло а с обрата давят сыр а у мамки вырос сын он мамаем был попорчен и веснушками поперчен 3 с горбоносым косогом куда направлялся раскосый батый и арагвой шумела кура когда шёл по горам богатырь ты не тырь говорила не тырь а не то залетит нетопырь
почему ты раскос как хакас длинноносых татарских кровей это дмитрий донской в тарантас запрягает рысистых коней и шелом у него до бровей и браду топором добривай когда в поле холодном от ос отрок косу точил про запас
у него постепенно отрос оселедец чугунный до пят и штаны подтянув за очкур запорожец присел на очко 4 а марина лихо лебединько пополнела станом словно дынька и во лбу её чернела дырка дырочка чернела лобовая
всё крича на диму уповая сталалась словно пижма луговая долог путь до шляха где же шляхта на полосочки порвата плахта и сквозят отверстые сосочки у марины пшольской сучей дочки а под правым под сосцом сыночек всё гудит в гунявый свой гудочек на престол взошед его папаша и ага турецкий польку пляшет на колу двумя ногами машет и мужик всё тужит пашню пашет что засеивалась панскими чубами а взошла чухонскими дубами 5 ... но дмитрий донской ударил доской батыя поганого в лоб гузном же повергши в говно о чём и поют гусляры и крутят гусары усы ещё небывалой красы /20 декабря 1982/ | 
